— Что вы! Нельзя. Меня уж однажды это «того» подвело. Теперь научен. Давайте лучше на всякий случай вашу руку... — Он крепко, по-мужски, сжал его ладонь. — Счастливо оставаться!

Застегнув крепления лыж, он выбросил вперед палки и взял с места упруго и сильно, всем корпусом.

Ковалев двигался вперед мягкими ритмическими толчками. До полотна железной дороги местность была ровная, и лыжи хорошо скользили по хрустящему снегу, покрытому сверху промерзшей корочкой. Ветер отполировал ее поверхность, и она, потрескивая, выдерживала тяжесть человеческого тела.

У железнодорожной линии Ковалев был уже через несколько минут. Насыпь в этом месте была невысокой. С хода перемахнув через ров, Ковалев поднялся на линию и осторожно, опираясь на палки, чтобы не сломать лыжи, ступил на рельсы. Съехав вниз, он остановился и прислушался. Между одиночными выстрелами он различил глухой звук взрыва. Привычным ухом определил, что это легкий миномет.

«Миномет надо подавить, — подумал он про себя, — иначе будет скверно. Догадается ли лейтенант?»

Ему вдруг захотелось вернуться и сказать Ростовцеву, что следует делать. Он не был уверен, что лейтенант сумеет руководить обороной правильно. Ковалеву всегда казалась излишней та осторожность, которую проявлял его начальник во всех мероприятиях. Но, постояв в раздумье некоторое время, он, наконец, решил, что еще успеет и вернуться, чтобы принять личное участие в бою. Он поправил автомат, устроил удобнее когти и широкими шагами двинулся направо вдоль насыпи. Мелкий кустарник мешал ему развить скорость. Приходилось лавировать, чтобы не запутаться. Опасаясь, что финны оседлали и железную дорогу, он шел осторожно.

Пройдя километра полтора, он пересек линию и пустился по кустарнику наискось вправо к тому месту, где, по его расчетам, должно было проходить шоссе. Он не чувствовал усталости, потому что движения его были ритмичны. Как-то автоматически со строгой последовательностью он делал сначала толчок, потом несколько шагов и, когда руки выносились вперед, снова толчок и опять несколько шагов, и так до бесконечности. Он шел, ни о чем не думая и не останавливаясь, чтобы не сбиться со взятого темпа и не потерять скорость. Хруст снега, концы лыж впереди и кружочки бамбуковых палок сливались в какое-то единое ощущение и составляли сейчас весь его мир.

Местность начала подниматься в гору. Идти стало труднее. На пути появились камни, торчавшие из-под снега, как огромные серые зубы. Их приходилось обходить. Чтобы не делать резких поворотов, он, завидя их, сворачивал заранее и проходил рядом на таком расстоянии, чтобы только не задеть палкой.

Кустарник исчез. Вместо него начался настоящий высокий лес. Это было признаком того, что шоссе близко. Остановившись у высокого камня, Ковалев осмотрелся. Небо, просвечивающее через вершины деревьев, сделалось сероватым, а ветви в предутренней дымке казались темными и нерезкими.

Ковалев вытер вспотевшее лицо, нагнулся и, подняв пригоршню слежавшегося снега, положил в рот. Снег охладил разгоряченные пересохшие губы, и это было приятно. Ковалев положил в рот новую порцию, отряхнул рукавицу и двинулся вперед, прислушиваясь и оглядываясь по сторонам.

Вскоре он вышел на шоссе. Дорога со следами от автомашин, извиваясь, уходила в обе стороны. Следуя за ее изгибами, рядом тянулись два провода, подвешенные на низких, плохо обструганных столбах.

На этом участке следов повреждения линии Ковалев не обнаружил. Он пересек шоссе и на всякий случай двинулся рядом, следя за проводами, то пропадавшими, то появлявшимися среди деревьев. Предположив, что место обрыва осталось позади, он влез на столб и подключил аппарат. Полк, несмотря на все его старания, не отвечал.

«Значит, обрыв дальше», — подумал Ковалев. Спустившись, он снова пошел вдоль линии.

В том месте, где шоссе пересекало овраг и через него был перекинут небольшой мостик, находившийся от базы километрах в восьми, Ковалев вдруг потерял провода из вида. Он внимательно всматривался в промежутки между вершинами деревьев, надеясь отыскать их снова, но ничего не видел. Сделав несколько толчков, он остановился.

Проводов не было!

Выждав и прислушавшись, он приблизился к дороге. С этого места хорошо был виден шаткий бревенчатый мостик. Там, где начинался обрыв, и земля уходила вниз, Ковалев заметил черное тело телефонного столба, повалившегося набок и доходившего своей вершиной почти до середины дороги.

Забыв об осторожности, Ковалев подъехал к поваленному столбу. Он был подрублен, и свежие щепки валялись на снегу. Не теряя времени, Ковалев быстро съехал в овраг и поднялся на противоположную сторону. Следующий столб стоял на месте, но провода были оборваны примерно на уровне верхней его трети. Извиваясь, они свободно и недоступно висели в воздухе.

Ковалев расстегнул крепления лыж, отставил их в сторону и рядом положил автомат. Торопясь, он нагнулся, чтобы укрепить на ногах тяжелые железные когти. Смерзшиеся ремни плохо проходили в пряжки. Чтобы облегчить себе работу, он снял рукавицы и, не глядя, положил их прямо на снег. Холодное железо обжигало руки. Затянув ремни, он повернулся, чтобы поднять рукавицы, и в это время неожиданно заметил маленький окурок.

Сначала он не обратил на него внимания, но через мгновенье нагнулся и поднес его к глазам. Окурок был свернут из газетной бумаги. Буквы на ней были нерусские.

Ковалев, собравшийся уже шагнуть к столбу, замер на месте, пораженный неожиданной мыслью. Находка показалась ему подозрительной. Здесь кто-то побывал уже до него, и это открытие его обеспокоило. Он вновь нагнулся и обшарил глазами до мельчайших подробностей каждый сантиметр пространства, отделявшего его от столба. Ему показалось, что снег в этом месте был совершенно не смерзшимся. Было похоже, что кто-то набросал его недавно, чтобы скрыть следы. Обдумывая это новое открытие, он перевел глаза дальше.

Что это? От самого основания столба, сантиметров на тридцать выше земли, тянулся в сторону какой-то тонкий, едва заметный белый шнур.

«Мина!» — мелькнула в голове Ковалева жуткая мысль. Он почувствовал, как по спине поползли холодные мурашки. Не попадись ему случайно этот спасительный маленький окурок, он обязательно задел бы шнурок и погиб бы глупо и бессмысленно, не выполнив задания!

— Чорт возьми! — сказал он вслух, чтобы подбодрить себя, и криво усмехнулся. — Чуть-чуть не вознесся к господу богу без пересадки. Однако ж я счастливый. Везет мне здесь, не то что в козла.

Широко расставляя ноги, чтобы не мешали железные когти, он вперевалку подошел к столбу и осторожно перекусил кусачками шнурок. Теперь, когда опасность миновала, он не хотел терять времени на разрядку мины, тем более, что когти связывали его движения. Чтобы не искать потом шнурок, он привязал к его концу валявшуюся здесь же ветку и, нагнувшись, отложил ее подальше от столба. Через несколько секунд он был уже у оборванных проводов.

Быстро подключив аппарат, он вызвал штаб.

— Перепел, Перепел, Перепел, — повторял он в трубку позывные. — Перепел, Перепел, слушай... Я — Чайка, я — Чайка...

Называя себя, он невольно улыбнулся. Его птичье положение сейчас как нельзя более подходило к этому названию. Но он подумал, что, сидя на своем столбе, он больше похож на воробья, чем на чайку.

— Перепел слушает. У телефона дежурный Вербицкий... Почему молчали раньше? — донесся, наконец, из трубки далекий голос, заставивший Ковалева радостно вздрогнуть.

— Говорит Чайка, — взволнованно заторопился он. — У телефона младший лейтенант Ковалев... На базу ночью совершено нападение. Доложите командиру полка, что лейтенант Ростовцев просит подкрепления... Противник испортил связь. Он...

В этот момент тишину рассвета нарушила короткая очередь автомата. Над головой Ковалева что-то свистнуло. Столб загудел от удара, и щепка, отбитая пулей, ударила в лицо. Не выпуская трубки, Ковалев повернулся в сторону выстрелов. Метрах в ста от него по дороге от мостика бежал человек. Ковалев переместился так, чтобы столб защищал его от выстрелов и, наблюдая за бегущим, лихорадочно закричал в трубку: