Снова взглянув сквозь стеклянную дверь, Матиас еще раз испытывает такое же удивление: рыбак находится точно в том месте, где, как ему кажется, он видел его мгновением раньше, когда отвел взгляд, и по-прежнему идет тем же ровным и торопливым шагом среди сетей и ловушек. Как только наблюдатель перестает смотреть на него, он застывает на месте, чтобы вновь начать движение именно в тот момент, когда взгляд снова обращается к нему – как будто никакой остановки не было, потому что увидеть, как он останавливается или снова начинает идти, невозможно.

– Как хотите, – говорит хозяин. – Раз вам так хочется остаться с нами… Сейчас я подам вам завтрак.

– Давайте, сегодня утром я голоден.

– Не удивительно! Вы ничего не поели вчера вечером.

– Я бываю голоден в основном по утрам.

– Во всяком случае, никто не скажет, что вам не понравилось в здешних краях! Вы даже боитесь потерять лишний день здесь.

– Что касается здешних мест, понимаете, я знаю их давно. Я ведь здесь родился, я вам уже говорил.

– У вас было предостаточно времени, чтобы выпить кофе и сходить за вещами. Что касается денег, то вы гораздо больше тратите, оставаясь тут.

– А! Ну и пусть. Я не люблю принимать решения вот так, в последнюю минуту.

– Как хотите. Сейчас я подам вам завтрак… Смотрите, вот как раз и малыш Луи!

Входная дверь открывается, чтобы впустить моряка в выцветшем красном костюме, того, который только что шагал по молу. Впрочем, его лицо знакомо Матиасу.

– Отбой, парень, – говорит ему хозяин. – Твоя посудина не понадобится.

Коммивояжер вежливо улыбается молодому человеку.

– Знаете, я не очень-то и тороплюсь, – говорит он.

– А я думал, что вы, вероятно, хотите поскорей покинуть остров, – говорит хозяин.

Матиас тайком наблюдает за ним. С виду кажется, что у того решительно ничего нет на уме. Молодой моряк, не отпуская дверной ручки, поочередно смотрит на обоих. У него худое и серьезное лицо. Его глаза как будто ничего не видят.

– Нет, – повторяет Матиас, – я не очень тороплюсь.

Никто ему не отвечает. Хозяин стоит, прислонясь к косяку двери за стойкой, повернувшись лицом к моряку в матросской блузе и брюках из красной ткани. Зрачки молодого человека застыли теперь на дальней стене, в углу зала, где находится китайский бильярд. Можно подумать, он ждет, что кто-то должен прийти.

Наконец он выцеживает из себя два-три слова и выходит. Хозяин в свою очередь тоже уходит со сцены – только через другой выход, в дальние комнаты, – но почти сразу же возвращается. Он огибает прилавок и подходит к стеклянной двери, чтобы выглянуть наружу.

– Этот дождик, – говорит он, – будет лить теперь весь день.

Далее он добавляет еще несколько замечаний относительно погоды – климата острова в целом и метеорологических условий за последние недели. В то время как Матиас опасался новых сомнений в отношении тех неубедительных причин, которые он выдвинул в оправдание своего отказа, человек, похоже, напротив, полностью одобряет его поведение: в самом деле, этот день совершенно не подходит для прогулки на рыболовном судне. Не потому, что можно попасть в шторм – в такую тихую погоду, – а потому, что на столь скромной рыбацкой шхуне нет даже подходящего места, чтобы укрыться от дождя; коммивояжер промок бы до костей задолго до прибытия в порт.

Еще хозяин упрекнул такие корабли в том, что на них грязно: хотя их беспрестанно моют, выливая ведра воды, по всем углам вечно остаются какие-то рыбные отбросы, как будто они там растут. И еще невозможно взяться ни за один конец веревки, не перепачкав руки в смазке.

Матиас украдкой бросает взгляд в его сторону. Совершенно очевидно, что у него нет на уме ничего такого – и даже вообще ничего нет на уме, – что он говорит просто так, не придавая своим словам ни малейшего значения. Впрочем, он говорит без всякого убеждения. С равным успехом он мог бы и помолчать.

Молодая официантка появляется из-за стойки бара, семеня мелкими шажками и неся на подносе посуду для завтрака. Она расставляет ее на столе, за который садится Матиас. Теперь она знает место, которое должна занимать каждая вещь, и больше не теряется и не ошибается, как в первый день. Только некоторая медлительность слегка выдает еще ее прилежную старательность. Закончив накрывать на стол, она поднимает на коммивояжера – но не более чем на секунду, только в быстром взмахе ресниц – свои большие темные глаза, чтобы посмотреть, доволен ли он. На этот раз кажется, будто она ему незаметно улыбнулась.

Последний раз окинув взглядом накрытый стол, она слегка протягивает руку, как будто желая что-то переставить – может быть, кофейник, – но все стоит на своих местах. Рука у нее маленькая, а запястье необыкновенно тонкое. Глубоко врезавшаяся веревка оставила на запястьях красные следы. Тем не менее она была завязана не туго. Должно быть, веревка врезалась в плоть вследствие тщетных попыток девочки освободиться. Ей пришлось связать и лодыжки – но не соединив ноги вместе, что было бы слишком просто, а зафиксировав каждую на земле так, чтобы они были расставлены примерно на метр друг от друга.

Для этой цели у Матиаса еще оставался хороший кусок веревочки, потому что та оказалась длиннее, чем он ожидал. Кроме того, ему понадобились два крепко вбитых в землю колышка… Это идеальное решение ему подсказали овцы, которые паслись рядом. Как он не подумал об этом раньше? Сначала он связывает ей обе ноги вместе, чтобы она сидела спокойно, пока он меняет местами овец; овцы не успевают встревожиться – настолько проворно он действует, привязывая их всех вместе – а не в две пары и одну овцу отдельно. Таким образом он добывает два металлических колышка – заостренные штыри с головкой, загнутой в форме кольца.

Труднее всего ему было потом вернуть каждую овцу на свое место, так как за это время они перепугались. Они носились кругами, натягивая веревку… Зато она теперь стояла покорно, руки были спрятаны за спину – чуть пониже, в ложбинке поясницы, – ноги выпрямлены и расставлены в стороны, рот растянут кляпом.

Все становится еще спокойнее: никелированный велосипед остался лежать один на склоне, в ложбинке над обрывом, четко выделяясь на фоне низкорослых трав. Несмотря на сложное устройство деталей, его очертания совершенно чисты, без всякого намека на беспорядок или неясности. Полированный металл не сверкает никаким неуместным блеском, несомненно, по причине тончайшего – словно пар – слоя пыли, которым он покрылся в дороге. Матиас спокойно допивает из кружки остатки кофе с молоком.

Хозяин гостиницы, который снова вернулся на свой наблюдательный пост у стеклянной двери, объявляет ему, что рыбацкое суденышко отчалило. Его борт медленно отдаляется от скошенного каменного края пристани; между ними, в глубине все увеличивающегося разреза, виднеется черная вода.

– К четырем часам вы могли бы быть дома, – не оборачиваясь говорит хозяин.

– Да ладно! Меня никто не ждет, – отвечает Матиас.

Тот больше ничего не говорит, по-прежнему наблюдая за маневрами корабля – который повернулся теперь противоположным бортом, перпендикулярно изначальному направлению, носом к выходу из гавани. Несмотря на расстояние, на его борту можно прочитать нарисованные белой краской цифры.

Матиас встает из-за стола. Его заставляет остаться здесь до завтра, добавляет он, еще одна, последняя причина: прежде чем уехать из этих мест, он хочет завершить исследование рынка, которое не закончил в первый вечер. Поскольку теперь у него было времени даже больше, чем нужно, то вчера он ничего не делал – или почти ничего, – поскольку рассчитывал на третий день, дабы нормально выполнить окончательную часть своего кругового маршрута. Он объясняет хозяину общий рисунок своего путешествия по острову: нечто вроде восьмерки, в которой поселок занимает не самое центральное место, а точку, расположенную на краю одного из завитков – северо-западного. На вершине этого завитка находится мыс Лошадиный. Отсюда до порта – то есть от силы четверть предусмотренного маршрута – это и есть тот отрезок пути, который он снова должен пройти за сегодняшний день, однако на этот раз не пропуская ни одной остановки и ни одного поворота. Так как во вторник время поджимало, он действительно не заехал в большинство из тех мелких поселений, через которые не проходит шоссе. В конце ему пришлось принять решение не останавливаться больше вообще, даже у дверей, мимо которых он проезжал, и нестись на всей скорости, на какую только был способен его велосипед.