— Ах, ты на его стороне? Ну что же, это похвально, похвально, старшего надо уважать. А разве я против старика? Я слышал о нем много лестного в управлении инспекции… Пусть живет.

— Проклятье! Не нужна мне жизнь, если она от тебя зависит!.. — Это уже был не старик Мухарбий, это была вспышка гнева и злости. В одно мгновенье тремя ударами кулака старик до крови разделал лицо лысого Сурхая. Тот, не ожидавший от старика такой выходки, стал на четвереньки. Мухарбий взял свою сумку и хотел было идти к дороге, но Идрис подставил ногу, и старик упал на землю.

— Ах ты, тварь степная, жало гадюки… ты посмел поднять на меня руку! — С окровавленным лицом страшен был Сурхай. От гнева исказилось его лицо, обнажились желтые редкие зубы.

«Одолею ли я их обоих? — усомнился между тем Мухарбий. — Тот, молодой, не полезет, пожалуй, в драку. Эх, былые бы силы! Бывало, и троих и четверых не боялся. Но делать нечего, если не совладаешь ты с ними, так, по крайней мере, опереди их, возьмись за этого Идриса, пока Сурхай еще не очухался».

Старик отбросил свою сумку (кажется, ударившись о камень, термос в сумке разбился, а как просила жена купить этот термос) и, вспомнив прием (учили самообороне в милиции, как-никак инспектор), схватил растерявшегося Идриса за руку и перебросил через плечо так, что тот ударился плашмя о землю. Стал поджидать Мухарбий, что же выкинет Сурхай, но в это время подбежал шофер и встал поперек дороги, между стариком и Сурхаем.

— Что вы все, взбесились, что ли?! Старик в форме, приемы знает. Что твой тяжелый кулак по сравнению с его ловкостью?

— Где мой нож? Ружье! — в ярости орал Сурхай. Между тем Мухарбий схватил сумку, быстро вскарабкался по скату на обочину, сел в машину и нажал на стартер.

— Эй, эй, старик, куда же машину?! — закричал водитель и побежал к дороге.

— Не беспокойся, найдешь в Кизляре в отделении милиции!

Только облако пыли оставил Мухарбий на степной дороге.

— Проклятье! — заскрежетал зубами лысый Сурхай. — Дайте воды, я смою кровь.

— Ну вот, разыграли старика. Весь в крови, лезь теперь в реку, а я пока помогу Идрису, погляжу, что с ним… — И шофер подошел к лежащему на траве Идрису.

— Кажется, спину переломил он мне. Ну и старик!

— Вставай!

— Не могу. Погоди, отдышусь.

— Не годитесь вы для драки! — засмеялся шофер.

— Чего зубы скалишь?

— То, что этот хилый старик разделал вас под орех! Кто мог бы подумать!

— А ты чего стоял?

— Стыдно, и так двое на одного…

— Нет, нравится мне этот старик, честно скажу, зря мы его… — вдруг заговорил Сурхай, который успел окунуться в холодную воду реки, охладить свой пыл и теперь натягивал штаны на мокрое тело. — Клянусь, мизинца его не стоит твой хваленый Эсманбет…

— К дьяволу их обоих!

— Ничего, за битого двух небитых дают, говорят русские, — усмехнулся шофер и вдруг вспомнил: — А как же мы без машины?

— Иди голосуй до Кизляра! Это все проклятая «Зубровка», как выпьешь, так и в драку хочется. Посмотри, не осталось ли там чего…

— Есть малость… — Шофер протянул бутылку с остатками водки, и Сурхай, вскинув голову, направил горлышко прямо в глотку.

На поверхностный взгляд степь кажется безжизненной и пустынной. Надо хорошо вжиться в нее, надо иметь острый и внимательный глаз степняка (а к этому и желание проникнуть в степные тайны), чтобы вдруг обнаружить, к своему великому удивлению, что есть у степи своя жизнь, необычная, разнообразная и, может быть, не менее богатая, нежели в других уголках земли, щедро наделенных водой, прохладой, а значит, и пышной зеленью.

Если разрыть небольшой рыхлый холмик, то обнаружишь подземные ходы слепыша. Он не выносит сквозняка в своих подземных дворцах и обязательно подойдет к разрытой тобой дыре, чтобы заделать ее.

Во многих местах земля продырявлена круглыми порками. Здесь обиталище тушканчиков, сусликов, степных мышей. За кустом притаился кермен — степной заяц. Он замер и ждет, чтобы тень орла уплыла подальше. Самоуверенно, никого не боясь, проползет уж, проскользит гадюка — гроза степных грызунов. Пропоет в траве свою песню черный жаворонок. Выше травы поднялись кустарники солончакового тамариска, выбросившего фиолетовые кисти своих цветов. Но и трава здесь весной, в мае, высока, по брюхо лошади, расстилается яркий ковер разнотравья и разноцветья от коричневых гор до синего моря. Если хочешь увидеть степь цветущей и яркой, побывай в степи в мае, когда все люди, живущие здесь, готовятся к Празднику чабана. Альпийскому лугу не уступит по краскам и яркости майский степной ковер. А местами, словно алые полотнища расстелили к празднику, цветут маки, пламенеет земля.

Недолго цветут степные маки, но сколько свежести и красоты успевают они подарить земле, пока цветут!

А там изумрудно-зеленые посевы люцерны, дикий овес, белый клевер, и вот уж пошла серебриться на многие километры главная степная трава — полынь. Много хорошего, доброго связано у народа с полынью. Всему может изменить человек, но запаху родной земли никогда. Благоухает полынью степь. Не страшен полыни иссушающий зной. Полынное сено бывает душисто и питательно для животных, потому что горечь полыни при сушке улетучивается и ослабевает. Схваченная заморозками полынь и вовсе подслащивается, становится вкусной. В народе заслужила полынь славу целебной травы. Горцы и ногайцы хранят ее в пучках под потолком между балками. От болей в животе помогает полынь, от малярии, от ревматизма. Чабаны натирают полынью руки, чтобы убить всякую заразу, одним словом, дезинфицируют, да кроме того, запах ее приятен человеку. Недаром полынь называется в народе «живи-трава».

Степь теперь везде обитаема. Повсюду созданы людьми базы и поселки. Давно не кочуют ногайцы с места на место, давно позабыли они свои кибитки, живут оседло по деревням и по кутанам. Ногайцы — прекрасные скотоводы и чабаны. Они преданы своему делу, трудолюбивы, поэтому среди них очень много орденоносцев и героев труда. На Празднике чабана залюбуешься этими загорелыми и как будто наивными людьми. Здесь ты поймешь, какой высокой благодарности удостаивает государство труд простого ногайца. Нет, это не генералы, хотя на груди у них ордена, это простые чабаны.

Ногайцы к тому же хорошие садоводы и виноградари. Говорят, в степи ничего не растет. Неправда. Все растет, если позаботиться, потрудиться, полюбить землю, сродниться с ней. Земля во сто крат отблагодарит трудолюбивого земледельца. Есть у ногайцев парники, есть у них и бахчи, на которых вызревают самые сладкие арбузы. Когда видишь бахчу с большими и спелыми арбузами, охватывает радость, а вместе с ней и гордость за то, что есть у нас люди, делающие такое доброе дело. Об арбузнике Уразбае слава шагнула далеко за пределы этих стеней. Раньше так славились только ногайские кузнецы.

Тянутся по земле витиеватые зеленые веревки, тяжи, жгуты с листьями, а между ними лежат шары в полосатых майках, подставили солнцу свои бока. Десятилетний ногайский мальчишка едва-едва поднимает степной арбуз. А в газетах писали о таком случае. Косил человек траву и увидел впереди предмет, который принял за большой замшелый валун. Хотел обкосить его со всех сторон и пройти мимо, но все же неосторожно задел косой, и вот на глазах у косца валун треснул и раскололся на две половинки, обнажив рубиновое нутро, испещренное черными семечками. Удивился косарь, не знал он, что бывают на земле такие арбузы, ведь этот арбуз был ему чуть ли не до пояса. Позвал он детей и жену, что находились поблизости, а детей у него было семеро. Велика была радость в жаркий день есть прохладный гигантский арбуз. За один присест съели они только четверть арбуза, угостили других косарей, машиниста сенокосилки, а корки арбуза для интереса взяли с собой, иначе никто бы им не поверил. Ну а каков был этот арбуз на вкус, знает лишь тот, кто его пробовал. Вот что такое степь Данг-авлах! А какой виноград здесь растет! Кизлярские винные подвалы были известны еще в прошлом веке, но и в наше время кизлярские коньяки не уступают самым лучшим в мире марочным коньякам.