И хотя в крошечной империи Алика было всего двое подданных — мама и Мэри, он безраздельно властвовал над ними.

К маме у него был особый подход. Алик хорошо изучил ее слабое, податливое на лесть сердце. Прежде чем о чем-то попросить, надо хорошенько подготовить ее к этому.

— Мамочка, какая ты у меня красивая! — восторженно говорил он — Как я тебя люблю!.. Ты такая славная, добрая… Никого нет лучше тебя.

Точно схваченные и затем повторенные Аликом «мамочкины» интонации приводили ее в умиление.

— Ах ты, льстец несносный! — чуткими вздрагивающими пальцами она дотрагивалась до щеки сына и тихонько поглаживала ее. — Ну, признавайся, что тебе нужно, попрошайка?!

Алик просил купить ему модную курточку:

— А то ведь у Вадика из нашего класса уже есть такая, а у меня еще нет…

При случае мама горделиво сообщала знакомым о том, какой у нее любящий, заботливый сын.

Папа держался особняком и не давал оседлать себя. Стоило Алику обратиться к нему даже с пустяковой просьбой, он вскипал и, бурно бормоча ругательства, уходил к себе.

Алик смотрел ему вслед влюбленными, широко раскрытыми глазами. Мама сострадательно шептала:

— Бедный мальчик! Как ему ужасно не повезло…

Трудно было понять, кому все-таки больше не повезло — сыну или самой маме.

— Мамочка, дай мне, пожалуйста, немножко денег, — пользуясь моментом, просил Алик голосом, способным разжалобить даже вконец окаменевшую статую.

— Зачем тебе, сыночек? — тотчас откликалась мама.

— Мы собираем в классе на подарок учительнице, — невинно глядя ей в глаза, объяснял Алик.

Дверь соседней комнаты приоткрывалась, и в щели появлялось папино возмущенное лицо.

— На прошлой неделе ты уже получил деньги на подарок учительнице. Придумал бы что-нибудь пооригинальнее, — отрывисто говорил он и с гневом захлопывал дверь.

— То учительнице, а сейчас классной руководительнице, — кротко уточнял Алик. — Ведь не на карты прошу.

Мама протягивала пять рублей.

— Спасибо, мамочка! — Алик поднимался на носочки и целовал маму в мягкую щеку, пахнувшую женьшеневым кремом.

Деньги он бережно припрятывал. Ему нравилось собирать деньги. Наедине он пересчитывал их, подолгу рассматривал купюры разных достоинств.

Впрочем, собирание денег не было самоцелью. Деньги обладали магической силой. Чаще всего Алик тратил их вместе с ребятами своего класса на кино, мороженое, конфеты. Это как-то незаметно возвышало его над ровесниками, давало приятное ощущение превосходства.

— Эй, ты, атаман мух! — повелительно звал он какого-нибудь слабака. — Сбегай-ка принеси пять порций мороженого. Сдачу возьми себе…

В беседах с классным руководителем мама оправдывала сына:

— У мальчика вполне здоровые импульсы — с возрастом это пройдет…

Здоровыми импульсами мама считала склонность Алика к лени и вранью. Вралем он был несусветным и часто врал безо всякой видимой причины — просто из любви к искусству. В младших классах ребятам нравились небылицы Алика, и своим одобрением они поощряли его к еще более искусному вранью.

Однажды домой к Алику пришли два мальчика из одного с ним седьмого «Б» класса. Алик достал припрятанные сигареты и первый со вкусом затянулся. В разгар курения раздался звонок телефона. Это была мама.

— Вы там не курите? — обеспокоенно спросила она.

— Ну что ты, мамочка! — обиженно ответил Алик, подмигивая смеющимся ребятам. — Как можно?! Ведь я дал тебе честное благородное не курить…

Учителям в школе он по крайней мере десяток раз говорил, что у него умерла тетя и он был на похоронах. Его отец и мать, сами не ведая того, попадали под машины, переносили тяжелые операции.

Все объяснялось просто: прокатавшись накануне на катке или просидев перед телевизором, Алик не приготовил очередного урока.

Пожалуй, он так и вырос бы тепличным существом, если бы не его деятельная натура. Как и всякий мальчишка, он был горазд на выдумки и шалости и любил быть на виду. Учился он сносно — выручали природные способности. В классе относились к нему снисходительно — считали порядочным шалопаем, но свойским малым. И на самом деле Алик был незлобив, дружелюбен, общителен и не жаден. У него всегда водились хорошие сигареты, и он никогда не спрашивал долгов. Не спрашивать их входило в его кодекс чести. Это было новое увлечение в старших классах — вырабатывать свой собственный кодекс чести.

Одноклассники незаметно взрослели: у ребят появлялись усики, а девочки становились девушками. Все они теперь уделяли особое внимание своей внешности, одежде, увлеченно толковали о будущем, о преимуществе разных профессий, о новой технике, дальних странствиях, об освоении космоса, горячо спорили о спектаклях и книгах.

Алика захватило общее настроение. Он старался не отстать от других — следил за модой, читал книги о правилах хорошего тона, ходил на новые спектакли, любил поговорить о них.

Он непременно участвовал во всех спорах об оперных постановках, не упускал случая блеснуть оригинальным суждением.

— Это божественно, — с томным восторгом говорил он обступившим его девочкам. — Раньше моим кумиром был вагнеровский Лоэнгрин. А сейчас им стал Дон-Жуан. Море экспрессии, удивительно тонкая трактовка… А какая прелесть Дон-Жуан! Сколько в нем ума, отваги, обаяния и энергии! Вот у кого надо учиться любви к жизни…

— И к женщинам! — насмешливо добавил подошедший одноклассник, намекая на повышенный интерес Алика к слабому полу.

— А почему бы и нет? И к женщинам, — легко согласился Алик. — А разве наслаждение красотой — не высшая радость бытия? — Он ревниво скосил глаза на девочек: как они? Не поддержат ли насмешника? И остался доволен: их симпатии, судя по розовеющим щечкам и блестящим глазам, целиком на его стороне.

Алик, по натуре уступчивый и добрый малый, охотно соглашался со всяким оппонентом, не лез в амбицию, не горячился и не обижался, как другие. Он был готов тут же охотно переменить свое мнение, лишь бы остаться в согласии с собеседником. Да и мама советовала не расстраиваться из-за пустых словесных распрей — пуще глаза надо беречь нервную систему.

Спросит у Алика одноклассник:

— Правда, ведь Георгий Николаевич хороший учитель?

Он подтвердит:

— Очень хороший. — Да еще добавит от себя: — И человек прекрасный. Этого у него не отнимешь. — И смотрит на товарища ясными глазами.

А если в другой раз этот же самый мальчик из-за двойки обзовет в разговоре с Аликом Георгия Николаевича врединой, несносным педантом, то Алик вполне искренне подтвердит, что так оно и есть…

Одно время Алика занимало, когда и с кем первым здороваться. Потом решил не ломать голову и во всех случаях здороваться первым. И верно — так оказалось значительно удобнее.

Тогда же он сделал ошеломившее его открытие: вежливость создает вокруг невидимую стенку, за которую можно никого не пускать. Было даже интересно скрывать свои истинные мысли и чувства, это походило на утонченную дипломатию — не говорить, о чем думаешь…

Алик был неизменно корректен и предупредителен, и, если кто-нибудь из ребят начинал изливать ему душу, он с готовностью поддакивал, лицо его выражало глубокое сочувствие и понимание, но внутренне он оставался равнодушным. «Вот еще — волноваться из-за таких пустяков. Да ну их всех к аллаху, — думал он. — У меня своих забот полно».

В девятом классе ему очень нравилась Галя — тонкая смуглая девочка с темно-карими живыми глазами. Впрочем, Алик тогда не понимал, что это любовь. Ему почему-то казалось, что любовь нечто необыкновенное, сверхъестественное. А тут все так просто. Каждый день он видел Галю, слышал ее приятный, чуть глуховатый голос, украдкой дотрагивался до нее рукой. Утром всегда просыпался в приподнятом настроении — впереди его ждала встреча с Галей.

Вокруг Гали увивался Валька — смазливый, но в общем-то бесцветный малый и вдобавок, как оказалось, продувная бестия.

Однажды на школьном вечере Алик в первый раз пригласил Галю на танец. Она с такой искренней радостью подалась навстречу ему, что он сразу понял, что тоже нравится ей. В каком-то счастливом упоении они танцевали танец за танцем, а Валька не сводил с них ревнивого враждебного взгляда.