— Люблю, — охотно признался Алик, не сводя внимательно-восхищенных глаз с лица директора.

Дверьченко беззвучно захохотал.

— «Ты хам, и я хам». Это хорошо, это мне нравится, — вторя ему, засмеялся Алик. — Послушай, — Алик наклонился к директору, но на этот раз без улыбки, всерьез. — Ты, видно, человек бывалый, поделись, сделай милость, как добиться успеха? Есть же какой-то секрет…

Дверьченко кивнул и надолго задумался. Алику показалось даже — уснул. Тот наконец тряхнул массивной головой, нехорошо, внутрь себя усмехнулся:

— Уборщицы, как увидят меня, во фрунт вытягиваются. Или прячутся. А у женщин, у первых, заметь, нюх на страх. Понял? Нужна хитрость, чтобы в дождь меж капель пройти и сухим остаться. А я чересчур откровенный, открытый. Это меня и погубило. Извини уж за откровенность…

— Да, у тебя широкая натура, — с готовностью подтвердил Алик. — Ну а как деньги? Только пойми меня правильно. Лично я не раб денег. А все-таки почему они обладают такой властью над нами? Помнишь арию «Люди гибнут за металл»? — Алик, подавшись вперед, напряженно ждал.

Дверьченко глянул на него, негодующе протянул:

— Н-у-у-у… Деньги… Главное… А штаны — главное? А хлеб — главное? Ничего ты не понимаешь. Главное другое. Другое… — повторил он презрительно, словно силясь вспомнить что-то очень далекое и важное.

— Лично мне деньги не нужны. Я бессребреник, — поспешно отступил Алик и расслабленно в знак отрицания поводил в воздухе руками.

— Знаю, знаю, — хитро усмехнулся директор — Все такие, только хуже притворяются…

— Нет, честное слово, — обиделся Алик. — Я серьезно. Мне на деньги плевать. Тьфу! — Он издал губами смачный звук плевка.

— Ладно, давай опрокинем еще по стакашке, — тускло предложил Дверьченко. — А уж потом еще по одному. Пить будем, гулять будем, а смерть придет, помирать будем. А? — он поднял пустые глаза на Архипасова.

— Я пас, — сказал Алик, увиливая от его взгляда. — Все. И хотел бы, не могу больше — желудок маленький. Лить некуда.

— Эх ты, — устало вздохнул Дверьченко. — Желудок маленький. Требуха, а не люди. Пить и то не умеют.

Какая жизнь за его широкой, как печь, спиной? Что сделало его таким? Даже пьяному Алику стало жутковато. Он не мог заставить себя смотреть в глаза собеседнику, закрытые пеленой беспричинной ненависти. У того снова опустилась на грудь в тяжелых думах голова, призакрылись веки.

— А еще с мягким знаком, — укоризненно покачал головой Алик.

— А? Что? — бессмысленно уставился на него Дверьченко.

— Ничего, ничего, Яков Никитич. Это я про себя. Отгадайте загадку: какая разница между шизом и психом?

— Не знаю, — с надеждой поднял на него взгляд директор.

— Шизофреник думает, что дважды два — пять, и злится, не поймет почему. А псих знает, что дважды два — четыре, и это его ужасно раздражает.

— Очень глупо, — с мрачным неудовольствием объявил Дверьченко. — При чем здесь я, убей, не понимаю.

— Бога ради, бога ради, — испугался за нечаянную дерзкую шутку Алик.

Но тот не сердился. Он только дал понять, чтобы стригунок не зарывался. А вообще же он ему чем-то понравился, располагал. Племя молодое. Далеко пойдет. По глазам видно. А его, Дверьченко, песенка, кажется уже спета. И тут уж никакое волевое усилие не поможет.

Дверьченко поднял тяжелые глаза на Алика, пожевал толстыми губами, соображая.

— Вижу, — наконец просипел он, — ты парень серьезный, раз хочешь знать, отчего все зависит. — Он прищурился как от дыма, подвигал бровями. — Ты мне загадал загадку — и я тебе загадаю. Встретился я тут на днях с одним гражданином. Вместе были на именинах. Это, парень, не простой человек. У него тетка была когда-то фавориткой великого князя. Сохранила две старинные статуэтки. Им цены нет. Старуха на ладан дышит. Сей малый мечтает заполучить сокровище в наследство и сбыть по хорошей цене… Да, повезет кому-то. А теперь сам соображай…

Алик встрепенулся, будто в него заново вдохнули жизнь.

— Да знаете ли вы сами, что это значит? — в восторге закричал он. — Нет, кажется, для вас это просто забавный анекдот. Да это же открытый клад. Приходи и бери.

— Как сказать, бери… — покачал засыпающей головой Дверьченко. — Не так это просто. От того все и зависит, как взять. А ты интересуешься, что главное, а что не главное. Эх, молодость, молодость… Был бы я помоложе… Не помню, как кличут того гражданина. Постой, постой, кажется, он называл себя Барсуковым. Послали их в леспромхоз. Выпить он тоже не дурак. И морда какая-то невообразимая. А так ничего, хоть и бездельник. Где они, лодыри, получают такие морды, ума не приложу.

— Спасибо, — пролепетал Алик. Он смотрел новыми глазами на своего собеседника — вместо массивного, обрюзгшего лика Алик видел сейчас перед собой чуть ли не красавца. — Большое-пребольшое спасибо.

В голове Алика задымились радужные мысли…

Расстались они душевными друзьями.

Сильный организм Архипасова легко справился с выпитым, наутро он был бодр и свеж. А Яков Никитич занемог и не вышел на работу.

Леночка

 Алик чуть не плакал от досады. Ему позарез хотелось еще раз поговорить с Дверьченко, воочию убедиться, что весь вчерашний разговор был явью, а не пьяным сном.

Мысли его теперь были целиком отданы леспромхозу.

Он навел справки. До ближайшего с леспромхозом поселка, куда он решил без промедления двинуться, «кукурузник» летал по расписанию каждый день — в двенадцать часов. Выходило — уже завтра он будет там.

Алик почувствовал себя птицей, которую долго держали в клетке и вот выпустили в голубой простор Вселенной. Целый час бесцельно, как озорной весенний ветер, шатался он по улицам. Заходил в магазины, балагурил с продавщицами, подходил к автобусным остановкам, книжным киоскам, у которых толпился народ. Так, от нечего делать, купил билетик книжной лотереи. С любопытством развернул его: «Ваш билет без выигрыша». Алик нахмурился:

— Ну, нет. Это мы еще посмотрим. — Стоящие рядом с ним рассмеялись, посчитали, что он шутит.

В половине десятого вечера он принял душ в своем номере гостиницы, расположенной на окраине городка в сосновом лесу, у самого крутояра обширного водохранилища. Чтобы скоротать время до сна, направился через пустырь в ресторан — длинное одноэтажное деревянное строение. Берег в этом месте почти до самой воды зарос статными соснами и лиственницами. Вид великолепный для поэтической души.

Скучающий Алик зашел в ресторан, принюхался, скривился, но больше для форсу, потому что вчера уже был здесь с Дверьченко. Поискал взглядом свободное место и направился к одному из столиков. Вежливо попросив разрешения, чинно уселся и стал присматриваться к окружающим.

Прежде всего сделал вывод в отношении своих соседей. Это были два молодых парня, примерно одного с ним возраста, рослые, крепкие, с обветренными лицами. Один из них коротко подстрижен, отчего выглядел почти мальчишкой. На нем свободно висела бог весть какого мешковатого фасона голубовато-серая кофта; второй не в меру волосат — густая челка закрывала весь лоб и едва не достигала глаз, нижнюю часть лица скрывала лопатообразная борода. В зубах он держал трубку, сделанную в виде головы Мефистофеля, которая, как понял Алик, и служила в данный момент предметом разговора.

— Это пошло, по-моему, курить такую трубку, — категорически утверждал тот, что был в кофте.

— Да, — охотно согласился волосатый. — Действительно, пошло. Что поделаешь, привык. — Он стал заряжать трубку новой порцией табака из коробки с этикеткой «Золотое руно».

Архипасов огляделся по сторонам. Неподалеку за сдвинутыми столиками разместилась шумная компания. Ребята все при галстуках и с ними веселые, нарядные девушки. Алик даже позавидовал, что им весело и что ребятам не надо хитрить и никого обольщать — их любят и так. За остальными столиками ели, курили, оживленно разговаривали приезжие.