Когда я вернулась в монастырь, я была уверена, что для всех будет очевидно, что произошло, но, казалось, никто ничего не замечал, и наша работа продолжилась как обычно. Разница была только в том, что мои дневные экскурсии стали более частыми и продолжительными. И потом однажды я вернулась в монастырь только в одиннадцать вечера. Это поздно для Флоренции, где люди рано ложатся спать. Для меня это тоже было позднее время. Я впервые так надолго задержалась впервые пропустила ужин. Никто мне никогда не говорил, что я должна возвращаться к тому или иному часу, но мне все равно было неловко. Я не знала, пустит ли меня привратница или нет. Но ничего не оставалось, как позвонить в дверь, что я и сделала.

Дверь отворилась моментально. Но открыла ее не привратница, а мадре бадесса. В испуге я старалась прочесть выражение ее лица.

– Я волновалась, – сказала она, отворачиваясь от меня и поправляя что-то на столе, где лежали всякие памфлеты и информация о монастыре.

Это была маленькая комната, наподобие приемной похоронного бюро, куда ты приходишь, чтобы обговорить все с владельцем. Она освещалась лампочкой не более чем в десять ватт. Стены все пропитаны сыростью. Ковровое покрытие было снято.

– Можно мне с тобой поговорить?

Я подумала, что она будет спрашивать, где я была, как делала мама, когда я возвращалась поздно. Она всегда ждала меня и не ложилась спать, независимо от того, сколько было времени, и насколько тихо я входила. Но это было приятно. Мы всегда немного болтали, и я рассказывала ей обо всем, что произошло. Мне никогда не хотелось ее обманывать, хотя иногда я значительно приукрашивала правду.

– Конечно.

– Не здесь.

Я пошла вслед за ней в ее кабинет.

– Пожалуйста, садитесь. – Между нами возникло что-то формальное, отстраненное, странное…

– Вы о чем-то хотели меня спросить?

Я подумала: она догадывается, что произошло, просто глядя на меня или по запаху, исходящему от меня.

Мадре бадессе было явно не по себе.

– Могу я спросить, каковы ваши планы?

– Мне нужно скоро уезжать.

– Вы едете в Рим?

– Нет, в Люксембург. Я лечу самолетом «Исландских авиалиний». Сначала в Рейкьявик, потом в Нью-Йорк и затем домой.

– Вы не думали о том, чтобы остаться подольше?

– Я думала об этом, но я должна вернуться к работе. И я надеюсь, что папа ждет меня к Рождеству.

– Потому что, как вы, полагаю, сами знаете, мы будем рады, если вы задержитесь. Вы можете остаться, на сколько захотите.

– Спасибо, мадре бадесса. Вы очень великодушны.

– Возможно, скорее эгоистична, чем великодушна.

– Вы не должны так думать.

– Вы были здесь счастливы? Достаточно счастливы?

– Достаточно. – Мне было не по себе. – Нет, более чем достаточно.

– И вам наш образ жизни не показался старомодным или отталкивающим?

– Нет, как вы можете так говорить?

– Потому что мир относится к нам с большой неприязнью. Я сама жила в миру, и я сама так думала. Я считала, что монашество – это своего рода бегство от жизни, уход от ответственности. Но не тревожьтесь так сильно, я не собираюсь спрашивать вас, не нашли ли вы в этом свое призвание! – улыбнулась она.

Я несколько успокоилась. Мы явно к чему-то подходили…

– Когда я вышла замуж, – сказала она, – я думала, что больше никогда не буду одинока. Но это было не так.

Я не знала, как реагировать на ее слова.

– Мы с мужем жили вполне благополучно, – продолжала она. – Мы занимались швейными машинами и покупали местную шерсть, которую обычно отправляли в Милан… Он всегда был честен со мной.

Это прозвучало как прелюдия к фальши. Я не могла понять, к чему она клонит. Она была похожа на человека, пытающегося соединить вместе два магнита – положительный полюс к положительному и отрицательный к отрицательному. Но они отскакивали друг от друга. Я мало чем могла помочь.

– У нас не было детей. Это было разочарованием. Как Сара, жена Авраама, мы перепробовали все – докторов в Милане и Швейцарии, но ничего не помогло. Мне пришлось признать тот факт, что я бесплодна. Это изменило ход моей жизни. Мне было отказано в том, чего я хотела больше всего. Ты наталкиваешься на что-то, на преграду на пути, ты не уверена в выбранном тобой пути, ты не можешь идти по дороге, по которой тебе хочется идти, это непостижимо. Но мост смыт водой. Тебе приходится найти другой путь.

Свет в комнате был тусклым, стол пустым. На нем абсолютно ничего не было, даже царапин.

– И вот, посмотрите: вы видите, Бог дал мне этих детей, моих дочерей. Я никогда даже не могла и предположить этого. Дочерей в изобилии. Вот что я хотела сказать вам. Люди говорят, что Бог действует каким-то загадочным образом, когда им действительно кажется, что жизнь или что-то в их собственной жизни теряет смысл, но я думаю, это неправильно. Я думаю, это означает, что мы не можем найти смысл в жизни до тех пор, пока не утратим самые глубокие надежды, пока не перестанем пытаться устроить все так, как нам хочется. Но когда мы это делаем или нас вынуждают на это… Вот, в чем истинная загадка.

Я не могла ни согласиться, ни возражать. Меня слишком занимала мысль, какое все это имело отношение ко мне. Нет, не то, чтобы я действительно пыталась это понять, но я была не готова рассуждать на затронутую тему.

– Это радость, но это также и ужасная ответственность. Я их superiora.[127] Я выступаю в роли их духовной матери вместо Христа. Ошибки могут стоить очень дорого.

– Я уверена, что вы не делаете много ошибок.

– О, дитя, откуда тебе знать. Но я хочу сказать, что о тебе тоже думаю, как о своей дочери. Может быть потому, что ты другая, или находишься в другом положении, но я боюсь, что в случае с тобой сделала ошибку, и надеюсь, что еще не поздно ее исправить.

– Ошибку, мадре бадесса? Вы были замечательной.

– Ты очень добра, дитя, но… но епископ сильно огорчен.

Я скорчила гримасу, когда она упомянула епископа. – Епископ не хочет нам легкой жизни, – продолжала она, – и я боюсь, что теперь он захочет поговорить с тобой. Я подумала, что должна тебя предупредить.

Епископ может быть очень неприятным.

– Это по поводу сестры Агаты?

– Да, но есть и еще кое-что.

– Книга?

– Да, книга. Я не должна была просить тебя брать ответственность за книгу.

– Но в этом не было никакой проблемы.

– Дело не только в книге; дело в том, что я попросила тебя сделать, или в том, что я не могу попросить тебя сделать. Я не могу просить тебя лгать епископу из-за меня.

Я глубоко вздохнула:

– Да, я понимаю. Епископу нужна книга.

– Где она сейчас?

Я поняла, где я теперь нахожусь: между аббатисой и епископом. Но я не знала, что сказать.

– Пожалуйста, не лги мне. В этом нет необходимости.

– Она у вашего кузена, доктора Постильоне. Я привожу ее в порядок, чтобы ее молено было продать. У него в Риме есть друг, который занимается редкими книгами. Чтобы переплести ее должным образом, мне потребуется какое-то время. Ваш кузен принесет вам деньги, когда книга будет продана.

– Благослови тебя Господь. – Она положила руку мне на голову и провела ладонью по моему лицу, ощупывая меня, как будто она слепая и пытается понять, как я выгляжу.

Она открыла буфет, достала бутылку винсанто и немного biscotti. Она наполнила два небольших стакана, и мы выпили.

– Завтра утром ты принесешь мне ее назад, и мы все начнем сначала.

– Начнем сначала?

– Так хочет Господь. Я не должна была вовлекать тебя это. Это было ошибкой.

– Я не могу принести ее назад завтра. Я разобрала ее.

– Тогда принесешь ее, как только сможешь.

– Да, мадре бадесса, но что вас так беспокоит?

– Я не хочу, чтобы твоя ложь епископу была на моей совести. И не хочу, чтобы мой кузен был на моей совести.

– Мне никто другой никогда так не нравился, как он. Он очаровательный, он не похож на других хитрых итальянцев, которых я знаю. Он простой, открытый, благородный. Но вы не хотите, чтобы я с ним встречалась? Вы боитесь, что он соблазнит меня? Погубит мою репутацию?