– Я не собиралась читать вам лекцию, – сказала она – Я просто хотела подчеркнуть, что все знания, все сведения об античности дошли до нас благодаря монашеским сообществам.
– А монастыри?
– Конечно же, и монастыри тоже, хотя первая знаменитая монастырская библиотека была основана только в 1142 году в Монтепульчано и идея о том, что монахини могут учить, не слишком вдохновляла кардиналов. Но время браться за работу. Давайте я вас представлю. Помимо сестры Кьяры, библиотекаря, со мной должны были работать еще четыре монахини, которые молча стояли в стороне: сестры Присцилла, Мария, София и Анжелика. Я кивнула каждой их них, сдерживая порыв протянуть им руку для приветствия.
Библиотека представляла собой длинную узкую комнату, как в Лаврентийской Библиотеке,[87] хотя намного меньше, с рядами книжных полок, разделявшими комнату на проходы. Книги с верхних полок уже были сняты, но на нижних, которые побывали под водой, книги разбухли так, что их невозможно было вынуть. Они слишком плотно стояли друг к другу.
Я размышляла над проблемой около минуты, не находя нужного решения. Я подумала, что в этой ситуации нужны мужские руки. Сестры Кьяра, Присцилла, Мария, София и Анжелика ждали моих инструкций, что заставляло меня нервничать. Я реставратор книг, а не плотник.
– Думаю, – сказала я, – что в данный момент нам требуется мужчина.
Никто не отреагировал.
– Боюсь, придется взять топор или что-то в этом роде и разбить боковины полок, чтобы извлечь книги. Или, может быть, пилу. Я не вижу другого решения.
– Я думаю, – произнесла сестра Мария с легкой, но, как мне показалось, ироничной улыбкой, – это типично американское решение. Но, вероятно, мы можем снять фурнитуру и разобрать шкафы. Мы хотели узнать ваше мнение, прежде чем начать.
– Очень хорошо, – сказала я, кивая головой словно и сама думала о том же, а топор упомянула просто в шутку.
Сестра Анжелика уже открывала огромный ящик с инструментами. Она и сестра Мария с уверенностью опытных плотников или краснодеревщиков приступили к работе с богато украшенной фурнитурой, сначала орудуя крошечными стамесками, затем стамесками больших размеров, затем еще больших, осторожно вклиниваясь между досками – непростое дело, если учесть, что сбиты они были вручную выкованными гвоздями. Гвозди семнадцатого века, сказала сестра Анжелика. Именно тогда были сделаны эти книжные шкафы для библиотеки, которую привезла Лючия де Медичи как часть своего «наследства», когда ушла в монастырь. Насколько я помню.
Переплеты, в основном семнадцатого и восемнадцатого веков, хотя там имелось и несколько книг более раннего времени, переплетенные в пергамент, были повреждены, но я сомневалась, что сами книги серьезно пострадали. Тот факт, что они разбухли и находились под прессом, не дал возможность мазуту или топливному маслу проникнуть слишком глубоко, что могло бы нанести значительно больший ущерб, нежели вода.
В большинстве старых библиотек книги просто ставились на полки в порядке их поступления, за исключением очень больших или очень маленьких томов. В каталоге, если таковой вообще существовал, указывались ряд, номер полки (сверху вниз) и номер книги на полке (слева направо). Так, например; знаменитая рукопись «Беовульф» известна как «Коттон Вителлий А. XV», что означает, что она находилась в библиотеке сэра Роберта Коттона в ряду с книгами эпохи римского императора Вителлия, на верхней полке, пятнадцатая книга (или переплетенная рукопись) слева. Сестра Кьяра пояснила, что Лючия ввела гораздо более совершенную систему, которая являлась прототипом современных схем классификации книг. Но объяснения Сестры Кьяры были прерваны небольшим взрывом: доска в торце шкафа, освобожденная от обшивки, сорвалась с петель под неимоверным давлением разбухших книг, и они хлынули с полки, словно толпа болельщиков после футбольного матча.
Сестры Мария и Анжелика продолжали свою работу. Остальные носили поврежденные книги в церковь, где было достаточно места, чтобы разложить их. К полудню шесть из двадцати четырех рядов, или проходов, библиотеки были разобраны, и мы все вспотели от работы, несмотря на холод.
Мы трудились молча. Не в абсолютной тишине – не в silenzio maggiore ночи, но произнося только то, что необходимо. По крайней мере, сестры говорили только то, что было необходимо. Я же все время порывалась поболтать, наполнить воздух замечаниями о погоде и рассказами о мерах по просушке книг в Прато и Пистоне, о табачных складах в Перудже, о том, как профессор Чапин присвоил себе славу за идею использовать табачные склады и так далее. Но по мере того, как я чувствовала себя более комфортно, работая с сестрами, я говорила все меньше и к концу дня вошла в ровный успокаивающий ритм, напоминающий товарную биржу, как будто мы разгружали машину с авокадо, а не старые книги из библиотеки. После нескольких дней эта тишина уже казалась мне нормальной. Если кто-то из сестер заговаривал, это значило, что ей есть, что сказать. Я подумала: как бы все изменилось, если бы конгрессы и парламенты работали по такому же принципу. Когда мне приходилось покидать стены монастыря, что я делала почти каждый день в поисках промокательной бумаги и других материалов, я бывала потрясена расставанием с этой тишиной, выходя на шумную базарную площадь.
Водопроводной воды по-прежнему не было, и ни один из магазинов еще не открылся, но повсюду люди убирали грязь, скребли тротуары лопатами, и шумные толпы мужчин, женщин и детей собирались у цистерны с водой и у передвижных лотков с овощами. И каждый день в три часа женщина развешивала белье за окном средневековой башни напротив монастыря и пела народные песни. Я старалась специально рассчитать время своего ухода и прихода, чтобы послушать ее. Но хоть она и пела красиво, для меня всегда было облегчением услышать, как за спиной закрывается тяжелая монастырская дверь, ограждая меня от неразберихи мира вместе с его шумом.
День начинался со стука в дверь моей кельи, в ответ на который после продолжительной борьбы с собой я стала отвечать «Deo gratias».[88] Я на самом деле не испытывала благодарности и в сущности не была обязана этого говорить, но как объяснила сестра Джемма, в пять часов утра человек так отзывается, чтобы тот, кто стучит в дверь, знал, что он не умер во сне. Сестре Джемме поручили заботиться обо мне, показать мне все ходы и выходы – выражение, которого нет в итальянском языке, – и куда выносить мой ночной горшок, поскольку водопровод и канализация все еще не работали. Не было и отопления, так как наводнение вывело все печи из строя.
Сестры встречали рассвет в красивой церкви, построенной Джулиано да Сангалло в пятнадцатом веке: шесть маленьких часовен по обе стороны нефа под красивыми арками из чистого тосканского известняка, который называется pietra serena. Интересно, было ли им так же холодно, как и мне, и хотелось ли спать? Болели у них колени от стояния на коленях на каменном полу? Надоедало им есть овсяную кашу на завтрак каждое утро? Жалели ли они о клятвах, крепко связывающих их навеки, как решетка тюрьмы? Эти вопросы постоянно крутились в моей голове. Каково вознаграждение за это? Что ты получаешь в обмен на весь остальной мир? В обмен на семью, друзей, любовников, мужа, детей? Чем больше я узнавала об этих людях в черных одеяниях, тем более загадочными становились они для меня. У каждой за плечами была своя история, приведшая ее к этой черте, к маленькой калитке, вырезанной в большой двери, которая отделяла монастырь от городской площади.
По утрам я наблюдала за работой команды послушниц (сестры, поющие в церковном хоре, должны были проводить много времени распевая божественные литургии). Работа по прокладыванию двух тысяч книг промокательной бумагой была малоприятной и занимала много времени. Пергамент на переплетах старых книг вечен, но он в основном, держится на животном клее, который издает сильный запах, когда намокает (ангелы грязи, спускавшиеся в подвалы Национальной библиотеки вынуждены были надевать противогазы), и образует отвратительный налет, от которого слипаются пальцы рук. Книги начинают напоминать кирпичи, но в то же время становятся очень хрупкими. У каждой разновидности плесени свои характерные свойства, способные поколебать решимость даже тех людей, кто привык перевязывать раны прокаженным. Сестры, очень скоро научившиеся обрабатывать книги, чтобы корешки не разваливались из-за того, что бумага пропиталась водой, к счастью, оказались не брезгливы и были более терпеливыми, чем я, хотя их работу не облегчали, как мою, периодические выходы в город. К работе подключились еще несколько сестер, среди них сестра Джемма, мой гид и моя ровесница, которой предстояло через несколько месяцев давать вечный обет. Они стояли на коленях на холодном каменном полу, как уборщицы, терпеливо переворачивали страницы книг, прокладывая их листами бумаги. Они не ерзали, как это делала я в попытках найти более удобное положение. Личный комфорт не был предметом высшей ценности в Санта-Катерина Нуова. Я старалась изо всех сил, но предпочитала оставить работу по прокладыванию книг бумагой за монахинями.
