Постучала. Быстро вышла немолодая женщина монашеского вида, повязанная платком. Своим внешним видом она удачно имитировала прислугу; думаю, что и более опытный взгляд, чем мой, не уловил бы ничего подозрительного в ее облике. На желтоватом и изможденном лице выделялись и обращали внимание большие темные глаза, глаза человека, ушедшего в себя. Немножко согбенная, худенькая фигура, темное, старушечье платье, мягкие движения послушницы.
Это была Саша Севастьянова.
Ей не первый раз приходилось выполнять роль прислуги на конспиративной квартире. Незадолго перед Териоками, при аресте динамитной мастерской В. Штольтерфорт и Друганова в Петербурге, ей удалось благополучно уйти из квартиры, где она жила тоже в качестве прислуги.
Взяв мои вещи от вейки, Саша внесла их в комнату. Первая комната с веранды была просторная столовая, обставленная как все дачи средней руки: обеденный стол, буфет и пианино. Последнее привезено было уже жильцами. Обитатели дачи еще спали, но, услышав шум и новый голос, «барин» и «барыня» скоро вышли в столовую. «Барин» — небольшой, изящный, хрупкий Лев Иванович Зильберберг и «барыня» — Рашель Лурье. Она была очень молода, лет 20-ти, не более.
Л. И. Зильберберга я уже видела ранее. В августе 1905 года в Н. — Новгороде, во время ярмарки, происходил съезд боевиков. На одном из свиданий с «Иваном Николаевичем» я встретила и Зильберберга, но эта встреча была мимолетной.
Приезд свежего человека с «воли» временно оживил их до чрезвычайности монотонную жизнь, каковая являлась всегда уделом революционеров, живущих на строго законспирированных квартирах.
На финских дачах в те годы, вообще, проводили зиму многие петербургские семьи, и потому пребывание молодых супругов не привлекало внимания окружающих. В зиму же 1905–1906 гг. число дачников значительно возросло. В столице было неспокойно. Обыватели, напуганные октябрьскими забастовками и последующими волнениями, охотно укрывались в тихих дачных уголках.
Дача, занятая мастерской, оказалась большой и просторной, из шести комнат, с отдельной кухней через сени. Наверху имелось еще 2 или 3 комнаты — летних; низ же был оборудован по-зимнему, две первые комнаты из столовой и коридора занимали «барин» и «барыня». Следующую за ними отвели под мастерскую. В комнате напротив поместилась я, а в последней ближе к кухне, — Саша.
Хозяевам-финнам Саша объявила, что приехала из Петербурга родственница «барыни» — погостить. Сами хозяева дачи ютились в глубине двора, в отдельном флигеле. Их работник каждый день ездил в лавки к вокзалу за продуктами и привозил нам газету. Большею частью мы покупали «Русь», в то время наиболее распространенную среди широких обывательских кругов. Своих газет брать не решались, а во время разъездов в вагонах первого и второго класса прятались даже за «Новым Временем».[100]
Здесь, на конспиративной квартире, мы совместно прочитали письмо М. А. Спиридоновой о тех издевательствах, которым она была подвергнута после ареста. Письмо настолько взволновало и потрясло нас, что вслух дочитать его не нашлось сил, и мы кончали его каждый отдельно в своей комнате.
Книг для чтения почти не имели. У всех нас, как нелегальных, не было имущества, кроме необходимого для декорации; книги при переездах составляли лишний и к тому же неконспиративный груз. Обычно, впрочем, о книгах не думали: день проходил за работой, работали много и с увлечением. Подбадривали себя мыслью, чтоб решительный момент не застал кого-либо неподготовленным.
Чуть ли не в первый же день по приезде я, под руководством «Николая Ивановича» (так звали в Б. О. Зильберберга), приступила к работе.
Сопоставляя теперь условия нашей работы в динамитных мастерских с теми, при которых приходилось работать нашим предшественникам-народовольцам (о чем, например, рассказывает А. В. Прибылев в своих воспоминаниях «Динамитная мастерская»),[101] видно, насколько в наше время уже были преодолены трудности, так осложнявшие их работу. Техники Б. О. находились по сравнению с террористами «Народной Воли» в привилегированном положении. В распоряжении Б.О. всегда имелся готовый (фабричный) динамит, гремучий студень. Все это получалось от финнов. Не приходилось готовить их кустарным способом. Следовательно, самая опасная и длительная часть работы прежних динамитных мастерских была устранена. На нашу долю выпадала более легкая, чисто техническая часть: изготовление оболочек для снарядов, уменье наполнить и зарядить их. Для того же, чтобы приготовить оболочку, необходимо было всего только научиться паять. К этому, прежде всего, я и приступила. Паять — работа нетрудная, и скоро у меня из кусков жести начали получаться ровные трубочки, наподобие той детской кухонной посуды, что продается всюду в магазинах.
Всю работу по приготовлению снаряда можно разделить на несколько частей: изготовление запальных трубок, затем — самой оболочки снаряда и начинка ее динамитом. Последний момент работы, это — вложить запалы в снаряд, т. е. зарядить его.
Инструменты для работы были самые примитивные: медный молоток, который нагревали на спиртовке, напильник, ножницы для жести; наждачная бумага, пипетка для наполнения серной кислотой стеклянной трубочки запала, циркуль.
Обычно сначала мы изготовляли запальные трубки, точно вычислив их необходимый размер. Спаяв при помощи медного молотка запальную трубочку из жести, готовили для нее крышку, тоже жестяную, а к оболочке, уже вычисленной и вырезанной из большого листа жести, припаивали в двух местах под перпендикуляром еще две трубочки, также из жести, куда и вкладывались впоследствии запалы. В запальную трубку помещали стеклянную трубочку, наполненную серной кислотой. Эти трубочки особой формы с двумя дутыми шариками на концах мы получали также от финнов, а кислотой наполняли их сами, сами же и запаивали свободный конец. Затем привязывали тонкой проволокой на средину трубочки свинцовый грузик. Он должен был скользить по стержню трубки от шарика к шарику, но не падать резко, чтоб при случайном или неосторожном движении не разбить трубки. На дно жестяной трубки запала помещали патрон гремучей ртути, вставляли трубку с серной кислотой, на наружный конец которой одевали пробковый кружок. Последний придавал ей устойчивость. В запал насыпали смесь бертолетовой соли с сахаром. Закрывали запал крышкой. При падении свинцовый груз разбивал стеклянную трубочку, вспыхивала смесь бертолетовой соли с сахаром, огонь взрывал патрон гремучей ртути, от которого в свою очередь взрывался динамит, наполнявший снаряд.
Таким образом, успех взрыва зависел от тщательного оборудования запала.
Словом, это были такие же снаряды, какие приготовлял еще Кибальчич,[102] — но только значительно усовершенствованные.
Неудобство нашего положения было только в том, что мы не имели возможности производить опыты с целыми снарядами, да они, в сущности, являлись излишними, так как необходимо было проверить только запал. Первый изготовленный мною запал проверял «Николай Иванович». Опыт прошел удачно.
Оболочки снаряда отличались разнообразием своей формы. В каждом отдельном случае внешний вид снаряда приходилось приспосабливать к требованиям предполагаемой обстановки покушения. Наиболее удобным являлся обычно снаряд плоской формы, который можно, например, вложить в портфель, или снаряд в виде большой коробки конфет.
Когда заканчивали работу над оболочкой снаряда, внутри выстилали ее парафиновой бумагой, чтобы динамит не соприкасался с жестью. Это делали во избежание процесса разложения в том случае, если бы снаряд почему-либо пришлось хранить в таком виде долгое время. Оболочку наполняли динамитом и плотно закрывали крышкой, которую прикрепляли для прочности тонкой проволокой. Количество динамита, употреблявшегося нами, также зависело от обстановки покушения, например, на снаряд для Дубасова я употребила не менее пяти кило.
