Теории Райдера вытекали из очень простой философии, которая управляла его жизнью, и о которой говорил он крайне редко. Даже под давлением друзей. Особенно под давлением, дружеским или любым иным. Он вспомнил разговор с врачом в Конго. С окровавленной ногой он доковылял до полевого медпункта, чтобы вынуть пулю, угодившую в бедро. Врач оказался хрупким и забавным индусом; одним взмахом хирургических щипцов он извлек из тела круглый кусочек металла, попавший туда на излете. Этого человека интересовала не форма, а сущность, у него были свои принципы, что никак не объясняло, почему он участвует в бессмысленной локальной африканской войне между двумя беспорядочными ордами ниггеров с безумными глазами.

Если не говорить о деньгах.

Не говорить? Но это вполне веская причина.

Врач подержал окровавленный кусочек металла, осмотрел его, прежде чем бросить в таз, потом склонил голову на бок и спросил:

— Это вас называют "капитан Стальной осел"?

На погонах у него были звезды майора; правда вряд ли звание много значило в этой странной армии, если не считать того, что говорило о размере жалования. Врач получал на пару сотен больше него.

— Простите, — перебил Райдер. — Вы посмотрели на осколок. Он железный?

— Не злитесь, — врач соорудил повязку вокруг раны, потом заменил её на меньшую. — Это простое любопытство. Вы здесь заработали известную репутацию.

— Чем же?

— Бесстрашием. — Он пристроил повязку на место, ловко орудуя изящными коричневыми пальцами. — Или безрассудством. На этот счет есть разные мнения.

Райдер пожал плечами. В углу медицинской палатки полуобнаженный чернокожий солдат, скорчившийся на носилках, стонал негромко, но непрерывно. Врач посмотрел на него тяжелым взглядом, и тот замолчал.

— Мне интересно было бы услышать ваше собственное мнение на этот счет, — сказал врач.

Райдер снова пожал плечами, глядя, как коричневые пальцы накладывают на повязку пластырь. Подождем, когда пластырь будет отрываться вместе с волосами. Это будет тест на храбрость.

Врач остановился, поднял глаза и ухмыльнулся.

— Майор, вам наверняка довелось повидать куда больше, чем мне. Я полагаюсь на ваш опыт.

Врач доверительно заметил:

— Нет такого качества — бесстрашие. Безрассудство — да. Бесшабашность. Некоторые так и рвутся умереть.

— Вы имеет в виду меня?

— Я не могу сказать точно, вас не зная. Все, что я знаю — это только слухи. Теперь можете надеть штаны.

Райдер посмотрел на кровавое пятно на брюках, прежде чем надеть их.

— Очень жаль, — вздохнул он, — Я рассчитывал услышать ваше мнение.

— Я не психиатр, — виновато оправдывался врач. — Мне просто было любопытно.

— Но не мне. — Райдер поднял свой стальной шлем, наследство вермахта, оставшееся после второй мировой, и надел его, прочно нахлобучив так, что короткий козырек закрыл глаза. — Я совершенно не любопытен.

Майор покраснел, но потом решительно улыбнулся.

— Ладно, думаю, я понимаю, почему вас называют "капитан Стальной Осел". Берегите себя.

Разглядывая расстроенное лицо транспортного полицейского, Райдер подумал: я мог бы ответить тому врачу-индийцу, но он бы меня наверняка не понял и подумал, что я говорю о реинкарнации. Мы либо живем, либо умираем, майор, вот вся моя простая философия. Либо мы живем, либо умираем. Этого не бесстрашие и не безрассудство. Это не означает, что люди стремятся к смерти или не видят ничего таинственного в смерти и не ощущают её как потерю. Это просто ликвидирует большинство жизненных проблем, просто сводит главную неопределенность жизни к простой формуле. Никакого мучительного самокопания, просто четкая глубина слов "да" или "нет". Либо мы живем, либо умираем.

Поезд прибыл на станцию. Возле полицейского, точно под табличкой с номером 8, один из жаждущих попасть на поезд так сильно наклонился вперед, что казалось, сейчас упадет. Райдер напрягся и шагнул к нему, чтобы оттащить, подумав при этом: — Нет, не сегодня, не сейчас.

Но мужчина в самый последний миг шагнул назад, взмахнув руками в запоздалом приступе испуга. Поезд остановился и двери открылись.

Полицейский шагнул внутрь.

Райдер посмотрел на машиниста. Тот сидел на металлическом стуле, облокотившись на полуоткрытое окно. Он был темнокожим... Нет, — подумал Райдер, наверно неправильно назвать его темнокожим, это слово носит скорее политический оттенок; на самом же деле он был просто смуглым. Машинист равнодушно зевнул, прикрыв рот рукой, без всякого интереса выглянул из своего окна, потом посмотрел на пульт управления, на котором, как и у кондуктора, загорались лампочки, когда двери закрывались и запирались.

Поезд тронулся. В расписании он значился как "Пелхэм Час Восемнадцать" — в соответствии с простой и эффективной системой, по которой поезд обозначался названием станции отправления и временем отправления с нее. Поскольку поезд вышел со станции Пелхэм Бей Парк в один час восемнадцать минут пополудни, он и значился как "ПелхэмЧас Восемнадцать". На обратном пути с конечной южной станции маршрута — станции Бруклин Бридж, он будет значиться как "Бруклин Бридж Два Четырнадцать".

По крайней мере, — подумал Райдер, — так бы было в обычный день. Но сегодняшний день был необычным; сегодня должно было произойти серьезное нарушение обычного графика.

В тот момент, когда мимо промчался третий вагон, Райдер заметил транспортного полицейского. Тот прислонился к стойке, и его правое плечо оказалось ниже левого, причем настолько, словно он стоял на наклонной плоскости. А если бы он не сел в поезд? У них был условленный сигнал об отмене операции в случае внезапной опасности. Нужно ли было воспользоваться этим сигналом? Следовало отказаться от операции, чтобы повторить её в другой день?

Он почти незаметно покачал головой. Не было никакой нужды ломать голову. То, что можно сделать, не считается, считается только то, что сделано.

Последний вагон поезда миновал платформу и скрылся в туннеле, ведущем в сторону двадцать третьей улицы. Появились новые пассажиры. Первым вошел молодой негр с кожей цвета горького шоколада, изумительно смотревшийся в небесно-голубой накидке, брюках в красную и голубую клетку, коричневых башмаках с трехдюймовыми каблуками и черном кожаном берете. Он свободно и уверенно вошел, важно прогулялся вдоль платформы и остановился точно у отметки, означавшей место остановки десятого вагона. Почти тотчас же склонился над путями и недовольно уставился в северную сторону.

Спокойно, братец, — подумал Райдер, — Пелхэм Час Двадцать Три должен прибыть меньше чем через пять минут, и нехорошо, если он придет раньше.

Молодой негр неожиданно обернулся, словно почувствовав, что за ним наблюдают. Он в упор вызывающе глянул на Райдера, белки его глаз ярко светились. Райдер равнодушно взглянул на него и подумал: — Расслабься, братец, береги энергию, она тебе может пригодиться.

На станции Гранд Централь сигнал из трех желтых огней по горизонтали требовал остановиться. Поезд ПелхэмЧас двадцать Три послушно замедили ход, пропуская догоняющий экспресс; его двери распахнулись.

Джо Уэлкам торчал на платформе уже пятнадцать минут и нервничал, проверяя по своим часам прибытие и отправление местных поездов, сердито поглядывая на экспрессы и возмущаясь их полной бесполезностью. Разволновавшись, он отошел футов на тридцать — сорок от своего поста, посматривая попеременно то на женщин на платформе, то на собственное отражение в зеркалах торговых автоматов. Женщины как на подбор были некрасивы, что заставило его скривить губы в презрительной ухмылке. Больше удовольствия доставлял ему собственный вид — симпатичное дерзкое лицо, оливковая кожа только немного бледнее обычного, какой-то странный огонь в темных глазах. Теперь, когда он привык к бороде и бакенбардам, спускавшимся до самых губ, те начали ему нравиться. Они чертовски здорово сочетались с его мягкими блестящими черными кудрями.