— Он все еще жив, — подал голос Уикенс, стоявший рядом с головой Волленштейна. Бринку также были слышны булькающие звуки, доносившиеся из груди эсэсовца.

— Эй, залатай его. Если не сумел спасти Сэма, то спаси хотя бы этого! Или хотя бы помоги мне, — потребовал англичанин.

Бринк ощупал каждый квадратный дюйм чемоданчика, но больше так ничего и не нашел.

— Это куда важнее, — ответил он, захлопывая чемоданчик. Единственный целый флакон, шприц и карандаш он положил в карман пальто.

— Сдался тебе этот чемодан! Сделай хоть что-нибудь! — разозлился Уикенс.

Бринк расстегнул на Волленштейне пальто и развел в сторону полы. Короткая очередь, выпущенная Аликс, всадила в немца три пули. Одна попала справа в нижнюю часть живота, вторая прошла выше, задев правое легкое, третья… Третья была хуже всех остальных. Бринк резким движением расстегнул на Волленштейне мундир, отрывая пуговицы, расстегнул рубашку и разорвал тонкий хлопок нижнего белья.

Из отверстия чуть левее грудины, над левым соском кровь вытекала густым потоком. Эта пуля явно что-то задела, какой-то крупный сосуд, потому что кровотечение было невозможно остановить. Осколки стекла из чемоданчика, обрывки кожи, даже кусочки бумаги — все это вслед за пулей проникло под одежду и прилипло к коже.

— Надеюсь, он выживет, — произнес Уикенс, хотя слова эти скорее прозвучали как вопрос.

Нет, не выживет. И чтобы понять это, не нужно даже быть врачом. Волленштейну оставалось в лучшем случае несколько минут. Бринк как можно ниже наклонился над раненым, так, чтобы Волленштейн ощутил на лице его дыхание.

— Посмотри на меня, — сказал он Волленштейну. Глаза эсэсовца были открыты, хотя и смотрели незряче куда-то в пространство. — Это все? — спросил Бринк и, взяв Волленштейна одной рукой за подбородок, развернул его лицом к себе, а второй поводил у него перед носом флаконом с антибиотиком. — Посмотри на меня. Это все?

Где-то поблизости послышался треск автоматной очереди, и Бринк поежился. Короткая очередь. Тишина. Затем снова очередь.

Бринк наклонился еще ниже. Теперь его ухо почти касалось губ умирающего. Сначала ему было слышно лишь медленное дыхание, но затем, облизав сухие губы, Волленштейн просипел:

— Вам придется поделиться.

— Быстрее заводите, кому говорят! — крикнул Уикенс по-немецки, обращаясь к кому-то невидимому.

Бринк был готов поклясться, что губы умирающего эсэсовца растянулись в улыбке.

— Да сделайте же хоть что-нибудь! — вновь сорвался на крик Уикенс, а в следующий миг позади них вновь залаял автомат. Это же Аликс! Это она ведет огонь по невидимому врагу.

Волленштейн протянул руку, темную и влажную, и, вцепившись Бринку в руку — ту самую, в которой он держал флакон, — из последних сил сжал. Впрочем, Бринку не составило большого труда разжать его пальцы и оттолкнуть руку.

— Вы могли бы войти в историю, — шепнул он Волленштейну. — Как Пастер.

В лунном свете один глаз умирающего казался темнее, чем второй, но оба были широко раскрыты.

— Помоги же ему! — крикнул Уикенс. — Помоги, ведь ты же врач, черт тебя побери!

— Да, я врач, — спокойно отозвался Бринк. Однако при всем своем желании он был не в состоянии спасти жизнь этому мерзавцу.

Бринк убедил Уикенса, что Волленштейн протянет до того момента, когда они приземлятся в Англии, и для пущей убедительности обрывками рубашки промокнул кровь на животе и груди, а заодно замаскировал раны, потуже обтянув мундиром грудь Волленштейна.

Раненому требуется полноценная врачебная помощь, какую могут оказать только в госпитале, сказал он Уикенсу, причем не один раз. Не беспокойся, Волленштейн выживет, попытался успокоить он англичанина. Очередная ложь. Ложь во благо, как и та, которую он сказал умирающему Кирну, если даже не лучше.

Бринк дотащил Волленштейна до крошечного самолетика. На пару с Уикенсом они кое-как подняли раненого в кабину, где затолкали обмякшее тело эсэсовца в тесное пространство позади второго сиденья.

Пилот уже сидел за штурвалом. Пробежав пальцами по кнопкам, он завел двигатель.

Раздался скрежет стартера, и лопасти пропеллера словно нехотя описали полуокружность, за ней другую, после чего, гудя, начали неторопливо вращаться, и в лицо Бринку ударил порыв ветра. Аликс выпустила очередную очередь, и кто-то выстрелил ей в ответ. Рядом с самолетом в воздухе раздавалось дружное жужжание июньских насекомых. Какой-то жук ударился о крыло и отлетел в сторону, оставляя после себя белый светящийся след.

Бринк был вынужден подсадить Уикенса в самолет. Но даже несмотря на его помощь, тот грязно выругался и вскрикнул от боли, задев распухшим запястьем дверь. Наконец Уикенс устроился на сиденье, и Бринк протянул ему револьвер. Англичанин убрал со лба взлохмаченные пропеллером волосы, как будто прихорашиваясь. Этот жест показался Бринку каким-то совершенно девичьим. Наводить дуло револьвера на Бринка Уикенс не стал. Какой смысл?

— Я этого не забуду! — прокричал он ему, перекрикивая гул пропеллера.

Не забуду чего? То, что Бринк спас ему жизнь? Или смерти Эггерса?

Бринк стоял в задумчивости, и ночной ветер колыхал полы пальто. Имел ли Уикенс в виду возмездие, которое наступит после того, как он сам сведет счеты с Чайлдессом? Почему-то эта мысль не отпускала его.

Бринк вытащил из кармана обугленный лист бумаги, тот самый, что вылетел из горящей лаборатории. Он еще не успел толком его разглядеть и потому понятия не имел, что на нем написано. Впрочем, сейчас не до этого. Но потом Бринк достал карандаш, положил на стальной бок самолета обгоревший листок, разгладив его, и в лунном свете печатными буквами нацарапал записку. Листок так и порывался улететь, но Бринк лишь крепче прижал его к самолету. Затем он его сложил, и, протянув Уикенсу, наклонился как можно ближе к англичанину, и крикнул едва ли не в самое ухо:

— Отдайте это Чайлдессу.

И для пущей выразительности постучал пальцами по сложенному листку. Уикенс что-то прокричал в ответ, затем кивнул.

Бринк опустил дверцу и, со стуком поставив на место, повернул задвижку и стукнул кулаком по стеклу. Уикенс приставил дуло «веблея» к затылку пилота, и, как только Бринк отступил от самолета, мотор взревел, и крылатая машина, дернувшись на месте, в следующий миг подалась вперед.

«Шторьх» катил по полю, сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, пока мотор не запел на высокой ноте. И тогда крошечный самолетик оторвался от земли, покачал хвостом, поначалу слегка взял влево, а затем развернулся к северу и лег курсом на запад. Вскоре он исчез из вида, унося с собой записку Бринка Чайлдессу.

Проводив взглядом самолет, Бринк подошел к тому месту, где оставил лежать чемоданчик Волленштейна, и окликнул Аликс.

Она пристрелила дьявола и все равно ощущала себя непрощенной. И потому выпустила длинную очередь в темную полосу живой изгороди, где притаились аспиды-боши. Расстреляв полный магазин, она вытащила его и отшвырнула в траву.

Джунипер покинул ее навсегда, а Фрэнк… Кстати, где он? С ней оставалась лишь чума, вот уж кто ни за что не оставит ее. От этой мысли ее начал душить истерический смех.

Аликс чувствовала, как ее лихорадит. Не в силах стоять на ногах, она опустилась на колени и ощутила под собой влажную от дождя траву. Она сидела тихо, но головокружение не отступало и все вокруг казалось размытым пятном. Тогда она перевела взгляд на пистолет, хотя и не ощущала его в своих руках.

Фрэнк подошел и встал с ней рядом, а потом что-то больно впилось ей в руку. Было похоже на пчелиное жало, только больших размеров. Аликс повернула голову и увидела торчащую из руки длинную металлическую иглу. Но остановить Фрэнка уже не могла.

— Это лекарство, — успокоил он ее.

Аликс ждала, что лихорадка вот-вот отпустит ее, что огненный обруч, что сдавливал ей грудь, исчезнет, но никаких изменений не почувствовала. Фрэнк помог ей подняться на ноги. Пару секунд она стояла, покачиваясь на нетвердых ногах, затем, собрав остатки сил, постаралась взять себя в руки. Насколько позволяла сжигавшая ей легкие чума, сделала глубокий вздох. И хотя головокружение не оставило ее, она была в состоянии передвигаться.