Эггерс сунул голову в кузов.

— Джуни, на катере говорят, что если мы не сядем прямо сейчас, то пропустим прилив на том берегу, и тогда никакого берега не будет, только скалы.

— У меня и в мыслях нет ее бить, доктор, — произнес Уикенс. — Как вообще вам могла прийти в голову такая дикость? — спросил он и, помолчав, добавил: — Ладно, берем ее с собой.

Бринк посмотрел на Аликс. Она знала, кто такой Уикенс. Еще по Франции. Это многое объясняло. Вот почему Уикенсу было известно, что к берегу пристало рыболовное судно, хотя Бринк не упомянул ни о какой рыбе. Они отлично знали друг друга. Может даже, Уикенс неравнодушен к ней.

— Мы берем вас с собой, — сказал Бринк по-французски, и девушка кивнула. Крайне маловероятно, подумал он, что Уикенс позволит ей сойти на берег, но постарается что-нибудь сделать, если это потребуется.

— Спасибо, — негромко сказала Аликс и, подавшись вперед, протянула ему руку.

Бринк взял руку девушки в свою и тотчас почувствовал тепло ее пальцев. Сидевший рядом с ним Уикенс громко втянул в себя воздух.

— Не прикасайтесь к ней, доктор! — резко произнес он и, выкарабкавшись из грузовика, спрыгнул на траву.

Бринк нащупал в темноте рюкзак с медицинскими принадлежностями, открыл его и, порывшись внутри, нащупал шприц. После чего продолжил поиски и нашел один из пятнадцати стеклянных флаконов актиномицина, которые приготовил для Франции. В принципе, он мог бы достать флакон, сунуть иглу в жидкость и сделать ей укол, да и себе тоже. На это потребовалось бы минут десять, не больше. Но как и тогда, в больничной палате, смелость изменила ему. Что, если укол, вместо того чтобы вылечить, наоборот, убьет ее? Как убил ту чернокожую девочку. Она даже не перенесла карантин.

Так что вместо флакона он извлек из рюкзака бутылку. Открутил колпачок и вытряхнул себе на ладонь пару таблеток сульфадиазина.

— Дай руку, — сказал он девушке и, положив ей в ладонь таблетки, заставил сжать пальцы. — Я точно не знаю, больна ты или нет, — поспешил добавить он.

— И что это?

— Это на всякий случай, чтобы не заболеть, — солгал он. С другой стороны, что еще он мог ей сказать? Не объяснять же ей, что в данном случае сульфаниламиды практически бессильны.

Девушка кивнула и, положив таблетки в рот, проглотила, не запивая водой.

— В вашем волшебном мешке, должно быть, много таких вещей? — спросила она.

— Доктор, ну-ка живо пошевели задницей и вылезай из грузовика! — крикнул ему Уикенс. — Мы отчаливаем!

— Никакого волшебства, — сказал Бринк, обращаясь к Аликс. Он подождал, пока она выберется из кузова, после чего сам проглотил пару таблеток.

Море от Портсмута до Нормандии было похоже на огромный стальной лист. Такое ровное и гладкое, что, казалось, на нем можно кататься на роликах. Даже пенный след мотора, белевший в лунном свете, быстро сливался с темной водой.

Бринк сидел на корме, прислонившись спиной к длинной трубе, в которой была спрятана одна из торпед, и заматывал вокруг фаланги среднего пальца правой руки длинный кусок пластыря. Оторвав пластырь зубами, он бросил оставшийся рулончик в рюкзак, после чего разгладил свободный конец. Поднял руку, пошевелил пальцами. Ему были отчетливо видны три полоски. В свое время белые полоски пластыря помогли его питчеру разглядеть его пальцы и понять сигналы, какие он ему ими делал. И вот теперь полоски означали количество дней до вторжения. Его личный календарь. Сегодня второе. Высадка запланирована на пятое.

Они все вглядывались в темноту портсмутской гавани, пытаясь разглядеть силуэты судов, а торпедный катер, приглушив мотор, тем временем уносил их в открытое море.

Эггерс свистнул себе под нос, и всякий раз, заметив очередной корабль, бормотал: «О боже!» Уикенс явно нервничал с того самого момента, как только погрузился в катер. Бринку тотчас вспомнились слова англичанина о том, как четыре года назад он покидал Дюнкерк.

А вот Аликс — в отличие от Уикенса — чувствовала себя в лодке, как у себя дома. Она прекрасно держала равновесие и расхаживала по палубе, не хватаясь за первое, что попадется под руку, лишь бы не упасть. А один из матросов — если, конечно, этих парней можно было назвать матросами, потому что все до единого были без формы, лишь в толстых свитерах и просторных штанах, — отвел ее вниз, чтобы показать двигатель катера.

Правда, через два часа после того, как они отплыли из Портсмута, Бринк позвал ее наверх. Он хотел допросить ее лично, до Уикенса. Аликс походкой канатоходца вернулась к нему и, сложив под собой ноги, села с ним рядом на металлическую палубу. В темноте Бринк с трудом различал ее лицо.

— Назови мне имена, Аликс, — негромко попросил он ее, впервые обратившись к ней по имени.

— Вы отправите меня назад, если я скажу. Или же Джунипер выбросит меня за борт, чтобы проверить, умею ли я плавать.

А она умная, или, по крайней мере, сообразительная, хотя кто знает. Наверно, любой, пожив под немцами, волей-неволей, станет умным. Интересно, что сделает Уикенс, если она ничего ему не скажет?

Аликс намотала на палец растрепанную ветром прядь.

— Довезите меня до дома, и я подведу вас к дверям всех, кто вам нужен, — сказала она.

— Я должен сделать все для того, чтобы остальные не заболели.

Аликс рассмеялась теплым, грудным смехом.

— У меня есть глаза. И я видела корабли. Вы делаете это не ради кого-то во Франции. Те, кто на кораблях, это они заботят вас в первую очередь, а вовсе не французы.

— Неправда, — возразил Бринк. Его рюкзак был набит лекарствами, в том числе тонкими ампулами А-17. Имелись в рюкзаке хирургические маски, причем не одна, а целых две дюжины. Два шприца. Иглы. Четыре штуки. Стетоскоп. Скальпели. Хирургические зеркала. Спирт. Марлевые бинты. Два жгута. Резиновые перчатки, дюжина доз морфина. Нет, конечно, эпидемию этим не остановить, но несколько жизней спасти можно.

— Кто-то должен заплатить, — сказала Аликс. — Или же отвезти меня домой, чтобы я сама заставила их заплатить за то, что они сделали. И тогда я покажу вам то место, откуда взялись эти евреи.

— Мы не можем взять тебя с собой, — сказал Бринк.

— Потому что у меня та же болезнь, что и у евреев? Лишь поэтому?

— Потому что это опасно.

Аликс рассмеялась его словам, и Бринку тотчас вспомнилась Кейт.

— Вы шутите? Как, по-вашему, евреи попали в лодку к моему отцу? Потому что мы их туда посадили? А как вы думаете, почему мы смогли их туда посадить? Потому что мы убили боша, — сказала она. — Я лично пришила одного в кустах. Вы на такое способны? Да, я прикончила его ножом. А вы бы смогли? — спросила она его, что называется, в лоб, и в это мгновение голос ее звучал той же сталью, что и голос Уикенса. — Потому что Тайную армию, Armee Secrete, в Порт-ан-Бессене возглавляю я.

— Нет, — честно признался Бринк.

— Нет? Что значит «нет»? То, что вы мне не верите? — она наклонилась к нему, и он уловил слабый запах мыла. — Я бы вам советовала поверить. Потому что это правда.

— «Нет» — значит, что я никого не убивал, — пояснил Бринк.

Его ответ заставил ее замолчать, но не надолго.

— Прошу вас, отвезите меня домой! — в голосе девушки слышались умоляющие нотки.

— Почему это так важно? — спросил Бринк. — Ведь здесь, в Англии, вы в безопасности.

— Там мои родные.

«Родные», — подумал Бринк, и на какой-то момент перенесся за многие мили отсюда.

— У вас есть родные, месье? — спросила Аликс. — Если да, вы меня поймете.

У него были родные. У него не было родных. В зависимости от того, как на это посмотреть.

С отцом он не разговаривал вот уже восемь лет, с того самого воскресного дня, когда он вышел из церкви, а отец продолжал бить кулаком по кафедре и выкрикивать стих из Евангелия от Марка, что-то там про детей, которые восстают против родителей. Эта проповедь предназначалась в первую очередь ему, из-за принятого им решения — вместо того чтобы лечить людей пойти играть в бейсбол за команду Канзас-Сити. Он вышел тогда из похожей на карточный домик церкви на краю поля у обочины пыльной гравийной дороги. Вышел, оставив позади сломанные при падении с лошади кости, обмороженные суровой зимой Дакоты конечности, отрезанные коварной сельхозтехникой пальцы. Ушел, чтобы «играть в чертовы мальчишеские игры», как выразился его отец. Это был единственный раз, когда из отцовских уст он услышал проклятие.