Бринк вытащил из пачки еще одну сигарету и посмотрел на девушку. Теперь они сидели так близко, что ему были видны ее зеленые глаза.

— Скорее, как с Жюлем.

— По-моему, жизнь вся состоит из ошибок. Мы только и делаем, что совершаем их одну за другой, — философски заметила Аликс.

Бринк посмотрел ей в глаза.

— Не люблю совершать ошибки, — сказал он.

Аликс на мгновение закрыла глаза, затем снова открыла, сделала глубокую затяжку и… улыбнулась. Это была фальшивая улыбка, но даже она в этот момент показалась Бринку светлым пятном в окружавшем его мраке.

— Мы должны принимать то, что происходит. Жить дальше с нашими ошибками. — Аликс стряхнула пепел на пол. — Конечно, это я виновата в том, что отец умер, и мне придется за это заплатить. Но, с другой стороны, не уломай я отца отвезти евреев в Англию, разве я встретила бы тебя? И тогда у мамы с Аленом вообще не осталось бы даже малейшего шанса выжить. По крайней мере, сейчас у них этот шанс есть.

— А Жюль? — спросил Бринк.

Аликс ответила не сразу. Сначала она потушила о пол сигарету, хотя выкурила ее всего лишь до половины, после чего дрожащей рукой вытащила из его пачки новую.

— Это он совершил ошибку, когда пошел на сотрудничество с бошами, — тихо сказала она. — Не знаю, что подтолкнуло его к предательству. Но он это сделал… Так что… Отец, да, его смерть на моей совести. Что касается Жюля — думаю, что нет.

Бринк в упор посмотрел на нее. Если она сейчас сказала ему правду, то она гораздо сильнее духом его самого. А может даже, в ней больше жестокости. Трудно сказать. Он не мог заставить себя забыть Кейт и то, чем он занимался до того, как встретил ее, когда работал с сибирской язвой.

Он посмотрел на сигарету, которую толком даже и не курил, и смял ее на полу.

— Мы найдем их, — заявила Аликс со странной убежденностью в голосе.

Бринк откинулся затылком на стену и закрыл глаза. Ему хотелось одного — забыть все, что он был не в силах забыть. И тогда он подумал про верхнюю пуговицу на платье Аликс, которую она забыла застегнуть. Он сидел и размышлял про пуговицы, которые наверняка ничего не помнят, и вскоре уснул с мыслями о них. Ему снился мяч, как он на крученой подаче несется к нему и больно бьет по наколеннику, как рикошетом отскакивает в мертвый угол, как толпа взрывается криками у него за спиной, как Уорн опускает голову и ногой роет землю, как готов лопнуть от злости оттого, что все пошло наперекосяк. А у него самого перехватило дыхание.

Это была Аликс. Она плыла впереди него, так близко, что ее дыхание согревало ему лицо. Ее палец был прижат к его губам.

— Тсс, — прошептала она. — Кажется, там кто-то есть.

Она наклонила голову, прислушиваясь. Вверху что-то скрипнуло. Скрип был слишком долгим, чтобы его можно было списать на ветер. К тому же вой ветра, что залетал к ним в дверь, сделался громче. Аликс наклонила лампу и задула фитиль. Скрип повторился, зато ветер стих. Шаг, затем другой, в кухню. Третий, четвертый. Поступь тяжелая, мужская. Оба разом притихли, а в следующий миг Бринк ощутил на своей руке руку Аликс. И сомкнул пальцы.

— Aufmachen![25] — донеслось от входа, и по двери дома застучали чьи-то кулаки.

Кирн надвинул пониже фетровую шляпу и высоко поднял воротник. Тех двоих он так и не встретил, зато по спине, начинаясь где-то между лопатками, сбегали струйки воды. Разрази ее гром, эту проклятую погоду.

Пока они шли навстречу ветру по мощеной улице, он бросил взгляд мимо трех эсэсовцев, что вышагивали перед ним, на красные герани в ящиках по обе стороны двери дома Пилонов. Несчастные цветы поникли под дождем и ветром. Противный карликовый терьер, тот, что облаял его в прошлый раз, куда-то исчез. Наверно, вернулся под теплую крышу соседнего дома, решил Кирн.

С тех пор, как он последний раз был здесь, на красную дверь кто-то нанес слой свежей краски — едва ли не в метр высотой черную букву Ч, хотя края буквы уже успели побледнеть под дождем. Ч означает чума, догадался он. Кто-то пометил дверь, или от страха, или от злости. Не иначе, как соседи. Значит, секрет Пилонов — никакой уже не секрет.

— Дайте мне пару минут, — крикнул он в ухо толстяку из СД по фамилии Адлер. Тот кивнул. Кирн быстро направился назад по улице, прошел четыре дома и, обнаружив просвет между зданиями, пролез в щель и вышел на тропинку, что вела к задней стене обиталища Пилонов, считая на ходу темные тени слева от себя: три, два, одна, — пока наконец не оказался у задней двери нужного ему дома. Если английские шпионы внутри, то он не позволит им уйти от него второй раз.

Дверь была не заперта, но открываться не собиралась. От дождя дерево набухло и плотно сидело между косяками. Чтобы ее открыть, ему пришлось навалиться на нее всем телом, и когда она наконец распахнулась, то громко скрипнула, как раз в короткий тихий промежуток между порывом ветра и дальним раскатом грома. Кирн шагнул в кухню и закрыл за собой дверь. Чертова деревяшка скрипнула снова.

Он нащупал в кармане зажигалку, щелкнул колесиком и повернул его, чтобы отрегулировать пламя. На кухонном столе стоял лампа, а рядом с ней тарелка с корочкой хлеба, там, где ее оставил Жюль. Кирн снял с лампы стекло и зажег фитиль. Держа в здоровой руке лампу, он не мог как следует сжимать в искалеченной вальтер, поэтому пистолет он оставил лежать в кармане.

Обойдя стол, он направился в короткий коридорчик, который вел в переднюю часть дома, открыл дверь и остановился у лестницы, что вела наверх. От парадной двери его отделяла всего пара метров, и он услышал, как дородный унтершарфюрер, которого Волленштейн называл Пфафф, тот самый, с кем Кирн разговаривал по телефону, колотит по ней прикладом.

— Откройте дверь! — гаркнул Пфафф.

«Сам открой, остолоп», — подумал Кирн. Она наверняка не на замке.

Но вместо этого солдаты снаружи по очереди пытались сбить задвижку. Идиоты. Мгновение, и эсэсовцы ворвались внутрь, громко топая сапогами, как стадо коров копытами. Керн поднял здоровой рукой лампу, а искалеченной сделал знак, мол, не стреляйте, свои. С этих болванов станется. Затем в дверь протиснулся Адлер, а вслед за ним — Пфафф. Унтершарфюрер включил электрический фонарик и бесцельно поводил им по сторонам.

Кирн снял шляпу и стряхнул с нее воду. Адлер расстегнул свой необъятных размеров плащ, вытащил откуда-то из внутреннего кармана сигару и закурил.

А еще получасом ранее Кирн стал свидетелем того, как Адлер вылез из кабины грузовика, подъехавшего к дому рядом с гаванью. А вслед за ним из обтянутого брезентом кузова начали выскакивать куда более стройные эсэсовцы с оружием в руках. Некоторые из них в касках, другие в зелено-коричневых пилотках, которые в СС предпочитали каскам.

Адлер был огромен, если не сказать, необъятен. Килограмм сто пятьдесят веса, не меньше, подумал Кирн. Не удивительно, что при ходьбе он страдал одышкой — свистел и сипел, как старый аккордеон.

— Ни слова! Вы меня поняли? Объяснять, что к чему, буду я.

Кирн тогда промолчал, лишь закурил очередную сигарету.

А еще через пару минут все трое разговаривали в сухом коридоре командного поста гауптмана Грау. Толстяк Адлер заявил, что прибыл ему в помощь. Улыбка на его лице была откровенно фальшивой.

— В помощь, говорите? — спросил Волленштейн. — Тогда держите нос как можно ближе к земле и достаньте мне этого вашего англичанина, пусть даже из-под земли.

Волленштейн явно имел в виду то, как лягушатники при помощи свиней выискивают под землей трюфели. Тем не менее улыбка осталась на толстой физиономии Адлера, как приклеенная, и он вежливо добавил, что сделает все, что от него потребует штурмбаннфюрер.

Кирн сказал тогда, что хотел бы нанести визит вдове Пилон и задать ей еще парочку вопросов. Он не стал вдаваться в объяснения, зачем ему это понадобилось. Главное, что он сам помнил, как Жюль выкрикнул какое-то имя и как та женщина в ответ крикнула: «Жюль!» Они явно были знакомы. Ему никак не удавалось вспомнить имя, которое выкрикнул мальчишка, однако он поднапряг память и вспомнил, что говорили рыбаки тогда у причала. Один из них сказал, будто Пилон ушел в море вместе с дочерью. Возможно, это она и есть. Если дело обстоит именно так, то она наверняка попробует вернуться домой.