Волленштейн включил свет. Гиммлер сел в кожаное кресло рядом с холодным камином. Каммлер — в точно такое же напротив. Волленштейн и гауптштурмфюрер СД остались стоять.

— Боюсь, у меня дурные известия, — вздохнул Гиммлер, закидывая ногу на году. На мгновение колени Волленштейна сделались ватными. — Летающий жук Геринга — вещь абсолютно бесполезная, — продолжил рейхсминистр. — Таково мнение обергруппенфюрера.

Гиммлер кивком указал на Каммлера. Уф, пронесло, вздохнул про себя Волленштейн. Значит, речь все-таки не о евреях.

— Слишком ненадежная для наших целей, — изрек Каммлер. — А4 гораздо надежнее.

Гиммлер поднял худую руку, и Каммлер тотчас умолк.

— До сентября слишком много времени, Ганс. Возможно, будет уже поздно, — мягко возразил рейхсфюрер.

Каммлер, сидя в кресле, подался вперед. Он явно собрался возразить Гиммлеру. Идиот, подумал Волленштейн. Можно подумать, он врач или инженер, один из тех, что бьются над созданием ракеты А4. Простой строитель. Именно поэтому он и попал в любимчики к рейхсфюреру, и даже возглавил проект по разработке ракеты. А все потому, что любил проекты с размахом — будь-то концлагеря или крематории.

— Мои самолеты будут готовы еще до сентября, — сказал Волленштейн. — Так что Англию мы сможем опрыскать гораздо раньше.

Волленштейн выдержал на себе холодный взгляд Гиммлера. Рейхсфюрер кивнул. Волленштейн заметил, как Каммлер покачал головой.

— Хотел бы взглянуть на вашу работу, — сказал Гиммлер.

— Прямо сейчас?

— Если вы не возражаете, — ответил рейхсфюрер и встал. Вместе с ним встал Каммлер. Волленштейн кивнул. Лишь бы только они не завели разговор про евреев.

Он повел их прочь от крестьянского дома. Телохранители Гиммлера следовали за ними на небольшом расстоянии. У Волленштейна в руках был фонарик. Освещая тропинку перед собой, он вывел их через заднюю калитку и повел через поле к бараку-лаборатории. Подойдя к двери, он предупредил своих спутников, что если они захотят пройти внутрь, то из соображений безопасности должны облачиться в резиновые сапоги, фартуки и перчатки, а также надеть на лицо маски и очки. С этими словами он указал на металлические лотки, что стояли на скамейках вдоль стены. Хотя от них и воняет протухшим мясом, добавил он. Волленштейн уже привык к этому запаху. А вот его спутники — особенно жирный тип из СД, что успел запыхаться, пока они шли через поле, — поспешили прикрыть носы и рты носовыми платками.

Сейчас в бараке трудилась ночная смена, но Волленштейн помахал Трауготту прежде, чем тот подошел слишком близко. Даже сквозь очки было заметно, что он от удивления вытаращил глаза. Остальные четверо были внутри — Фрессе и три украинца.

Волленштейн ввел Гиммлера в курс дела. Питательная среда для культуры готовится в металлических лотках, из пептина и мясного бульона. Ее варят здесь же, на газовой плите. Отсюда и запах. Полученное варево разливается в контейнеры меньших размеров, из нержавеющей стали, после чего охлаждается до состояния желе, затем эти контейнеры помещаются в культиваторы. Волленштейн указал в другой конец просторного крестьянского сарая. Там один из украинцев ставил культиваторы в контейнер — блестящий ящик, размерами двадцать пять на тридцать пять и пятьдесят сантиметров в высоту. Затем эти ящики переносят в следующее помещение — Волленштейн указал на широкую дверь в перегородке. Здесь в каждый такой контейнер добавляют живые бактерии Pasteurella pestis, после чего сами эти контейнеры помещают в инкубаторы, которые находятся в третьей комнате, позади этой.

— Инкубаторы? — переспросил Гиммлер.

— Что-то вроде печей, — пояснил Волленштейн, стараясь не смотреть на Каммлера. — Бациллы растут быстрее всего при нужной температуре и влажности.

Каммлер кивнул. Еще бы! Ведь печи — это по его части.

— И все как у япошек? — поинтересовался Гиммлер. По голосу было слышно, что он впечатлен.

— Все так, как они описали, — сказал Волленштейн. — Правда, в более скромных масштабах.

— Меньших? Удивительно! — произнес рейхсфюрер. — Неужели желтолицые это все сами придумали?

— Согласен, довольно грубо, но ведь работает. И главное, я сэкономил несколько месяцев.

Волленштейн на мгновение закрыл глаза, вспомнив свой страх на борту судна в Бордо, когда он получал документы и журналы Сейсиро. И ящик с металлическими фляжками, в которых хранилась сухая культура.

И вот теперь он повел их всех дальше, в небольшой флигель, расположенный чуть на отшибе, в пятидесяти метрах от дома. Здесь выращенные на желатине бактерии помещались в бутылки и высушивались в вакуумной камере при низких температурах. Сухая заморозка, пояснил Волленштейн. Технология, заимствованная у одной нюрнбергской фирмы. Первоначально предназначалась для длительного хранения продуктов. Отсюда начинался следующий этап процесса. Для этого им нужно перейти в другой барак, не такой просторный, как первый. Здесь бациллы смешивались в металлическом миксере со стабилизатором, после чего готовая смесь разливалась в керамические контейнеры, которые по заказу, пояснил Волленштейн, для него изготовил один горшечник в Ренне.

И наконец, он вывел своих спутников сквозь ход, прорубленный в живой изгороди, и повел еще одной протоптанной в траве тропинкой через другое поле к последнему пункту назначения, небольшому бетонному строению, размерами пять на пять метров, с дверью, но без окон. Нащупав висевший на шее ключ, он открыл висячий замок и включил свет.

— Оружие, — произнес он, указав на деревянные ящики, уложенные штабелями вдоль стен. — Не бойтесь. Для вас они не представляют угрозы, — с этими словами он подошел к первому и похлопал по крышке, которая крепилась тонкими полосками жести. Никаких гвоздей, никаких шурупов — особенно после того инцидента.

Ни Гиммлер, ни Каммлер не осмелились переступить порог. Разочарованный, Волленштейн погасил свет, захлопнул дверь и вернул на место замок.

— Впечатляет, — произнес Гиммлер, отступая от двери и поплотнее запахивая пальто. Стоявший рядом с ним Каммлер сунул руку в карман и извлек портсигар. Руки его явно не слушались, потому что он несколько секунд пытался вытащить сигарету и потом еще столько же времени пытался ее раскурить. Было почти полнолуние, и Волленштейну были хорошо видны его спутники. Пока Каммлер курил, Гиммлер жестом указал на облачко на ночном небе. Странно, подумал Волленштейн, что рейхсфюрер не выговорил Каммлеру за курение.

— Думаю, теперь нам можно вернуться в дом, — сказал он. — У меня есть несколько бутылок отменного красного вина.

Каммлер обернулся к телохранителям и что-то им буркнул. Те тотчас растворились в темноте. А вот жирный тип из СД остался стоять на месте. Щелкнув зажигалкой, он закурил толстую сигару.

— Мы могли бы поговорить и здесь, если вы не против. Лишние уши нам ни к чему, — произнес Каммлер.

На какой-то миг Волленштейн подумал, что Каммлер отослал остальных лишь потому, что сейчас вытащит пистолет, поставит его на траве на колени и пристрелит. За пропажу евреев.

— У обергруппенфюрера имеются некоторые сомнения относительно ваших… как вы их там называете, Ганс?

— «Могильщики», рейхсфюрер, — услужливо подсказал Каммлер. Волленштейн терпеть не мог, когда Каммлер называл его бактерии «могильщиками». Это прозвище казалось ему каким-то детским. Или по-детски примитивным. Хотя на самом деле ничего не могло быть дальше от правды.

— Да-да, оно мне нравится. И главное, его легко запомнить, — ответил Гиммлер. — Скажу честно, герр доктор, то, что я увидел здесь, выше всяческих похвал, тем более если учесть, с чем вы работаете. Гейдрих был прав, когда проворачивал свои сделки с япошками. Вы гений. Вы истинный гений.

У Волленштейна словно камень с души свалился. Он даже не знал, что на это ответить, и потому ограничился лишь кратким «спасибо». Неожиданно он увидел для себя возможность поделиться своими замыслами.

— Мы должны использовать самолет, герр рейхсфюрер, чтобы опылить Англию прежде, чем противник решится на высадку.