Когда полицейские зашли к профессору домой, они сказали ему, что в колледже нужно провести дополнительный обыск, и его присутствие там желательно. Он пошел довольно охотно, мило беседовал с ними, пока не обнаружил, что они едут не в колледж, а в тюрьму. Тогда он спросил:

— Что это значит?

На это полицейский ответил:

— Мы уже нашли доктора Паркмана, и теперь вы арестованы за его убийство.

Он был шокирован, попросил воды, а потом стал задавать массу вопросов:

— Доктора Паркмана нашли? Где его нашли? Нашли все гело полностью? Как заподозрили меня? О! Мои дети, что они будут делать? Боже, что они обо мне подумают!

В ответ полицейский сказал ему, что он не должен задавать вопросы, на которые сейчас не время отвечать, а затем спросил у профессора Вебстера, имел ли кто-нибудь доступ в его частные апартаменты в колледже.

— Никто, — отозвался он, — кроме швейцара, который разводит огонь…

Он помолчал минуту, а потом воскликнул:

— Какой ужас! Я погиб!

Некоторое время он ходил взад-вперед, затем сел, достал что-то из кармана сюртука и положил в рот. За этим последовала судорога и обморок. Подъехали к зданию тюрьмы. Полицейские помогли ему подняться и проводили в камеру, где он лег. Тело его сотрясали сильные судороги, но примерно через час он был в состоянии в сопровождении полицейских проехать в колледж, где он присутствовал при дальнейшем обыске. Позже профессор Вебстер сказал, что перед тем как сойти с экипажа, он принял заранее заготовленную дозу стрихнина. Он думает, что из-за его нервнвго состояния действие яда ослабилось, хотя, по его мнению, доза была большой…

Когда в Бостоне узнали, что профессор Вебстер арестован, там поднялось сильное волнение. Говорят, что были собраны две группы милиции, не знаю только, зачем.

Список академических отличий Джона Уайта Вебстера был довольно длинным. Он окончил колледж в 1811 году. Он был магистром искусств и доктором медицины в Гарварде; членом Американской академии искусства и науки, Лондонского геологического общества и других научных организаций. Он написал и издал несколько книг по химии, и еще — об одном из Азорских островов, где осела его дочь после замужества. Сенатор Хоур после посещения его лекции отметил, что он «добрый и суетливый человек», но его лекции — самые скучные из всех, которые он когда-либо слышал. Благодаря тому, что он настоял на проведении фейерверка по поводу инаугурации президента Эверетта, студенты называли его «Ракета-Джек».

Однажды на его лекции по химии взорвался медный сосуд. Часть его полетела в аудиторию, и лишь благодаря тому, что на пути металлического осколка в рядах студентов оказалось пустое место, никто из слушателей не был убит. Профессор сухо прокомментировал этот случай:

— Президент вызвал меня и сказал, что я должен быть более аккуратным. Он сказал, что ему было бы очень не по себе, убей я кого-нибудь из студентов. Так оно и есть…

Профессор Эндрю Пибоди через много лет после суда писал:

Когда в марте его привезли на суд, многие считали его невиновным. Другие думали, что обвинение против него провалится, так как нельзя было доказать, что останки принадлежали доктору Паркману. Некоторые из его друзей просили заняться его защитой Руфуса Чоата, этого великого адвоката. Но тот отказался, услышав об уликах, сказал, что возьмется за дело, если только профессор признается в убийстве, а он попытается доказать присяжным, что убийство было непредумышленным. Но это Вебстера не устраивало. Верившие в невинность профессора, такие как Чарльз Самнер, наверняка не сознавали всю силу улик.

Процесс, который вел верховный судья Шоу, стал одной из вех истории уголовного права Массачусетса. Все были под впечатлением от серьезности дела, и слушания проходили очень величественно. Присяжных не превзошла бы своей серьезностью и религиозностью даже палата Епископов. Чтобы справиться с наплывом людей, желавших присутствовать на суде, в партер были допущены лишь привилегированные зрители. Простую публику пустили на галерку, и, что поразительно, аудитория галерки сменялась каждые десять минут с помощью полиции! «За исключением двух отдельных случаев сумятицы», соблюдался порядок и спокойствие. Бросить взгляд на судебное заседание смогли от 55 до 60 тысяч человек! Суд длился одиннадцать дней, и нью-йоркская «Геральд», состоявшая из четырех страниц, стала первой газетой, сообщавшей о событиях ежедневно в трех-четырех колонках на первой странице.

Самыми важными были свидетельские показания Литтлфилда. Его допрашивали часами. Он описал беседу двух докторов, а потом сказал, что в тот же день профессор Вебстер справился у него о состоянии подвала, куда складывались останки из препараторской. В четверг, за день до исчезновения доктора Паркмана, профессор Вебстер послал свидетеля в Общую больницу Массачусетса за банкой крови, которой там не оказалось. Литтлфилд видел, что в пятницу доктор Паркман шел по направлению к колледжу, но не видел, как тот вошел вовнутрь. В течение последующих нескольких дней профессор запирался в своих апартаментах в необычные для этого часы. В камине горел какой-то странный огоньки было слышно, как в раковину стекает вода. После того, как начались поиски доктора Паркмана, Вебстер сказал Литтлфилду, что он уплатил доктору Паркману 483 доллара и несколько центов и тот поспешил уйти с деньгами.

Обвинение предъявило улики в том, что подсудимый провел серию махинаций с чеками и векселями. Защита не смогла это отвести. Профессор Вебстер заявил ранее, что они «все уладили» с Паркманом — так оно и было на самом деле, но не в том смысле, как предполагалось. В камине нашли кусочки вставных зубов, и такие же кусочки обнаружились в ящике, заполненном дубильной корой. А Вебстер получил дубильную кору из Кембриджа за неделю до этого. Ее доставил посыльный Савин — это имя известно нескольким поколениям студентов Гарвардского университета.

В то время подсудимым не разрешалось давать свидетельские показания, но защита профессора Вебстера от его имени все отрицала. Зашита подвергла сомнению, что части человеческого тела принадлежали доктору Паркману и предположила, что даже если это так, то их мог подбросить другой человек, неизвестный профессору Вебстеру, с целью навлечь на него подозрения. Похоже, защита хотела предположить возможную вину Литтлфилда. При помощи других свидетелей они пытались продемонстрировать, что доктора Паркмана видели в других частях города в ту же пятницу, уже после встречи с Вебстером. Появились два-три свидетеля, но некоторые из них ошиблись в дате, а другие — во внешности, приняв другого человека за доктора Паркмана.

Несмотря на густую сеть косвенных улик, сомкнувшихся вокруг профессора Вебстера, обвинение уперлось в идентификацию останков, и окончательные выводы могли быть основаны на результатах анализа искусственных зубов. И здесь показания дал доктор Натан Кип, бывший другом и обвиняемому, и убитому. Он сам делал зубы доктору Паркману. В доказательство он предъявил форму для отливки и показал, что найденные зубы к ней подходят. При этом он расплакался, так как понимал, что эта улика означает смерть для подсудимого.

Потом выступали соседи, друзья и коллеги профессора Вебстера и рассказывали о его добром характере. Ему было уже почти шестьдесят, все его уважали, если и не очень любили, и присяжным было слишком трудно поверить в его виновность.

Среди тех, кто его характеризовал, был Джералд Спаркс, президент Гарвардского университета. Оливер Венделли Холмс свидетельствовал в пользу обвинения. Он читал лекцию по анатомии над комнатой профессора Вебстера во время встречи последнего с доктором Паркманом. Профессору Вебстеру разрешили сделать заявление для присяжных, и он неосмотрительно принял это предложение. Он говорил примерно пятнадцать минут, упрекая собственную защиту и обращаясь к деталям обвинения. Обращение верховного судьи Шоу к присяжным стало потом знаменитым. Его часто цитируют в современных судах, особенно если дело касается характера и значения косвенных улик. Ведь никто не видел их вместе во время убийства!