— С ними я завтра же могу отправиться в Митни-Хапи.

— Неужели вы и впрямь собираетесь ехать туда?

— Да, но при одном условии.

— При каком же?

— Что вы согласитесь сопровождать меня.

Я еще раз внимательно посмотрел на этого человека — он показался мне сумасшедшим.

— Но это слишком сложно, потому что я преподаю в университете и, кроме того, занимаю ответственный пост хранителя Наландского музея.

Дхандас вскочил с кресла, подошел ко мне и положил свою длинную, тонкую руку мне на плечо.

— Господин профессор, я должен во что бы то ни стало добраться до гробницы Серафиса и надеюсь, что вы не откажетесь поехать в Митни-Хапи вместе со мной. Садитесь, пожалуйста, а я попытаюсь рассказать вам все по порядку. — С этими словами он грубо и бесцеремонно усадил меня в кресло и совершенно неожиданно положил передо мной… свернутый в трубку древнеегипетский папирус.

Положив папирус на записные книжки, он уселся в кресло и обхватил руками колени. Я взглянул на кисти его рук — они свидетельствовали о большой физической силе Дхандаса.

— Мой дядя приобрел этот папирус у бродячего торговца в Каире. Дядя Шивнатх не умел читать иероглифы и, не зная истинной ценности папируса, купил его исключительно как памятник старины, — начал свой рассказ Дхандас. — Дядя был очень образованным человеком и любил книги, хотя я лично, откровенно говоря, ничего не читаю, кроме юридической литературы и газет. Он собрал большую, богатую библиотеку, которая вместе со всем его имуществом перешла по наследству ко мне. И вот совсем недавно, просматривая библиотеку дяди, я нашел эти записные книжки, в которых он вел дневник, и был поражен, прочитав их. Я знал, что дядя много путешествовал, но никогда не предполагал, что ему пришлось пережить такие необыкновенные приключения. Папирус, который я не могу прочитать, может быть нам очень полезен, так как в нем перечислены все сокровища Серафиса, погребенные вместе с его телом в городе Митни-Хапи. Дядя считал, что стоимость золотой посуды, богатой одежды, украшений и шкатулок с драгоценными камнями даже по рыночным ценам (если отбросить тот факт, что эти сокровища являются памятниками древней культуры) составляет не менее пяти-шести миллиардов рупий. Ну, что вы на это скажете, профессор?

Я ответил, что хотя мне и кажется маловероятным, чтобы в гробнице были захоронены такие богатства, однако у меня нет никаких оснований не верить в это.

— Правда ли, что все предметы, которые во время раскопок находят на территории Египта, считаются собственностью египетского правительства? — спросил Дхандас.

— Да, несомненно, — ответил я.

— Даже в том случае, если гробница находится где-то в районе истока реки Собат?

— Это другое дело. Но я не слышал, чтобы кто-нибудь добрался до истока этой реки, берущей начало или в округе Монгалла, в Судане, или в округе Каффа, в Абиссинии.

— Мне тоже неизвестно, где находится место истока, но я точно знаю, как добраться туда. И я намерен в ближайшее же время отправиться в эту малоисследованную область Африки.

— Что вас туда влечет?

— Сокровища Серафиса.

— Даже в том случае, если вы действительно знаете, как попасть в Митни-Хапи, осуществить это не так просто, как вы думаете. Но что побуждает вас пригласить меня с собой?

— Еще до прихода к вам у меня было на это несколько причин. Теперь же к ним прибавилась еще одна: то, что вы являетесь владельцем жука-скарабея — ключа, которым мы сможем открыть вход в гробницу Серафиса.

— Так. А другая причина? — спросил я, чувствуя, как мной все сильнее овладевает желание раскрыть тайну священного амулета.

Меня, разумеется, не привлекала мысль стать обладателем несметных богатств, но я понимал, что сокровища, найденные в гробнице, помогут мне в изучении одной из эпох в истории древнего Египта, и поэтому план Дхандаса начинал казаться мне очень заманчивым.

— Главной причиной, побудившей меня обратиться к вам, является то, что вы — крупнейший специалист в области египтологии и что вы, вполне возможно, даже можете объясняться на древнеегипетском языке, — ответил Дхандас.

— Вы безусловно правы, хотя мне никогда не представится такого случая: уже века прошли с тех пор, как этот язык стал мертвым.

Дхандас откинулся на спинку кресла и некоторое время молча разглядывал меня, а потом сказал:

— Вы глубоко ошибаетесь. Древнеегипетский язык не умер. Он жив до сих пор, и, в то время как мы с вами беседуем сейчас здесь, в Наланде, в далекой от нас стране говорят на языке, который вы, профессор, считаете мертвым.

— Где? — недоверчиво спросил я.

— В Митни-Хапи.

Раньше я никогда не поверил бы в то, что древнеегипетский язык как живой, разговорный язык сохранился до наших дней, но этот человек говорил очень серьезно и убежденно, и у меня невольно закралась мысль, что все это, может быть, не так уж неправдоподобно, как кажется.

— Откуда вам это известно? — спросил я.

— Я расскажу вам сейчас, как мой дядя узнал, где находится Митни-Хапи, и вам все станет ясно. Шивнатх Джаухри принадлежал к той породе людей, которым доставляют радость трудные и опасные путешествия… Кстати, пожалуйста, не подумайте обо мне, что я не отдаю себе отчета в том, какие опасности и трудности встретятся нам на пути. Их будет немало. Взгляните хотя бы на эту карту…

Дхандас достал из кармана лист вощеной бумаги, развернул его и положил на стол, и я увидел перед собой старую, обтрепанную карту, подклеенную в протертых местах кусочками другой бумаги. Карта была выполнена цветной тушью и снабжена надписями на письме мурия8. Географические названия были написаны очень мелким, но четким почерком и читались без всякого труда.

Я встал с кресла и начал разглядывать карту, перегнувшись через плечо Дхандаса, который медленно водил по ней пальцем, показывая маршрут своего дяди.

Сколько лет прошло с тех пор, как Шивнатх Джаухри, оставив позади Белый Нил, попал в долину реки Собат! Плывя по этой реке и ее притокам, которые текли по лесистой местности, начинавшейся от деревни Аджак, он добрался до водопада и, продолжая двигаться вверх по течению, достиг деревни Нивак.

К юго-западу от этой деревни лежит пустыня, раскинувшаяся примерно на двести километров. В ней нет ни оазиса, ни населенного пункта, ни возвышенности, и в том месте, где на карте обозначен этот суровый край, стоит надпись: «Здесь, в этой стране песков, солнце пышет, как печь».

На юго-западной границе пустыни высится крутая, почти отвесная стена плато.

В одной из записных книжек говорилось, что на плато можно взобраться лишь в том месте, где стоят высеченные в скале огромные скульптурные изображения египетских богов Тота и Анубиса, между которыми сохранились ступеньки, ведущие наверх. Хотя время и дожди сильно разрушили эту лестницу, однако днем подняться по ней не так уж трудно. Шивнатх был настолько наблюдателен, что даже подсчитал и записал количество ступенек: триста шестьдесят пять, то есть столько же, сколько дней в году. Принимая во внимание, что высота каждой ступеньки составляет тридцать сантиметров, стена должна достигать в высоту около ста десяти метров.

Наверху, там, где кончается лестница, начинается покрытое зеленью плодородное плато, которое тянется к югу на шестьдесят с лишним километров и упирается в следующую горную цепь.

Раньше от лестницы до другого конца плато была проложена хорошая дорога, и, хотя сейчас она заросла густой, высокой травой, ее нетрудно найти, так как по обеим сторонам дороги располагаются на небольшом расстоянии друг от друга скульптурные изображения сидящих писцов, ничем не отличающиеся от статуй, которые выставлены в музее в городе Гизэ9.

Дорога Сидящих Писцов приводит путешественника туда, где у подножия южной горы находится город Митни-Хапи и где в подземелье храма бога солнца Ра погребены мумия и сокровища Серафиса, как рассказывается об этом на каменных плитах фиванского храма.