В это время из сада донесся громкий крик, от которого, казалось, содрогнулись и земля и небо.

По тому, с какой яростью мятежники пошли на приступ, мы поняли, что Нохри решил во что бы то ни стало сегодня же захватить дворец. План штурма был так тщательно разработан и противник так смело и отважно шел на нас, что мне стало страшно. Не раз солдатам Нохри удавалось продвинуться вперед, но гвардейцы стойко отражали нападение и отбрасывали их назад.

Противник попытался проникнуть во дворец с востока и с запада, но мы без особого труда сорвали его план. Главный удар мятежников приходился на ту часть здания, что была пробита тараном.

Чан с группой гвардейцев стоял у пролома и отбивал одну атаку за другой. Его револьвер не замолкал ни на минуту. В первых рядах атакующих неизменно находился Дхандас, и было удивительно, как они оба до сих пор оставались в живых, словно и в самом деле были бессмертны.

Гвардейцы потеряли много товарищей, но противник понес еще большие потери. Стоило кому-нибудь из мятежников появиться в проломе, как его тут же укладывала на месте пуля, пущенная господином Чаном, или стрела солдата Бакни. Когда противнику все же удавалось пройти через пролом, завязывалась рукопашная схватка. Это было страшное зрелище. Мне просто повезло, что я не участвовал в рукопашном бою, — для человека с моим телосложением и моей физической силой это означало бы верную смерть.

Я пребывал вместе с царицей в тронном зале и лишь время от времени спускался вниз, чтобы узнать о ходе сражения.

Но вот положение резко изменилось. Дхандасу удалось с помощью револьвера расчистить себе путь и ворваться в пролом. Следом за ним во дворец кинулись солдаты Нохри. Возможно, что мятежники снова были бы отброшены назад, если бы в это время не поспели Нохри и Псаро со своим резервом.

Чан с товарищами отошли к лестнице, и начался безжалостный рукопашный бой, длившийся минут пять. Нохри, Псаро и Дхандас принимали в нем самое активное участие. Нохри смеялся — он был уверен в победе.

Наконец гвардейцы отошли на последний рубеж, за баррикаду. Наступал решающий час, и вопрос жизни и смерти вставал теперь с особой остротой. На баррикаде сражалось пятнадцать человек, а остальные собрались в ожидании своей очереди в одной из верхних комнат. Когда кто-либо из защитников баррикады погибал, на его место тотчас же вставал другой боец. Приемный зал был битком набит мятежными солдатами, и ни одна стрела не пропадала даром.

Первым, кто попытался подняться по лестнице, был Псаро. Но он успел взбежать лишь на пять-шесть ступенек, как раздался револьверный выстрел. Псаро вскрикнул, упал лицом вниз и покатился по ступенькам. Солдат, которые бежали следом за ним, постигла та же участь. Тогда по приказу Нохри мятежники двинулись вперед плотной стеной. Шедшие в передних рядах падали, но следом за ними, по телам своих мертвых товарищей, шагали другие. В это напряженное время ко мне вдруг подбежал Чан.

— Вы ранены? — спросил я.

— Если бы меня ранили — еще не беда! Случилось худшее: у меня кончаются патроны, — ответил он.

Это было ужасно! Ведь мятежникам до сих пор не удалось овладеть баррикадой главным образом благодаря метким выстрелам Чана. Дхандас тоже перестал стрелять: по-видимому, и у него не осталось патронов.

— Сколько же вы еще сможете продержаться? — спросил я.

— Несколько минут. Их значительно больше, и они вот-вот осилят нас.

Только Чан это произнес, как на баррикаде появился Дхандас. Ударяя налево и направо обоюдоострым мечом, он упорно пробивался вперед. Я не сомневаюсь, что в это время он ни о чем не думал, кроме как о жуке-скарабее, с помощью которого он завладеет наконец сокровищами Серафиса.

Гвардейцы вынуждены были отступить. Мешки с песком полетели вниз, расчищая проход для солдат Нохри.

Царица укрылась в тронном зале, а голоса мятежников между тем раздавались все ближе и ближе. Из защитников дворца оставались в живых Чан, Яхмос, я и не более сорока солдат. Лицо Серисис было бледно, как полотно. Молча, с достоинством, не спеша подошла она к трону и села с высоко поднятой головой, украшенной короной. Она приготовилась принять удар судьбы стойко, как подобает царице, чьи предки были великими фараонами.

Полководец Нохри в сопровождении Гора — Дхандаса продвинулся к самым дверям тронного зала и громко крикнул:

— Серисис, оставь престол Митни-Хапи тому, у кого достаточно сил, чтобы овладеть им и удержать его в своих руках!

Но не успел еще Нохри закрыть рот, как внизу послышался страшный шум и раздались крики ужаса. Затем наступила тишина, и мы ясно услышали, как кто-то иронически произнес:

— О! Пойдемте же вперед и посадим Нохри на трон!

Я сразу узнал этот голос. Он принадлежал не кому иному, как капитану Дхирендре.

В отличие от Чана, который никогда не выходил из себя, капитан Дхирендра был человеком горячим и поэтому, забывшись, произнес эту фразу во всеуслышание на хинди.

Отряд Дхирендры и Бакни появился с тыла так внезапно, что мятежники растерялись от неожиданности и большинство обратилось в бегство. Дхирендра и Бакни быстро заняли мраморную лестницу, а оставшиеся в живых гвардейцы вышли из тронного зала на соединение с ними. Таким образом Нохри и Дхандас попали в окружение. Дхандас не собирался сдаваться и беспорядочно размахивал мечом, от которого страдали не столько гвардейцы, сколько его же соратники.

Нохри понял, что он бессилен что-либо сделать, и кинулся на прорыв в тронный зал. Его доспехи защитили его от мечей, но несколько гвардейцев, оставшихся с царицей, сумели справиться с ним и обезоружили его.

Дхандас, увидев, что он остался теперь один, бросился вниз по лестнице прямо на Дхирендру. Дхандас был сильнее Дхирендры и рассчитывал, оттолкнув его в сторону, спастись бегством. Дхирендра из каких-то соображений не стал стрелять из револьвера, но не пропустил Дхандаса, и между ними завязалась борьба. Дхирендра не устоял на ногах, и, тесно сцепившись друг с другом, оба бога покатились по лестнице. При падении их маски сломались, слетели с головы, и серафийцы впервые увидели их настоящие лица.

Вполне возможно, что Дхандас убил бы Дхирендру, но тут неожиданно один из мятежников со злостью воткнул копье ему в грудь, и Дхандас распластался на спине, широко раскинув руки и ноги. Потом он попытался встать, но силы оставили его, и голова беспомощно упала набок. Так негодяй, подло предавший своих товарищей, погиб от руки тех, с кем он пошел против нас, а благородный капитан Дхирендра даже в минуту смертельной опасности не выстрелил в своего заблудшего соотечественника, хотя его револьвер был в боевой готовности.

Мятежники пришли в ярость, раскрыв наш обман, и Дхирендру постигла бы та же участь, что и Дхандаса. Но в это время сообразительный Чан отвлек их внимание на себя, расстреляв последние пять-шесть патронов в потолок, и Дхирендра успел взбежать наверх.

Не стоит говорить о положении мятежников, в каком они очутились после смерти Псаро и Гора и пленения Нохри, — это и без того ясно. Бакни приказал своим гвардейцам выбросить противника из дворца, и вскоре вся территория была очищена от неприятеля.

Яхмос тут же издал приказ, в котором сообщалось, что мятежники потерпели поражение, но царица милостива и готова простить солдат, выступивших против нее, если только они немедленно сложат оружие.

Я достал аптечку и всю ночь провел около раненых. Хотя я не был знаком с медициной, но анатомию знал хорошо и потому мог оказать им первую помощь. Мне помогали люди, которые пришли сюда подобрать тела павших воинов, чтобы сделать мумии и затем похоронить их независимо от того, на чьей стороне они сражались. Древние египтяне верили в то, что дух, покинувший тело в момент смерти, должен вновь вернуться, поэтому они придавали огромное значение не только тому, чтобы сохранилось тело, но чтобы покойник выглядел как живой.

Во время восстания погибли тысячи людей, и весь город и вся страна оплакивали павших. Серафийцы перестали бриться, есть мясо и пить вино. Женщины не причесывались, не подводили глаза, не красили щеки и не натирали руки листьями мирта, как они это делали обычно. Когда специалисты по бальзамированию, прибывшие в Митни-Хапи из всей страны, делали мумии, на площади перед дворцом дважды в день собирались горожане и громко рыдали.