— Ой, не спрашивай, Боря, повсюду он, повсюду. Помирает народ, ребятишки остаются и бегут с тех мест.

— Значит, они были такие же, как все, хорошие были?

— Были, были. А теперь видишь какими стали. Воришками, хулиганами.

— А почему у нас нет голода?

— А мы Москва, Боря, в Москве всегда лучше, чем в других местах.

— Мама, а можно что-нибудь сделать, чтобы не было голода, чтобы не было беспризорников?

— Наверное, можно, только не просто все это, Боря, — тихо отвечает мама и тяжело вздыхает.

Стою в своей шубке, держу мамину руку и смотрю на стайку таких же мальчишек, или чуть постарше меня, и мне не то что страшно, мне любопытно становится. А кто-нибудь думает, как это сделать, чтобы во всем мире не было ни голода, ни беспризорных без мам, без пап.

А дома на мой новый вопрос мама сказала, что даже есть специальная комиссия, которая занимается такими бездомными ребятами. Называется она «Деткомиссия при ВЦИКе». И возглавляет ее сам Феликс Дзержинский, самый главный чекист. Ему сам Ленин поручил заняться такими ребятами. Я облегченно вздыхаю, ну уж если сам Дзержинский, то дело будет сделано. Дзержинский все может.

В нашем доме на Кудринской площади в первом этаже размещалось много разных магазинов и мастерских. За углом со стороны Поварской размещалась прачечная. Казалось бы, что тут особенного. И теперь повсюду прачечные есть. Только теперь где-то работают большие фабрики-прачечные, а по городу разбросаны приемные пункты. А тогда у нас в доме была прачечная, где и принимали белье, чтобы его выстирать, выгладить и выдать на руки. Все в одном месте — и прием, и работа, и выдача. Из окон, выходящих в наш двор, всегда сквозь неплотно закрытые окна шел пар.

Работали в прачечной китайцы. Самые настоящие. Смуглые, скуластые, с раскосыми глазами. Только вот без кос и без круглых конусообразных шапок, как их рисуют на картинках. И очень веселые. Совсем не страшные. С нами, ребятишками, все время говорили, улыбаясь. У меня даже создалось впечатление, что они даже в печальные минуты тоже улыбаются. Просто у них свойство такое. Иногда они нам, ребятишкам, даже леденцы на длинных палочках давали. Красные, очень сладкие. Однако, мама запрещала мне брать их. А жаль. Другие ребята брали, а я завидовал.

Стирали и гладили китайцы превосходно. Мама говорила, что так она не может, как бы ни старалась. Помещение у них было очень чистое. Стены белыми изразцами, как печи голландские, покрыты. И все у них аккуратно было. Думаю, что иначе бы им и не доверяли бы свое белье хозяйки.

В городе я видел много таких китайских прачечных. А потом как-то вдруг они все исчезли. Пришлось возить грязное белье в стирку очень далеко в фабрику-прачечную, где примерно за ту же цену стирали значительно дольше и, к сожалению, хуже. Но ничего поделать было уже нельзя. Приходилось пользоваться фабрикой-прачечной, что поделаешь?

А куда все-таки исчезли наши китайцы?

На центральных бульварах, да и на некоторых площадях можно было встретить необычное сооружение. Большой металлический пустотелый цилиндр, поднятый на трубчатые ножки, примерно, на полметра от земли. Выкрашен он был в неприятно желто-зеленый цвет. С одной стороны был разрыв, который был заслонен дугообразной стенкой, тоже установленной на ножки. Внутри этого цилиндра помещались канализационные устройства. Все это произведение называлось «писсуаром», и поэтому вслух произносить мне это слово не нравилось, хотя оно, вроде бы даже французское. Я задумывался, зачем весь цилиндр поднят на ножки. Потом понял; надо было видеть со стороны, есть там люди, или нет. Это на всякий случай, чтоб чего-нибудь не случилось. Хулиганства какого-нибудь. Или еще чего.

Да и вентиляция более или менее обеспечивалась. И грязь легче убирать. Потом эти бульварные писсуары исчезли: на Садовом кольце вместе с бульварами, а в остальных местах заменялись новыми общественными уборными в первых или подвальных этажах домов, а то и просто под землей.

Вряд ли кто-нибудь из людей поколений, следующих за моим, помнят эти бульварные сооружения. Не сказал бы, что они красили город.

Подумать только, буквально в центре города до середины двадцатых годов, а пожалуй, и позже, сохранялись водозаборные колонки. Водопроводными сетями, входящими в дома и в квартиры, город еще не мог обеспечить население. Не говорю об окраинах. Там были не только колонки, но даже и простые колодцы, А вот центре, около Садового кольца, внутри Камер-Коллежского вала можно было увидеть на каком-нибудь углу у перекрестка необычную очередь. Стоят люди с ведрами, бидонами. У некоторых даже коромысла имеются, чтобы сразу два ведра понести. На углу стоит чугунная колонка. Простым поворотом рукоятки немного вниз можно получить струю воды. У крана имеется крючок, чтобы удержать ведро. Струя мощная, ведро наполняется быстро. Хотя встречались и немощные колонки, из которых струйка еле-еле тянулась.

И вот стоят люди по несколько раз в день, чтобы обеспечить семью водой. Стоят летом, стоят зимой, стоят весной и осенью. Стоят в мороз, стоят в жару. Даже под дождем стоят. Вода семье нужна. От этого не уйдешь.

От нашего дома на Кудринке такие улицы с колонками были совсем недалеко — на Пресне, к Шеленихе. Ближе всего была, пожалуй, улица Заморенова.

Тихая, утопающая в зелени, обстроенная особнячками и небольшими домиками с мезонинами, такая спокойная, мирная. Водопровод прямо тут на углах в колонках. Помню, особенно грустно было наблюдать это зимой, когда все вокруг обледенело, когда вокруг колонки огромные наледи, и идти с ведрами было даже опасно. Неровен час, поскользнется. И в весеннюю или осеннюю распутицу тоже не очень-то приятно ходить по воду. Но приходилось. А как же иначе!

Там же в тихих улочках, прижатых к Камер-Коллежскому валу, в районах старой застройки о канализации даже не мечтали. Жизнь чисто деревенская: удобства во дворе. С выгребными ямами. Все, как полагается. Но и не только там, ближе к бывшим валам. Даже около Бульварного кольца, у Трубной площади, например, в переулках можно было встретить надворные уборные, Но отсюда их вытеснили быстрее.

А раз надворные, раз выгребные ямы, значит, кто-то и как-то должен все это убирать, вывозить. И вот ранним утром можно было встретить в этих переулочках и улочках полудохлую клячу, тянущую огромную бочку Из открытого люка наверху бочки торчит большая палка. На ее конце огромный черпак. Ведет клячу довольно затрапезного вида человек. Это ассенизатор, очень необходимый в этих местах человек. И все бы ничего. Только вот запах от бочки невыносимый. И приходится терпеть. Без ассенизатора в этих местах не обойтись.

«Ушедшие в небытие» — звучит несколько страшно. Значит, были, работали, радовались жизни, были полезны людям и вдруг их не стало. Но, если подумать, то ведь не люди конкретные физически исчезли, а лишь их профессии, занятия, их специальность. Так что это — плохо или хорошо? Отвечаю сразу — конечно же, хорошо. Очень хорошо. Исчезли, потому что оказались не просто ненужными, а замененными чем-то иным, более отвечающим и времени и уровню науки и техники. Более прогрессивным. XX век многое внес в развитие науки и техники. Извозчиков сменили автомашины, автобусы и троллейбусы. Усовершенствовались трамваи, появился метрополитен. Извозчики стали просто не нужны, Москва их просто вытеснила. Фонарщики оказались невостребованными, так как городское освещение перешло на централизованное электрическое. Старьевщиков, стекольщиков, точильщиков, чистильщиков сапог и китайские прачечные вытеснила общегородская служба бытового обслуживания и внедрение механизации во все эти процессы. Сменилась система отопления, и трубочисты оказались тоже не нужны. Лотошники и сейчас кое-где есть — мороженщицы в крупных универмагах, а изредка и на улицах, цветочницы в павильонах метро. Газетчики и книготорговцы также перекочевали в вестибюли метро и обзавелись большими лотками или киосками. Вышла на улицы и в подземные переходы мелкая розничная торговля, но это уже совсем иное качество. В основном, это мелкие торговые точки крупных торговых фирм. Новые общественные уборные в подвальных и первых этажах домов, под землей и в крупных торговых заведениях, конечно же, оказались лучше, чем писсуары по бульварам. Что касается шарманщиков, то их вытеснили и кинотеатры и телевидение, широко внедрившееся в жизнь москвичей. Пропала потребность в шарманщиках. Правда, появились музыканты и певцы в подземных переходах, в метро, но это несколько иное, отличное от бродячих музыкантов начала века. Те ходили по дворам, устраивали маленькие незамысловатые концерты и шли дальше.