А на нашей Садовой-Кудринской из новостроек можно было бы указать только на Планетарий, да на здание какого-то Наркомата напротив Спиридоновки. Больше ничего нового долгое время не появлялось. Если не считать расширения Зоопарка, который, перешагнув через Большую Грузинскую улицу, занял большое пространство до самого нашего Садового кольца. Около Планетария он получил выход на улицу, заняв при этом большую часть великолепного сада Вдовьего дома. Практически все остальные дома на Садовой-Кудринской оставались старыми, дореволюционными. В основном это были двух-трехэтажные небольшие дома, встречались и одноэтажные. Все они почти совсем скрывались за высокой зеленью садов улицы. Обращали на себя внимание некоторые особнячки, выгодно отличающиеся от рядовой и немного унылой застройки своим нарядным видом.

На Кудринской площади, на самом углу Большой Никитской улицы стоял трехэтажный дом, сохранившийся до наших дней. Простой жилой дом без магазинов. Конечно же, коммунального заселения. Рядом с ним стоял четырехэтажный дом, который доходил до самой Малой Никитской улицы. Этот дом имел небольшой квадратный двор с подъездом внутреннего дома как раз напротив арки-проезда. Все это было довольно обычным, таких домом и таких дворов было сколько угодно. Но не у каждого у дверей подъезда была такая чудная вывеска, как у этого. Мудреное название: «МЕЦЦО ТИНТО». Что это такое, я не знал. Никогда такого слова не встречал. Конечно, иностранное. Но у кого спросить? Наконец, когда в нашем классе появилась Люда Шингарева, девочка из этого дома, я от нее узнал, что такое мудреное слово означает. Тут, оказывается, размещается типография с каким-то особым методом печатания. Он-то и называется «меццо тинто».

На другом углу Малой Никитской был сад особняка, который размещался в глубине двора со стороны Малой Никитской и выходил на Вспольный переулок. Глухой забор отделял этот дом от улиц. Только один старый вяз вылез из этого сада на тротуар Малой Никитской, и приходилось его обходить, так как он занимал почти весь проход. В конце тридцатых годов в этом доме поселился приехавший из Грузии новый нарком внутренних дел Лаврентий Берия. Сначала об этом никто и не знал. Лишь какое-то время спустя я стал замечать, что на дом поглядывают с опаской, стараются побыстрее пройти мимо него. Кто-то тогда мне и объяснил, и кто там живет, и почему сторонятся люди этого дома.

За садом этого дома находились два очень красивых почти одинаковых домика-особнячка. Они были одного роста. По внешнему виду очень похожи друг на друга, только у одного был широкий остекленный выступ на улицу, а у другого этого не было. У обоих были непривычно высокие крутые крыши. Очень редкие для Москвы. Я почти нигде таких больше не встречал. Но не это главное.

Главное то, что в одном из этих домиков жил сам Антон Павлович Чехов. Раньше, конечно, жил. Задолго до революции. И что самое обидное, так это то, что ведь никак это не было отмечено, и никто вокруг не знал об этом. Может быть, только жильцы дома. Но они же не кричали об этом направо и налево на каждом углу. Никакой доски, ничего говорящего о Чехове, не было. Так же, как о Чайковском, мы все узнали не сразу, так и о Чехове. Только значительно позже здесь сделали музей-квартиру Чехова, даже создали за домиком вишневый сад, а на тротуар поставили тумбу-афишу, как бы символизирующую театральную жизнь того времени. Но это ведь случилось уже тогда, когда и зеленые аллеи вдоль улицы были уничтожены, когда эти крохотули домики оказались такими миниатюрными и беззащитными на широченном проспекте, каким стала бывшая Садовая-Кудринская.

Таким же маленьким оказался и сохранившийся до наших дней особняк с колоннами на участке Филатовской детской больницы. Только значение этих домов как памятников истории и культуры спасло их от неминуемой гибели, когда новый проспект стал обстраиваться огромными многоэтажными домами, сметавшими все, мешающее им встать на самом виду. Только немногие трех-четырехэтажные дома сохранилось на улице. Конечно, и большие доходные дома на углу Спиридоновки или Малой Бронной улиц продолжают жить до сих пор. От старой улицы Садового кольца практически почти ничего не осталось. Только физически сохранились перечисленные несколько домов. Но улица с ее садами, а позднее с ее аллеями, с обильной зеленью, с развесистыми деревьями исчезла, оставив лишь несколько домов, как воспоминание о застройке, но отнюдь не о Садовой улице. Так транспортные необходимости стали уничтожать одну за другой старые московские Садовые улицы.

Малая Никитская была тихой и очень уютной улицей. Особенно это чувствовалось после шума Кудринской площади, Садовой-Кудринской улицы и Большой Никитской. Удивительно, но городской шум сюда просто не доносился. Улица практически вся сохранилась без изменений, если не считать того, как чудовищно изменился угол ее со Вспольным переулком.

Тут стояла великолепная церковь Георгия на Всполье. Стройная колокольня церкви с уходящим далеко ввысь шпилем, чуть строгая и очень аккуратная, вся какая-то подтянутая, сама церковь композиционно держала застройку и улицы и Вспольного переулка. Колокольня была замечательным ориентиром среди невысоких домов и особнячков, окружающих ее. Так ее взяли и в одночасье сломали.

А на ее месте воздвигли гигантский для этого угла «Дом звукозаписей». Конечно, Москве нужен был такой дом. Его роль в культурной жизни столицы не подвергается сомнению, но зачем же было сносить такой прекрасный памятник архитектуры. Сносить подобно тому, как сносили в Москве в те годы подряд почти все церкви, утешая себя тем, что «на месте этих церквей — очагов культа воздвигаются очаги культуры». Глупое заблуждение. Но так было. И вот на углу малоэтажной улицы и такого же переулка выросло огромное здание, чуждое соседям.

На Малой Никитской среди обычных, ничем непримечательных, но очень сомасштабных человеку домиков запоминающимися акцентами были несколько домов — бывших городских усадеб, особняков.

В самом конце улицы, которая, как и Большая Никитская, вливалась в площадь Никитских ворот, стоял Храм «Большое Вознесенье». А на другой стороне улицы, наискосок от храма стоял чудесный особняк, которым я всегда любовался. Это был «Дом Рябушинского». Построил его архитектор Шехтель. Наверное, этот особняк был в его творчестве шедевром. Мне он страшно нравился, и я очень удивился, узнав, что все это направление в архитектуре конца XIX — начала XX веков тогда просто не считалось достойным даже войти в историю русского искусства.

По крайней мере, в учебники по истории архитектуры оно не вошло. Непонятно. И несмотря на это я всегда с большим интересом вглядывался в произведения Шехтеля, Кекушева и других певцов «модерна», украсивших улицы Москвы прекрасными зданиями.

Сам Рябушинский и его семья практически в особняке на Малой Никитской не жили. Построен-то дом был во время первой мировой войны, а после революции Рябушинский эмигрировал за границу. Что здесь было в первые годы советской власти, не знаю, но когда Максим Горький вернулся в Советский Союз, правительство передало особняк ему. Тут он и прожил до самой смерти.

Параллельно Малой Никитской расположен Гранатный переулок. Естественно, первое, что интересует тебя, когда ты оказываешься на переулке с таким боевым названием, так это его происхождение. И также естественно предположить, что связано оно с профессией тех, кто жил тут в старые времена. Как Бронная слобода, чье название связано с броней, Гранатный переулок, конечно же получил свое название по Гранатному двору, что располагался неподалеку от Храма «Большое Вознесенье». Только по возрасту этот двор был ровесником не современного нам храма, а его предшественницы, церкви, что стояла тут вместе со своей колоколенкой.