"Наши фантазеры, наши скитальцы продолжают и до сих пор свою деятельность и если не ходят в цыганские таборы, то ходят в народ, ибо тот же в них недуг, что в Алеко и Онегине, — все тот же человек, только в разное время явившийся и в разных видах осуществившийся. Это общий русский тип, во весь теперешний век".

Если сравнить приведенные слова с соответствующим местом окончательного текста, то можно легко обнаружить, что Достоевский смягчил свою мысль. Откровенно враждебный тон по отношению к "фантазерам" заменяется более сдержанной характеристикой. По поводу "общего русского типа" появляются оговорки, которые преуменьшают образ скитальца как типично русского человека (XII. — 378).

Наброски речи о Пушкине свидетельствуют о том, что, прежде чем приняться за ее написание, Достоевский обратился к текстам пушкинских произведений. Следы чтения Пушкина обнаруживаются во всех набросках, включая и те, которые были опубликованы Враской. Во фрагментах содержится около пятнадцати скрытых или явных цитат из произведений Пушкина. Перечитывая Пушкина заново, Достоевский стремился найти среди пушкинских образов такие, которые, по его мнению, наиболее полно и ярко иллюстрировали бы его нравственные идеи. Достоевский затрагивал весьма обширный круг произведений Пушкина, могущих "подтвердить" правильность выдвигаемой им концепции. Записи в виде отдельных фраз или просто упоминаний образов и произведений убеждают в том, что в самом начале речь о Пушкине мыслилась Достоевским на широком фоне критического разбора пушкинского творчества. Очевидно, предполагалось дать анализ даже тех произведений, которые могли быть выдвинуты в качестве возражений против его понимания народности Пушкина. Такова цель критического разбора стихотворения "Поэт и чернь" в рукописи, опубликованной Враской, характеристика героев "Капитанской дочки" и др. Многие из этих отрывков или вовсе не вошли даже в черновик или, будучи включенными в черновик и в наборную рукопись (по которой произносилась речь), не были произнесены, и Достоевский исключил их при печатании как в "Московских ведомостях", так и в отдельном издании "Дневника писателя" 1880 г. Из художественных произведений Пушкина в речи был оставлен только анализ "Цыган" и "Евгения Онегина" с подробной характеристикой образов Алеко, Онегина, Татьяны, вокруг которых Достоевский и сосредоточил свои основные выводы. Надо полагать, что сокращение критических наблюдений над различными произведениями Пушкина и выбор указанных двух вызван не только стремлением к цельности впечатления от устного выступления, выигрывающего от краткости. Очевидно, Достоевский считал, что большее значение для проповеди его идей имеют "Цыганы" и "Евгений Онегин", где дан образ скитальца и воплощен народный идеал.

Разбор же произведений, подтверждающий и без того убедительную мысль о народности Пушкина, мог дать повод для недоумений. Характерно, что, дорожа впечатлением от своей речи, Достоевский напечатал ее в том же виде, в каком она была произнесена. Так, он исключил из нее упоминание о Наташе Ростовой, имя которой хотя и было произнесено, но не было услышано среди оваций.

Вопрос о связи творчества Пушкина с его предшественниками и современниками, литературная и общественная борьба того времени находились за пределами внимания Достоевского-оратора. Однако в ранних отрывках содержались сравнения Онегина с Чацким и Мироновых с Простаковыми. Эти параллели могли вызвать посторонние ассоциации и, возможно, поэтому были исключены. Ни о Фонвизине, ни о Грибоедове в речи не упоминается.

Из критиков Пушкина Достоевский ссылается на Гоголя. Имени Белинского он не упоминает, но в целом ряде записей ведет с ним полемику; вся его характеристика образа Татьяны построена на возражениях Белинскому.

Основная часть записей публикуемых рукописей, как в этом можно легко убедиться, составила основу всего очерка о Пушкине. Во фрагментарной, тезисной форме здесь содержится все то, что в более или менее развернутом виде, а иногда и без всяких изменений, было перенесено в окончательный текст.

Черновые наброски еще в большей степени, чем речь, опубликованная в "Дневнике писателя", отражают непримиримые противоречия мировоззрения Достоевского.

<1>

1. Понявший и правду его, что наметил уже в иноке-летописце.

Но ведь несчастен и Онегин? Позвольте тут другой вопрос, я вот как думаю.

Никогда еще ни один русский писатель не соединялся так духовно и родственно с народом.

До сих пор все это господа о народе пишущие.

И эта черта в Пушкине столь ярка, что ее нельзя не заметить и не отметить как главнейшую его особенность, какой ни у кого не бывало. Тут такая особенная черта, что ее нельзя не заметить.

Его умилительной любви к народу. Эти — казаки подталкивают его на виселицу: небось — нет, он не пропустил этой черты.

А сам Пугачев озверел и добродушная русская душа, русский плут.

Сама великая государыня

Серьезно

Эти все, эти все картины…[223]

Всемирная отзывчивость. Пушкин — положительное подтверждение этой мысли.

Отметив так этого скитальца гениальным чутьем своим, угадав его первый в русской действительности с исторической судьбой его, — отметив этот отрицательный тип, Пушкин дал начиная с Татьяны и типы положительные — инок[224].

Инок — не идеал, все ясно и осязательно, он есть, и не может не быть.

Даже и теперь как господа.

А главное в правду свою Пушкин верит, никогда не подпадет высокомер<ию>.

Это Белкин посмотрел на Капитанскую дочку. Один тот <?> рассказ.

Это рассказывает старинный человек, как будто тут и нет искусства, сам наивно написавший, не подпишись Пушкин, то можно подумать, что эта рукопись действительно найдена, можно ошибиться.

В этом сродстве духа с родною почвою и самое полное доказательство правды, пред которым всякая мысль о подделке, об идеализации исчезает, стушевывается. //

Небось, небось, — не пропустил же Пушкин этой черты.

Чуть соприкоснулся с почвой стал на великую дорогу. Великая дорога — это соприкосновение с великими идеалами общечеловеческими, это и есть назначение русское.

Славянофильство — и западничество.

Нет строгих разделений, организм.

NB. Это несет подражание, не усвоение. Это перерождение.

— NB. Дух народа — усвоение всего общечеловеческого. Позволительно думать, что природа или таинственная судьба, устроив так дух русский, устроила это с целью. С какой же?

А вот именно братского единения в апофеозе последнего слова любви, братства и равенства и высшей духовной свободы — лобызания друг друга в братском умилении.

И это нищая-то Россия.

Царь Небесный в рабском виде[225].

И Христос родился в яслях.

Это не мечта.

NВ. После Пушкина это не мечта — Пушкин — факт.

Если б умер кто, на Куликовом поле, право, было бы приятно.

И Пушкин именно таких разумел:

Мстислав, князь Курбский, иль Ермак[226].

Этот и потомков не оставил и не аристократ, стало быть, Пушкин именно — разумел доблесть, доблестных предков — не давить хотел он аристократическим происхождением.

Да и кого давил Пушкин, боже мой!

Но его раздражали, его дразнили аристократом писаки русские и между прочим Булгарин[227].

Почему не ответить хоть и Булгарину, хотя бы и в шуточных стихах?

[Дразнили его] Превозносились перед ним вельможеством и действительно происшедшие от Митюшки-целовальника.