В 1882 г. в Германии начинается "литературная революция". Сигналом к ее началу послужили "Критические походы" братьев Харт. В этот же год появляется "Раскольников" — немецкий перевод "Преступления и наказания", ставший событием в литературной жизни и пробудивший к творчеству Достоевского всеобщий интерес. Это знаменательное совпадение. И не случайное, ибо восприятие Достоевского в Германии было прямо связано со становлением нового направления в немецкой литературе — натурализма.
"Критические походы" — шесть сборников статей, выходивших с 1882 по 1886 гг., — "произвели ужасный, адский, но очень благотворный шум"[1903]. Этот шум был вызван резкой критикой, с которой Генрих и Юлиус Харт обрушились на псевдоклассическую эпигонскую и "тривиальную" литературу. Констатируя застой в немецкой литературе тех лет, они видят его причину в отрешенности искусства от значительных проблем современности. Поэтому братья Харт призывают к сближению литературы с реальной жизнью.
Их призыв не был гласом вопиющего, поскольку молодое литературное поколение Германии уже сознавало, что "развитие литературы, не опирающееся на политическую и социальную борьбу, на политические и социальные силы своего века, больше немыслимо"[1904]. У пионеров нового направления появляются многочисленные сторонники, которые называют себя представителями литературы, обращенной к современности (die Moderne). По их убеждению, "для художника есть только одна эпоха — современность"[1905]. Поэтому в многочисленных литературных манифестах и декларациях 80-90-х годов "самой главной и насущной задачей" провозглашается "освоение важнейших проблем современности"[1906], и "в первую очередь, социальных и политических конфликтов эпохи"[1907].
Девизом натуралистов становится бескомпромиссная и беспощадная правдивость в изображении современной действительности. В творчестве русских писателей они открывали правду жизни, или, как было принято говорить в натуралистической критике, "запах земли"[1908]. Австрийский журнал "Die Zeit", самым тесным образом связанный с натурализмом, подчеркивал у русских авторов "подлинно реалистический способ отображения действительности"[1909]. В их произведениях, по мнению критики, воплощены "проблемы социальной действительности, подлинно современные конфликты индивида и общества, сковывающего духовное развитие рамками традиций и условностей"[1910].
Немецкий натурализм был детищем эпохи, отмеченной значительными социальными сдвигами, резким обострением классовых противоречий. "Мы живем в эпоху острой социальной борьбы… — заявляет Э. Штейгер, один из авторитетных натуралистических критиков. — Потрясения, подорвавшие основы современных государств, отозвались эхом в укромных мансардах поэтов. И никому от них не укрыться"[1911].
Действительность менялась буквально на глазах, и натуралисты чувствовали ее неустойчивость, переходный характер эпохи. Уже первое выступление Г. Харта проникнуто ощущением перемен, что нашло свое выражение в самом названии статьи — "Новый мир" (1878). "Мы живем сейчас в переходное время"[1912], — замечает один из наиболее влиятельных критиков той поры Лео Берг. Эта мысль становится лейтмотивом натуралистической критики. "Разрыв между современностью, оцениваемой в нравственном аспекте, и предыдущей эпохой, — сказано в одном из манифестов натурализма, — значительней и глубже, чем это было ранее в переломные моменты развития человечества"[1913]. "Мир обновился", — резюмирует известный австрийский писатель Герман Бар. Но вместе с ним "обновился и человек"[1914].
Можно ли согласиться с Баром, будто во второй половине XIX в. вдруг "изменился мир", а с ним — и человек? Отчасти можно. Дело заключается в том, что именно в этот исторический отрезок времени окончательно определилась та духовная ситуация, которая сложилась на буржуазном Западе к периоду его вступления в империализм. Эта ситуация была в высшей степени кризисной. Человек буржуазного общества наконец отчетливо увидел, что его богатые возможности как бы отъединились друг от друга. Он осознал утрату внутренней целостности. Причины же этого явления, лежащие в капиталистическом способе производства, были неясны рядовому представителю западноевропейского общества той поры. И потому начинаются поиски путей, ведущих к утраченной гармонии. Существовавшие ранее кумиры (от просветительского идеала "разума" до христианского идеала "добра") рушатся один за другим. Перед лицом неведомых ему законов, управляющих миром, буржуазный человек постепенно отворачивается от разума и начинает свое (продолжающееся и поныне!) нисхождение в глубины иррационального. Это сопровождается отказом от социального решения проблемы "человек". Повсеместно утверждаются (особенно в Германии, где уже в начале 80-х годов распространяется влияние Ницше) субъективизм и индивидуализм. Ощущение внутренней дисгармонии было свойственно отдельным людям и отдельным направлениям культуры уже в начале XIX в. (немецкие романтики), но к концу столетия оно становится массовым. И потому критики-натуралисты исходят именно из того, что отличительной чертой современного человека является дисгармония, внутренняя раздвоенность.
"Сущность человеческой души состоит, очевидно, в известной сломленности и раздвоенности, в дисгармонии внутренней жизни с внешним миром"[1915] — такова характеристика западноевропейского человека конца XIX в., принадлежащая X. Лоренцу, видному критику того времени. Берг считает, что главным признаком современного человека является трагическая несовместимость его "желаний и возможностей"[1916]. В современном мире, констатируют критики, человек осознает бесплодность всех своих устремлений. Это парализует его волю, и он предается тоске.
"В этой тоске выражается дух, разрушающий все в себе кислотой рассудка, давно утративший веру в самого себя, дух, выслеживающий самого себя, утративший способность серьезного отношения к себе, научившийся высмеивать себя…"[1917]
Наряду с понятием "переходная эпоха" в немецкой критике 80-90-х годов появляется его коррелят — "переходный человек"[1918]. Новизна этого человека, как представляется теоретикам нового искусства, — в его сложности, дифференцированности. Разумеется, источником такого мнения была не столько изменившаяся природа человека, сколько уже проявившая себя разобщенность его внутренних сил. "Современный человек, — пишет Берг, — больше чувствует, его жизнь, мир его мыслей и переживаний стали более дифференцированными".
