Советский исследователь творчества Короленко, Г. А. Бялый, тоже не прошел мимо интересующей нас темы. Но он более сдержан, чем Батюшков, в своих утверждениях. Отметив сложность отношения Короленко к Достоевскому, он признает, что "Достоевский сыграл некоторую роль в идейной жизни молодого Короленко", что "Короленко надолго сохранил интерес к Достоевскому", что "он задумывался и над методом Достоевского"[1759].
Еще два-три беглых сопоставления (так, И. Н. Кубиков отмечал, что "простой Камыншнский мещанин[1760] бесстрашно договаривает, в чем боится признаться себе Иван Карамазов у Достоевского: раз нет в жизни справедливости, значит нет и бога"[1761]; Н. К. Пиксанов в комментариях к рассказу "Ат-Даван" заметил: "Быт и психология разночинцев-чиновников зарисованы здесь очень рельефно, в стиле Достоевского"[1762]; сходную мысль по поводу этого же рассказа мы находим в рецензии Андрея Платонова на том избранных сочинений Короленко[1763]; В. Ф. Переверзев в книге о Достоевском упомянул об отличии изображений природы, встречающихся у автора "Преступления и наказания", от прочувствованных пейзажей Короленко[1764]; прямое противопоставление Короленко и Достоевского содержится в статье А. В. Луначарского "Праведник"[1765]; с противопоставления двух писателей начинается статья о Короленко А. и Е. Редько[1766]), — и этим исчерпывается постановка и разработка темы "Короленко и Достоевский" в нашем литературоведении. Мы видим, что она едва намечена. Вместе с тем это — большая тема, позволяющая сделать интересные обобщения. Она обозначит еще одну грань в восприятии и оценке творчества великого писателя его младшими собратьями по перу. Изучение этой темы откроет совершенно новые стороны в творчестве самого Короленко, для которого характерно как великое притяжение к автору "Преступления и наказания", так и великое отталкивание от него — прямая идейно-художественная с ним полемика. Настоящая статья — только подступ к разработке интересующей нас проблемы. Мы рассмотрим опубликованные и неопубликованные высказывания Короленко о Достоевском.
С произведениями Достоевского Короленко познакомился в конце 60-х годов, когда творческий путь великого писателя был далеко еще не закончен. В ровенской гимназии, где Короленко учился тогда в одном из последних ее классов, появился новый, молодой и талантливый учитель, поклонник Белинского и Добролюбова, В. В. Авдиев. Он и приобщил будущего писателя к сокровищам русской литературы — к созданиям Гоголя, Тургенева, Некрасова, Гончарова, Достоевского, Помяловского, и художественная литература перестала быть в глазах юноши "только развлечением, а стала увлекательным и серьезным делом"[1767].
Под воздействием страстного увлечения книгой и тяготения к собственному художественному творчеству у Короленко в юности возникла склонность воспринимать явления действительности сквозь призму литературы, и когда в 1871 г., окончив гимназию, Короленко отправился в Петербург, то прежде всего в его сознании ожили литературные ассоциации.
"Петербург! Здесь сосредоточено было все, что я считал лучшим в жизни, потому что отсюда исходила вся русская литература, настоящая родина моей души…"
"Это, конечно, Невский… Вот, значит, где гулял когда-то гоголевский поручик Пирогов… А где-то еще, в этой спутанной громаде домов, жил Белинский, думал и работал Добролюбов <…>. Здесь и теперь живет Некрасов, и, значит, я дышу с ним одним воздухом"[1768].
Но когда юноша впивал в себя ощущение Петербурга, огромный город вставал в его восприятии по преимуществу в образах Достоевского.
"Мне здесь нравилось все — даже петербургское небо, потому что я заранее знал его по описаниям, даже скучные кирпичные стены, загораживавшие это небо, потому что они были знакомы по Достоевскому… Мне нравилась даже необеспеченность и перспектива голода…"[1769].
И когда он еще только мечтал о поездке в Петербург и его воображению рисовалось "что-то неясное и великолепное", то из всего этого "великолепия" перед ним прежде всего "выступала маленькая комнатка где-то очень высоко…" — совсем как комнатка-шкаф Раскольникова[1770].
По приезде Короленко действительно устроился на "мансарде", под крышей, с тремя товарищами-студентами.
"Из окна характерный вид петербургской окраины — крыши, пустыри, дворы, заводские трубы"[1771].
И собственное настроение в первые дни жизни в Петербурге Короленко, правда, полушутя, был готов выразить в образах Достоевского. Однажды у Короленко, который шел с приятелем по улице, внезапно созрела дерзновенная решимость сесть на верхушку конки. Приятель пытался его остановить:
"Посмотрите: никто не садится… <…> Но я отчаянно отмахнулся и стал подыматься по лесенке".
"Оба мы, — пишет Короленко, — в ту минуту немного напоминали господина Голядкина из "Двойника" Достоевского, когда этот бедняга подымался на лестницу доктора Крестьяна Ивановича Рутеншпица. Корженевский был Голядкин, робкий и сомневающийся в своем праве, а я — Голядкин горделивый, уверявший себя, что мы "как и все", не лишены права ехать на империале этой великолепной конки"[1772].
Среди обитателей мансарды, где поселился Короленко с товарищами, был жилец, который привлек внимание молодого студента, — "художник" из "шпитоннев", существо жалкое, тщедушное, с разбитой грудью и слезящимися глазами. Он жил на большом сундуке между печкой и дверью в комнате хозяев. На сундуке он ночью спал, а днем устраивал мастерскую — раскрашивал ламповые абажуры. Иногда он выползал из своего угла с видом человека, "стыдящегося собственного существования". "Мне, — вспоминает Короленко, — этот бедняга казался интересным. От него веяло Достоевским. Мне казалось, что если бы Кузьму Ивановича вызвать на откровенность, то он мог бы рассказать что-то глубоко печальное и значительное"[1773]. Кузьма Иванович погиб, как погибали герои Достоевского: в пьяном виде он чуть не попал под лошадь, сказал дерзость господину, ехавшему на лихаче, тотчас был отправлен в участок, откуда не вернулся.
Когда один из товарищей Короленко внезапно запил, Короленко разыскал его в грязном и темном кабачке.
Описав сцену, здесь разыгравшуюся, Короленко в одном из черновиков "Истории моего современника" добавляет:
"Когда я вспоминал о сцене в кабачке, мне рисовался почему-то Раскольников из Достоевского"[1774].
Вскоре по приезде в Петербург сам Короленко попал в положение одного из центральных героев Достоевского — Раскольникова. Менее десяти лет отделяло голодавшего петербургского студента Владимира Короленко от голодного студента Родиона Раскольникова. Мать Короленко с детьми, как и мать Раскольникова с дочерью, жила в далекой провинции, получая скромную пенсию, и не могла помогать сыну. За первый год пребывания в Петербурге Короленко довелось пообедать в кухмистерской только пять раз. Скоро голод сказался признаками настоящего истощения. Короленко пытался не отставать от курса, но вскоре он прекратил посещать лекции и целые дни проводил в публичной библиотеке. Он не ходил к ростовщице закладывать колечко или мнимую табакерку, у него не возникла идея убить старуху. Но однажды и он познал жгучее чувство унижения и ненависти к сытым.
