В "Былом и думах" Герцен красноречиво доказывает, что письма — "больше, чем воспоминания": "На них запеклась кровь событий, это само прошедшее, как оно было, — задержанное и нетленное".
П. А. Вяземский, выдающийся мастер эпистолярного жанра, как бы развивает эту мысль Герцена: "Самые полные, самые искренние Записки не имеют в себе того выражения истинной жизни, какими дышат и трепещут письма, написанные беглою, часто торопливою и рассеянною, но всегда, по крайней мере, на ту минуту, проговаривающеюся рукою. Записки, то есть мемуары <…>, все-таки не что иное, как обдуманное воссоздание жизни. Письма — это самая жизнь, которую захватываешь по горячим следам ее" (Вяземский П. А. Полн. собр. соч. П. А. — Т. VII. — СПб., 1882. — С. 135). В отличие от мемуаров, письма почти всегда пишутся без расчета на их опубликование, без заботы о цензуре. Они гораздо более достоверны, чем мемуары, которые создаются уже в другую эпоху, под влиянием посторонних, нередко эгоистических факторов и порой испытывают на себе, вольно или невольно, воздействие литературных источников и печатных историко-биографических материалов.
Публикуемая работа — итог изучения эпистолярной части архивных фондов современников Достоевского в основных архивохранилищах Москвы, Ленинграда и Киева. Выдержки из писем родственников писателя — отца, братьев, сестер, племянников — и многочисленных литературных деятелей, журналистов, художников, ученых, педагогов, студентов, курсисток, врачей, редакторов, книготорговцев, адвокатов, финансистов, светских дам, типографских рабочих и пр. — образуют основной фонд публикации.
Как моя аналогичная публикация "Гоголь в неизданной переписке современников" (Лит. наследство. — Т. 58. — 1952), она построена по плану, разработанному редакцией "Литературного наследства" еще в 1934 г. при подготовке пушкинского тома (т. 16-18)[699], а также в двух коллективных (при моем участии) публикациях 1949-1952 гг. — "Белинский в неизданной переписке современников" (т. 56, 1949) и "Пушкин в неизданной переписке современников" (т. 58, 1952). Эти обширные своды не известных ранее документальных материалов, сопровождаемых подробными комментариями, также насыщенными неизданными документами, широко используются и, вероятно, еще будут использоваться исследователями. Ни одна сколько-нибудь полная биография Пушкина, Белинского и Гоголя не может обойтись без этих историко-литературных и бытовых материалов. Можно надеяться, что и предлагаемая работа окажется полезной в этом отношении, тем более что подлинно научная биография Достоевского до сих пор еще не создана. Читатели, интересующиеся отдельными аспектами жизни и деятельности Достоевского и историей его эпохи, также найдут здесь многообразные факты.
Публикация охватывает почти всю жизнь Достоевского — с момента поступления его в Инженерное училище. Юность и молодость писателя представлены преимущественно письмами родственников. Суровая кара, которой подвергся Достоевский в 1849 г., репрессивная политика царизма в последующие годы заставили многих перепуганных и просто осторожных людей, так или иначе соприкасавшихся с петрашевцами, подвергнуть уничтожению все следы своего знакомства с "крамольным" писателем. Следующее десятилетие — когда Достоевский был заживо погребен в Сибири, также не отличается обилием откликов. Резко меняется картина после возвращения писателя в Петербург. Его личность, его взаимоотношения с родными и близкими, семейная жизнь, горестные утраты, литературные успехи, идейные искания, материальные невзгоды, цензурные преследования, подвижнический творческий труд, редакторская и издательская деятельность находят отражение в выявленных письмах, расширяя границы прежде известных фактов и по-новому их освещая.
Семидесятые годы, как я уже отмечал, характеризуются огромным ростом популярности Достоевского, и число выявленных свидетельств современников увеличивается в соответствующей пропорции, причем на кульминационные пункты последнего периода жизни писателя приходится особенно значительная в количественном отношении и наиболее содержательная часть откликов современников.
Как же вырисовывается личность Достоевского из новонайденных писем? Шестнадцатилетний юноша после тягостных хлопот и изнурительных экзаменов принят, наконец, в число воспитанников Петербургского Инженерного училища. По словам его старшего брата Михаила, он "выглядит молодцом" в своем новехоньком "кондукторском" мундире. Но с первых же дней Достоевский томится, "скучает фронтом; ибо перед всяким офицером надобно вытягиваться!" (п. 3). Этот штрих предвещает многое. Здесь уже намечается та неожиданная для посторонних, но вполне закономерная коллизия, которая завершится выходом в отставку двадцатитрехлетнего военного инженера, ненавидящего свое служебное ярмо. Брат характеризует молодого Достоевского как человека "очень, очень" доброго, "с сильным, самостоятельным талантом, с глубокою эрудицией", "с сильною душою и энергическим характером" (п. 11 и 13).
После долгих лет, проведенных на каторге и в солдатских казармах, Достоевский возвращается к насильственно прерванной литературной деятельности.
"Как этот человек в душе сохранил все добрые качества! — восклицает в одном из писем его младший брат Николай. — Столько еще у него надежд на будущее! Он, кажется, спит и бредит о своей литературе. Его призвание настоящее, он не ошибся в нем" (п. 22). "Это превосходнейший человек во всех отношениях, — пишет о Достоевском в 1860 г. его брат Михаил. — Талант его вы знаете, знаете отчасти его мягкую душу из его сочинений, но не знаете вполне всей доброты, всего ума, всей обворожительности разговора этого человека" (п. 24). В его произведениях "вся его душа, вся его жизнь видна, как на ладони. Этот человек готов всегда жертвовать собою для блага ближнего" (из письма брата Николая, 1862 г., п. 37). "Он такой добрый, прекрасный и любящий человек, что, право, невозможно его не любить и не быть с ним вечно счастливой", — пишет молодая жена Достоевского Анна Григорьевна в 1868 г. (п. 66).
Не все характеристики Достоевского, выявленные в письмах его современников, апологетичны.
Аполлона Николаевича Майкова Достоевский относил к числу своих ближайших друзей. Письма, публикуемые ниже, дают возможность несколько уточнить и объективировать характер их взаимоотношений. В письме к своей жене, датированном 26 мая 1879 г., Майков высказывает убеждение, будто Достоевский готов помогать друзьям "только в идее". "А на практике и оскорбит, и обидит, и рассердит, это уж такой человек". "Он в вечной лихорадке, — добавляет Майков, — и сам нуждается в уходе за собой от всех близких ему людей, которые в состоянии оценить и высоту его понятий, и высоту его таланта" (п. 171). Отнюдь не дружеским настроением проникнуто одно из следующих писем Майкова, в котором он говорит о "невозможности" характера Достоевского, о "грубом проявлении" им "любви, ревности, всяческих требований, смотря по минутной фантазии".
Любопытны строки, завершающие эту характеристику:
"Насчет расточаемого им титула дураков — ключ вот какой: все, что не есть крайний славянофил, тот дурак. Словом, он в своей логике такой же абстракт, как и все головные натуры, как и нигилисты, такой же беспощадный деспот, судящий не по разуму жизни, а в силу отвлеченного понятия" (п. 175).
"Дружба-вражда" Достоевского с его соратником по журнальной деятельности и будущим биографом Николаем Николаевичем Страховым проанализирована Л. М. Розенблюм в статье "Творческие дневники Достоевского" (Лит. наследство. — Т. 83. — С. 16-23). Публикуемые ниже письма Страхова вносят немало нового в историю их отношений.
