В жизни Дворжака наступил новый период. Триумфы в Англии, естественно, усилили интерес к его творчеству в других странах, вплоть до Австралии. Чехи, воспылав гордостью за своего соотечественника, стали чаще играть его музыку. По возвращении из Англии Дворжаку сразу пришлось дирижировать своей ораторией в Пльзни, Кромержиже и Оломоуце. Повысился спрос на печатные издания его произведений, и Дворжак бесцеремонно потребовал у Зимрока повышения гонорара. Получив от него очередное издание, он писал ему: «…деньги и ноты (того и другого очень мало) я получил; надеюсь, что Вы исправитесь».
Теперь у Дворжака появилась возможность превратиться из бедного родственника, живущего в каретном сарае, в богатого землевладельца. Он любил природу Высокой, считал, что нет прекраснее ее лесов, и потому уговорил своего шурина графа Коуница продать ему обширный земельный участок, откуда открывалась красивая панорама на раскинувшуюся в долине деревню Тршебско. Дворжак огородил этот участок и принялся в центре его строить дом, а вокруг разбил большой сад. «Вот уже несколько дней как я нахожусь опять здесь… — писал он Зимроку с Высокой, — и все время восхищаюсь очаровательным пением птиц. О сочинении вообще не думаю, и Вы должны мне поверить, хотя это звучит невероятно… я наслаждаюсь жизнью, а работать начну только тогда, когда уже отдохну, когда опять обрету новые силы!».
В это время в Праге в больнице душевнобольных скончался Бедржих Сметана. Погребальный звон колоколов отозвался болью в сердцах чехов. Нескончаемый людской поток шел к Тынскому храму, где на возвышении стоял гроб. К подножию его возложил венок и Дворжак. Теперь он оставался первой фигурой чешского музыкального искусства и должен был с честью его представлять.
Дворжак вспомнил о заказе Литлтона, и хотя до фестиваля еще оставалось много времени, стал искать материал для оратории. Он хотел что-нибудь чешское. Непременно чешское! Скажем, из жизни Яна Гуса. Могло бы выйти великолепное произведение. К сожалению, Дворжак не нашел подходящего текста. Тогда он обратился опять к Эрбену. Среди баллад поэта его привлекла одна под названием «Свадебные рубашки». Сюжет ее, заимствованный из чешских народных преданий, перекликается с «Ленорой» Бюргера, также основанной на народной легенде, и «Людмилой» Жуковского. Разница только в том, что героиня Эрбена, шьющая в ожидании жениха свадебные рубашки, не погибает, как у Бюргера и Жуковского. Очутившись на кладбище вместе с призраком своего погибшего жениха, она произносит молитву, и призрак исчезает, не успев причинить ей вреда.
Дворжак готов был начать работу, когда вдруг неожиданно пришло новое приглашение из Англии. На этот раз не Лондон, а Уорчестер хотел видеть у себя чешского композитора, дабы придать большую торжественность празднествам, устраиваемым в честь восьмисотлетия кафедрального собора.
Дворжаку опять было страшновато ехать одному. Помимо затруднений с языком его, очевидно, беспокоили первые признаки агарофобии (боязнь высоты и большого пространства), болезни, развившейся позже, и он попросил Вацлава Новотного сопровождать его.
Не сразу они попали к месту назначения. Литлтон не поленился поехать в Дувр, чтобы встретить Дворжака, и прежде всего повез гостей к себе в Лондон. Вилла в Сиденхэйме, так поразившая Дворжака в первый приезд своей сказочной роскошью обстановки, распахнула перед ними двери. Дворжаку и Новотному были отведены лучшие комнаты, к их услугам — лошади, люди Литлтона. Кроме того, в покоях виллы Дворжака ожидал некий Дэдли Бэк, американский органист и композитор, который, узнав о приезде чешского композитора, очаровавшего англичан, специально задержал свой отъезд, чтобы познакомиться с ним и пригласить в Америку.
Только через неделю Дворжак и Новотный отбыли в Уорчестер. Праздник был грандиозным, и в центре его программы — «Stabat mater» Дворжака, прозвучавшая под сводами величественного древнего собора, и его же ре-мажорная симфония, исполненная в вечернем концерте в Паблик-холле. Затем пошли банкет за банкетом. Сын мясника из Нелагозевеса скользит по зеркальным паркетам дворцов, выслушивает восторги дам, комплименты. В его приемной толпятся делегации. Городские власти во главе с бургомистром и лично лорд Кэмптон благодарят его за участие в уорчестерском празднике. В книжных магазинах портреты его нарасхват. «Всюду, где я появляюсь, на улицах, в домах или магазинах, куда я прихожу что-нибудь купить, все бросаются ко мне, чтобы получить автограф», — не без гордости сообщал Дворжак жене.
Приподнятое настроение наполняет Дворжака новыми музыкальными мыслями. Мелодии просятся на бумагу. Дворжак, урывая минутки, пишет фортепианные пьесы («Думка», Фуриант и Юмореска), которые вскоре же были напечатаны в виде приложения к английскому журналу. Но, конечно, светский вихрь, закруживший Дворжака в Англии, не давал ему как следует сосредоточиться. Гораздо лучше работалось дома, среди дивной природы Высокой.
Вернувшись домой, Дворжак жаловался Зимроку, что устал, что не чувствует вдохновения, а тем временем сочинял балладу «Свадебные рубашки», получившую потом известность на Западе под названием «Невеста призрака». «Думаю (и Вы увидите, я не ошибаюсь), что это произведение во всех отношениях превосходит все мои произведения, не исключая «Stabat», — писал композитор Гёблу.
Когда эта баллада для солирующих сопрано, тенора (девушка и призрак) и баритона, хора и оркестра была закончена, Дворжак отослал один экземпляр рукописи Литлтону, а второй отдал хоровому обществу в Пльзни, где она вскоре прозвучала в первый раз. Затем балладу исполнили верные поклонники Дворжака — мораване в Оломоуце, спеша опередить англичан.
Дворжак тем временем сочинял новую симфонию, которой рассчитывал продирижировать в Англии и которую решил посвятить Лондонскому филармоническому обществу в благодарность за избрание его почетным членом.
Совсем незадолго перед тем Дворжак познакомился с Третьей симфонией Брамса. Это было в Вене. Дворжак приехал к Брамсу, попросил его показать свое новое сочинение, и тот сыграл его, после чего Дворжак писал Зимроку: «…Это произведение превосходит обе его первые симфонии если, может быть, не величием и могучей концепцией, то, бесспорно, — красотой!». Кроме великолепных мелодий, Дворжака поразила стройность симфонии и ее тщательная отделка. Действительно, там не было ни одной лишней ноты. Неужели он, Дворжак, не может создать нечто такое же красивое и безупречное по мастерству?
Работая над симфонией, Дворжак все время как бы примерялся к Брамсу, и это принесло пользу. Язык этого произведения получился строгим, лаконичным. Возможности каждого инструмента максимально использованы. Их партии получились у Дворжака, как говорил Яначек, песенно насыщенными. Партитура вышла полнозвучная, красочная. И в то же время состав оркестра очень небольшой: из ударных только литавры, тубы совсем нет, струнный квинтет, по два деревянных духовых, четыре валторны, две трубы и три тромбона, да и те в скерцо молчат.
Что касается интонационной основы, она истинно чешская, хотя симфония писалась с мыслью об Англии и англичанах. Сочинение это не имеет программы, но ключ к пониманию ее образов обнаруживается легко: это тема его «Гуситской» увертюры, которую Дворжак включил в первую часть симфонии и в финал и которая перекликается с пронизывающими всю симфонию «мятежными» интонациями гуситских гимнов, так бережно в свое время собранными и сбереженными канторами. От этого обилия «мятежных», героических интонаций, столь характерных для гимнической песенности эпохи гуситов, произведение звучит страстно и несколько сумрачно. Лирические отступления, создающие образы чешской природы, лишь оттеняют драматическую напряженность различных картин борьбы, исход которой возвещает финал симфонии — развернутая кульминация «гуситской» темы, воспринимаемая как возвышенный гимн родине, почитаемой композитором.
Сочиняя эту седьмую по счету, так называемую «большую» ре-минорную симфонию (в отличие от ре-минорной симфонии, сочиненной в 1874 году), op. 70, изданную потом у Зимрока под номером вторым, Дворжак, как всегда за работой, чувствовал себя счастливым и радостным. Отмечая свое приподнятое состояние, он заверял Гёбла, что это потому, что лозунг его всегда был и останется: «Бог, Любовь, Родина!».
