Не плачьте, матери! Невесты, улыбнитесь И поцелуем освятите острый меч: Ведь с ним пойдет на бой ваш храбрый витязь, Чтоб ваше счастье от врага сберечь. Франц Фердинанд ведет в сраженье нас, июль 1914 г. В составе австро-венгерских войск участвовал в обороне крепости Перемышль — и, когда крепость пала, оказался в плену. Два года, проведенные в Сибири, закончились печально: Геза Дёни, с помраченным рассудком, умер в Красноярском лагере. Война и плен перевернули все его ви́дение мира. Уже осенью 1914-го он осознает бесчеловечную суть войны, лживость и эгоизм тыловых патриотов, восхвалявших страшную бойню как воплощение благородства и мужества. Маяковский примерно в то же время писал: Вам, проживающим за оргией оргию, имеющим ванную и теплый клозет! Как вам не стыдно о представленных к Георгию вычитывать из столбцов газет?! Вам! Начало 1915 г. Вот и Геза Дёни стремится отразить ужас фронтовых будней и ненависть к апологетам войны, с комфортом устроившимся в тылу. Об этом — самое известное его стихотворение «Пусть хотя бы на день» (ноябрь 1914). О, как их заставить, патриотов этих, Родину любить не в теплом кабинете, А у нас, в окопах? Как бы их хоть на день, на часок иль на два Погрузить во чрево фронтового ада? Пусть услышат, как жужжат над головами Пули, словно пчелы, злобными роями! Посреди разрывов, копоти и вони Пусть они узнают, что такое войны, — Здесь, у нас, в окопах! Пусть земля сырая, смешанная с кровью, Вместо одеяла ночью их укроет! Пусть они увидят, как седая Висла, Взбухшая от крови, из пределов вышла! Господи, к Тебе взываю я из бездны: Зашвырни всю свору патриотов резвых К нам, сюда, в окопы, Где снаряды воют и ложатся рядом, Сыплются осколки раскаленным градом, И солдат, что был отцом, кормильцем, мужем, Пулеметом скошен, как сорняк ненужный. Господи, сорви их с шелковой постели, Брось на фронт — отведать яростной шрапнели, К нам, сюда, в окопы! Пусть они увидят, как земля дымится, Как в огне мелькают раненые птицы, Как, теряя разум в грохоте и громе, Бредит наш солдатик о родимом доме. Господи, пошли их, выбритых и гладких, Провести хоть ночь в изодранной палатке Иль на дне окопа! Пусть, когда ракета в небе загорится, Ужас исказит холеные их лица… Кто и где за кровь венгерскую заплатит? И невольно губы их прошепчут: «Хватит!..» Пусть хотя бы на день, на ночь, на полночи! Пусть заглянут смерти в огненные очи — Здесь, у нас, в окопах! В слякоти кровавой посидевши с нами, Пусть трясутся в страхе, клацая зубами! И потом, заплакав, крикнут через силу: «Боже Всемогущий, сжалься и помилуй! Мы на все согласны, все отдать готовы, Только бы живьем домой вернуться снова Из окопов этих…» Спесь забыв былую, слезно молят Бога: Отдадим, что хочешь, только нас не трогай! Отдадим отчизну, отдадим Европу… Господи, хоть на день к нам бы их, в окопы! Фигура Гезы Дёни — поэта, с воодушевлением встретившего войну, а потом ставшего одной из миллионов ее жертв, настолько характерна для тех (а может быть, и не только для тех) времен, что уместно будет сказать о нем еще хотя бы несколько слов. В 1985 году журнал «Литературное обозрение» (№ 7) напечатал статью Л. Н. Васильевой «В историческом водовороте», посвященную трагической судьбе венгерского поэта и изменчивой судьбе его стихов на его родине. Особенно останавливают внимание в этой статье подробности лагерной жизни поэта и его смерти. Стихи, которые Дёни сочинял в лагере (он их называл «Письма с Голгофы»), военнопленные знали наизусть, переписывали в тетради, каждый слышал в них свое горе, свою тоску, свою надежду. Хоронить его пришел едва ли не весь лагерь, вместе с пленными шли конвойные — без оружия. На тело Дёни надели металлический пояс с выбитым на нем именем, чтобы его можно было опознать — когда поэта решат перезахоронить на родине (видимо, многие были в этом уверены). Позже те из пленных, кому удалось вернуться домой, привозили с собой его стихи; кто-то привез карандаш Дёни, другие — горсть земли и засушенные цветы с его могилы. Все эти «личные вещи» хранятся в будапештском Литературном музее им. Шандора Петефи.
Джузеппе Унгаретти Стихи из книги «Погребенный порт» Перевод с итальянского и вступление Петра Епифанова 23 мая 1915-го, когда Италия, после жарких внутриполитических баталий, вступила в мировую войну, для Джузеппе Унгаретти пробил час решающего в его жизни поступка. Броситься во фронтовую мясорубку, вслед за миллионами, спешили художники и интеллектуалы со всех концов Европы. Однако выбор Унгаретти был продиктован особыми обстоятельствами и переживаниями. Унгаретти, родившийся в Египте в семье итальянских эмигрантов[2], провел детство и юность в космополитической Александрии, на границе пустыни и моря. Здесь же сделаны и первые творческие шаги: настоящим проводником на пути поэзии для него становится Константинос Кавафис. В возрасте двадцати пяти лет перебравшись в Италию, Унгаретти чувствует себя чужаком, пришельцем и, более того, не находит простора для своего творческого роста. Он уезжает в Париж, культурную столицу Европы. Здесь, в художнической среде, в общении с Пикассо, Аполлинером, Браком, Модильяни, прошло два бесценных, насыщенных впечатлениями года. Унгаретти утвердился в своем призвании поэта. Не удалось обрести лишь самое для него важное: Бога и Родину (с большой буквы, как идеал). Католический Бог горячо верующей матери, детских молитв был утрачен, казалось, безвозвратно; для того чтобы вернуть родину, простой натурализации было мало. Обе темы — поиск Бога и родины — определят характер первой поэтической книги Унгаретти «Погребенный порт»[3], вышедшей осенью 1916 года, тиражом 80 экземпляров, в прифронтовой полосе. Стихи сборника записывались день за днем, иногда прямо на огневой позиции: «Ночь напролет / в окопе прижатый / к убитому другу / чей рот / скалился / на полнолунье / и окоченелые руки / в мое проникали молчанье / я писал / письма, наполненные любовью…» «Письма, наполненные любовью», среди грязи и крови, подчас короткие, как телеграммы, где особое звучание и смысловой вес обретали даже самые небольшие элементы текста — вплоть до предлогов и союзов. А между этими короткими, как выстрелы, сгустками речевой энергии — паузы пустоты… вернуться Родители поэта — тосканские крестьяне, от нищеты вынужденные искать спасения на чужой земле. Отец, землекоп на постройке Суэцкого канала, умер, когда Джузеппе было два года. Мать держала маленькую хлебопекарню, что позволило ей не только прокормиться, но и дать образование обоим сыновьям. вернуться В Александрии Унгаретти слышал рассказы о древнем городском порте, уже тысячелетия назад поглощенном волнами моря. Этот «погребенный порт» стал для него метафорой тайны поэзии: «Туда заплывая, поэт / с песнями вновь / поднимается к свету / чтобы их расплескать…» |
