Где-то в нескольких километрах фронт. Его ощущаешь каждой клеткой, каждым нервом. Он не спит, вздыхает орудийными залпами тяжело и отрывисто, подмигивает всполохами огня у горизонта.

Приказ короток и строг: не курить, не разводить костров.

Они не курят и не разводят костров. Они мерзнут и ругаются сквозь зубы. Через несколько часов армейские разведчики проведут отряд в "окно".

Через несколько часов - вражеский тыл.

Николай стоял, прислонившись к дереву. Вот начался самый главный экзамен в его жизни. Ошибиться нельзя, оценки здесь ставят пулями. Почему-то вдруг вспомнился вокзал в Берлине. Там несколько часов стоял поезд с нашей сборной, ехавшей на Олимпиаду в Антверпен. Хищный орел прилип к фронтону вокзала, лающий репродуктор, люди в черных фуражках с черепом на околыше…

- Начальника разведки к командиру, - вполголоса передали по цепи.

"Наверное, пора", - Николай поправил автомат, подтянул пояс с кобурой.

- Вперед!

В голове колонны Медведев с армейскими разведчиками. Идут тихо, стараясь не шуршать палой листвой. Где-то совсем рядом ухнули разрывы мин, взлетели в стороне ракеты. Но это в стороне. Там, отвлекая врага, начал ночной бой стрелковый батальон. Молодые ребята, ровесники Николая, бегут к вражеским окопам, кинув на руку тяжелую винтовку с граненым штыком. Там, на фланге, ради них, партизан, гибнут люди. Значит, надо пройти. Любой ценой.

Наконец, захлестали ветки по лицу, ударил в нос горьковатый запах осенних листьев. И тишина вокруг. Вот он, вражеский тыл.

Первое партизанское утро. Солнце мячиком выпрыгнуло из-за верхушек елей. Разломало свои лучи в тумане.

Отряд собрался на поляне.

- Товарищи, - голос Медведева холодный и ломкий, - мы в тылу фашистов. Но помните, что мы на своей земле. Советская власть на Брянщине - это мы. Каждый из нас. Вы все добровольцы, все коммунисты и комсомольцы. Я не собираюсь учить вас, как нужно вести себя…

Двигались осторожно, высылая вперед и по бокам дозоры. Опушки обходили. Нужно как можно дальше углубиться во вражеский тыл.

Это случилось на следующий день. Отряд подошел к проселочной дороге. Только решили переходить ее, как где-то вдалеке загудели моторы.

- К бою!

Рассыпались в кустах. А голоса машин все ближе, все басовитее. Николай лежал на прелой листве, прижавшись щекой к прикладу автомата.

Вот сейчас случится то, о чем он так часто думал. По спине пробежал озноб.

"Неужели испугался? Нет!"

Еще плотнее прижал к плечу автомат. Холодок приклада вернул уверенность.

Машины уже совсем рядом. Вот-вот покажутся из-за поворота. В лесной тишине особенно сильно гудят двигатели. Сейчас!

Первым вырывается из-за поворота сверкающий лаком "оппель-капитан". На крыле флажок, на нем две молнии - "СС". Следом за ним - мотоцикл.

Медведев поднимается и, размахнувшись, бросает гранату.

- Огонь!

Взрывом "оппель" отшвырнуло в кювет. На дороге горит мотоцикл.

Из-за поворота выскочила крытая машина. Она пытается тормозить, из кузова выскакивают солдаты.

Вот один совсем рядом с Николаем.

Та-та-та…

Немец остановился на секунду, словно ударился о что-то грудью, выронил автомат и рухнул на дорогу.

И снова силуэт в автоматной прорези. Как на стрельбище. Бьется в руках автомат. Отсчитывает очередями вражеские жизни.

Бой длился всего несколько минут. Но как преобразился окружающий мир!

Желтые листья покрыты жирной гарью, нет запаха прелой травы, вместо него сладковато и резко пахнет порохом.

Николай шагнул через кювет, вышел на дорогу. Широко разбросав руки, словно пытаясь обнять землю, лежит то, что еще несколько минут назад было человеком. Пилотка упала, рыжеватые свалявшиеся волосы на дорожной пыли, остановившиеся стеклянные глаза. Зачем же он пришел сюда из своего Мюнхена или Эрфурта? Неужели для того, чтобы умереть на нашей земле?

"Все-таки страшная вещь война", - подумал Николай.

Разведчики собирали документы, вынимали карты из офицерских планшетов.

К Королеву подошел Староверов, протянул пачку фотографий.

- Смотри, Коля.

Лицо у Димы было какое-то необычное. Всегда веселые добрые глаза смотрели холодно и зло.

Николай взял карточки. Виселицы, виселицы… Старики у рва, женщины у стены. А рядом - довольные, улыбающиеся люди в немецкой форме.

"Нет, страшна не война. Страшен фашизм, породивший ее. Заставивший нас взять автоматы и убивать. Но если уничтожаешь змею - это же не убийство. Это акт милосердия по отношению к тем, кому она угрожает своим ядовитым жалом. И, убив фашиста, ты совершаешь то же самое"…

Через пятнадцать минут партизаны ушли с дороги, оставив на ней горящие машины и трупы врагов. Отряд открыл боевой счет.

И снова путь сквозь лесную чащу все глубже и глубже во вражеский тыл.

Слух о том, что в Брянских лесах появились партизаны, облетел окрестные села. Местные жители смотрели на партизан как на представителей Советской власти здесь, на Брянщине. В деревнях приветливо встречали партизанских разведчиков, по мере сил снабжали продуктами, теплой одеждой. Ну и, конечно, выкладывали все, что накопилось на душе против носителей "нового порядка".

Однажды Николая вызвал Медведев.

- Королев, возьмешь двух разведчиков, пойдешь в деревню. Туда приехал пьянствовать к куму начальник полиции из Людинова. Помни - это не человек, это предатель, зверь и садист. Вот приговор, написанный нашим трибуналом. Ты должен привести его в исполнение.

О начальнике людиновской полиции в отряде были достаточно наслышаны. Слух о его зверствах прокатился по всей Брянщине. Бывший пожарник, он отсиживался в лесу, скрываясь от мобилизации и объявив себя чуть ли не сектантом. Но как только в Людинов пришли фашисты, он сразу же предложил свои услуги. На его совести были десятки жизней советских людей.

До деревни километров пять. Расстояние, конечно, пустячное, если идти днем и по сухой дороге. А сейчас… под ногами чавкает грязь, сапоги скользят, на них налипли комья глины. Разведчики идут, ругая сквозь зубы погоду, войну, сволочь полицейского.

Часа в два ночи наконец добрались до деревни. В крайней хате, у самого леса, жил партизанский связной - неторопливый, степенный лесник Иван Егорович. Трижды, как условлено, стукнули в окно. Дом ожил, прыснул сквозь щели ставни желтый зайчик света, со звоном покатилось ведро в сенях.

Распахнулась входная дверь. На пороге хозяин.

- Кого носит?

- Свои, дядя Иван.

- Много здесь своих. А ну, подойди-ка ближе.

Николай шагнул на слабый свет лампы.

- А! Ты, кудрявый, - усмехнулся старик, - ну что стоишь, избу выстудишь. Заходи.

Они поднялись на крыльцо, вошли в душноватую темноту дома.

Большая горница, печь вполкомнаты, икона на стене, деревянный стол, лавки. Хозяин десятый год живет бобылем.

Сели, положив на колени автоматы.

- Нужно подождать маленько, ребята. Подождем, пока они напьются. Я с часок назад мимо их избы шел. Видно, гуляют еще, песни орут.

Иван Егорович сует кисет с самосадом, гасит лампу. Темнота. Кажется, что за бревенчатыми стенами остановилось время. Темнота, только красными звездочками вспыхивают цигарки.

Пора. Старик встает, чиркает спичкой, шарит на печке. При тусклом, умирающем свете Николай заметил, что он взял топор.

В деревне тишина. Даже собак не слышно,- видимо, загнал их дождик по конурам. Стараясь не шуметь, разведчики идут вдоль плетней.

- Здесь, - шепчет связной, - в этом доме кум его проживает, старостой он у нас теперь.

- Собаки есть?

- Есть один кобель, злющий, но ничего, он меня знает, так что я его тихо…

Чуть слышно скрипнула калитка. Иван Егорович исчез в темноте. А дождь стучит и стучит по крышам, по земле, по голым деревьям. Монотонно и гулко. Зарычала собака, потом чуть завизжала, узнав. И опять тихо.

Зачавкали шаги, подошел Иван Егорович.