Позади у шоссе раздается пулеметная очередь, вспыхивает ракета, другая. Они словно плавают в молоке, эти белые шарики, появление которых не сулит нам ничего хорошего. Вот к пулеметам присоединяются автоматы, слышатся взрывы гранат. Все, значит, там завязался бой, наши оттягивают противника на себя.

А здесь? Есть тут противник или нет? Ведь оба раза он атаковал либо с севера, со стороны шоссе, либо строго с востока. Отсюда только стреляли пулеметчики.

Звуки близкого боя заставляют торопиться. Лес как бы выплывает из тумана, мы ныряем в него и тут же слышим команды на чужом, но ставшим знакомым по звучанию, а не по смыслу языке.

Мы замираем на месте. Гитлеровцы где-то тут рядом, и не будь этого спасительного тумана, они бы давно заметили нас.

Гусев не подает никакой команды. Что это значит? Майора мы опустили на снег и стоим рядом с ним, держа автоматы на изготовку. Неужели удастся избежать стычки?

Да, стычки мы избежали. И все благодаря Кнапке. Немец перевел на русский услышанные команды. Оказывается, находившимся здесь солдатам приказано сняться и бежать бегом к месту боя.

Ну, младший лейтенант Гусев! Ну, молодчина! Неужели твой план так легко осуществится?

Мы подхватываем майора и быстро, где бегом, где шагом устремляемся в глубь леса. Перешагиваем неглубокую траншею, минуем окопчики позади толстых деревьев. Это господа несостоявшиеся подводники укрепляли свои позиции.

Внезапно старшина-артиллерист, несущий плащ-палатку в паре со мной у головы майора, останавливается.

— Погодьте чуток, братцы.

— Что, устал, что ли? — шепчет Кузнецов.

— Какое — устал? Товарищ майор, — артиллерист наклоняется к комбату, — я вас на закорках понесу, а? Так быстрее будет.

— Не знаю, старшина. Решайте сами... — Комбат говорит, не открывая глаз. Вопрос старшины тяготит его.

— Ты не спеши, старшина, — Иван Иванович говорит, не выпуская из рук своего угла плащ-палатки, — может, еще сгодится твоя богатырская сила, когда последний рывок делать будем.

Мы несколько отстали и теперь нагоняем группу прикрытия. Впереди меня мельтешит в тумане маленькая фигурка Лизы. У нее на плече фельдшерская сумка Платовой. Лиза шлепает по снегу в бабкиных туфлях. У нас так ничего и не нашлось из обуви для этой девушки.

Неожиданно круто берем влево, спускаемся в неглубокую лощину и вскоре натыкаемся на какой-то земляной вал. Догадываюсь, что это и есть та самая дамба, вдоль которой мы теперь пойдем строго на восток.

У пересечения дамбы с полотном узкоколейки нас окликают. Наверное, кто-то спрашивает пароль.

Кнапке отвечает по-немецки, и в тот же миг с дамбы гремит пулеметная очередь. Мы валимся в снег, изготавливаемся к стрельбе, но огня не открываем. Таков приказ: стрелять только тогда, когда выстрелит Гусев.

Но он молчит. Жив ли? Жив. Нам приказывают отходить назад. Отходим, кладем майора за толстой сосной, укрываемся за деревьями сами, прислушиваемся. Разговаривают немцы. Сколько их — не знаем. Они приближаются к тому месту, где только что находился Гусев, останавливаются, что-то говорят. Сверкнул огонек, кажется, зажигалки. Желтым пятнышком он некоторое время плавает в тумане, потом гаснет.

Что же случилось? После нам Гусев расскажет, что мы напоролись на пулеметчиков, охранявших переезд узкоколейки. Они, очевидно, спросили пароль, Кнапке назвал им первое пришедшее на ум слово. И поплатился за это жизнью. Пуля свалила его.

К пулеметчикам подошли еще двое, спросили, почему те стреляли, и направились в нашу сторону. Вот тогда-то Гусев и просигналил: отходить назад.

Солдаты приблизились к убитому Кнапке, осмотрели его, решили, что там больше никого нет, кроме этого заблудившегося старика, и вернулись к переезду.

Мы делаем небольшой крюк, огибаем переезд и снова выходим к дамбе.

Сколько времени прошло после того, как мы покинули пакгауз, не знаю. А очень хотелось бы знать. Вдруг не успеем к девяти вечера к тому месту, где наша артиллерия будет прокладывать дорогу во внешнем кольце окружения? Об этих девяти часах мы знаем только четверо.

Кончается лес. Впереди угадывается большое поле, поперек которого все тянется и тянется этот земляной вал. Руки мои онемели. Кажется, еще сотня шагов и я выпущу угол плащ-палатки. А если не выпущу, упаду здесь вместе с майором. Почему артиллерист больше не предлагает комбату нести его на себе? Я бы и сам понес. Это, наверное, легче...

Дамба кончается, и теперь мы идем вдоль дренажной канавы. Их тут много, этих канав, не заплутаться бы!

Слева вспыхивают ракеты. Заметив их, мы плюхаемся в снег, хотя в таком тумане нас все равно не видно.

Но, наверное, слышно? Над нашими головами начинают посвистывать пули, доносятся пулеметные очереди. Мы чем-то выдали себя.

К комбату подходит Гусев.

— Товарищ майор, предлагаю группе замыкающих во главе с лейтенантом...

— Командуйте, Гусев, командуйте!

Группа замыкающих открывает огонь и начинает отходить назад к лесу. Их человек пять. Кажется, там наш Куклев и Сашка Маслов.

Фашисты оказались хитрее, чем мы думали. Один или два их пулемета продолжают огневой бой с отходящей к лесу группой, а один по-прежнему стреляет в нашем направлении. Раздаются первые хлопки минометов, а следом начинают рваться мины.

Рядом со мной на бровке канавы, спрятав лицо в ладони, лежит Лиза. При каждом очередном взрыве она вздрагивает. Ей сейчас страшно, только усилием воли девушка заставляет себя не побежать, держаться рядом с нами.

— Кочерин, — Гусев командует громко, теперь уже нечего таиться, — бери с Сивковым майора, Лизу и вперед по канаве. Мы примем бой здесь. Всем — в цепь.

— Взяли, Алексей! — Мы стаскиваем плащ-палатку с комбатом в канаву и ползем.

— А ты чего здесь? — Гусев замечает девушку, все так же лежащую на бровке. — Ступай за ними.

— Где дядя Йорген, товарищ командир? — слышится Лизин голос.

— Нету. Убили его в лесу.

Наши открывают огонь, выманивая противника, но тот и не думает атаковать в темноте. Гитлеровцы по-прежнему осыпают группу Гусева минами, поливают ее пулеметным огнем.

Но вот выстрелы с нашей стороны стали удаляться к лесу. Значит, и свою группу Гусев отводит назад. Что он делает? Неужели младший лейтенант решил оставить нас с раненым майором одних. Быть этого не может. Не верю. Но все же чувствую, как начинает закрадываться страх, и, чтобы как-то заглушить его, сильнее упираюсь ногами и локтем в мокрый снег, энергичнее тяну на себя свой угол плащ-палатки.

А мины все шлепаются. Нас обдает водой, мокрым снегом, перемешанным с жидкой глиной. Но страшнее мин сейчас пули. Фашистский пулеметчик строчит по канаве, как хорошая портниха на машинке: точно по нужному месту.

Надо передохнуть.

— Стой, Алексей! — шепчу Сивкову и ложусь ничком, хватаю ртом снеговую кашу. Сивков тоже ложится, дышит, как загнанная лошадь. Лиза? И Лиза здесь. Прижалась к комбату, что-то шепчет ему.

— Товарищ майор, как вы? — малость отдышавшись, спрашиваю комбата.

— Спасибо, мне хорошо. Гусева не видно?

— Он тоже к лесу почему-то отошел.

— Не отойдет. Гусев так не поступит. Он отвлекает противника от нас, чтобы потом по канаве пройти сюда.

— Здорово бы было! — говорю я. — Товарищ майор, а ведь ваша сестра Лиля тогда в Ленинграде с меня слово взяла.

— Какое, Кочерин?

— Чтобы нигде не покидал вас. Как будто знала, что выпадет такой случай.

— А зачем это сказал мне сейчас?

— Просто так... Хорошая у вас сестра... Взялись, Алексей!

Майор был прав. Гусев со своими нагоняет нас в конце канавы, когда выбившиеся из сил мы лежим на краю канавы.

Гусев подходит к комбату, садится у изголовья.

— Как вы тут, товарищ майор?

— Все в норме. Замыкающая группа где?

— Здесь, нагнали. У нас двое убитых, пять ранены. Один тяжело, остальные идут. — Гусев говорит отрывисто, все еще не может отдышаться.

— Гусев, подмените Кочерина и Сивкова.