Впрочем, пока кризис «ЮНГ» в полной мере ощутили лишь в смежных сервисных организациях: в них задержка зарплаты перевалила уже за третий месяц. Работники самого «Юганскнефтегаза» пока получают деньги вовремя. У служащих центрального офиса список неудобств исчерпывается отключением Интернета и выхода на межгород для всех ниже начальников отдела, а также ликвидацией корпоративного тарифа мобильной связи. Теперь каждый оплачивает свой сотовый сам. О положении работников московского офиса ЮКОСа можно судить по бесплодным попыткам командированных обитателей гостиницы «Рассвет» атаковать стоящий в холле банкомат.

— Ситуация в городе пока под контролем, — вместо мэра Виктора Ткачева, который почему-то очень часто находится за пределами региона, ситуацию в городе охарактеризовал председатель городской думы Рашид Тагиров. — Я оцениваю наш запас прочности — около двух месяцев. Потом могут начаться волнения. Напряженность уже ощущается: задержка зарплаты в сервисных компаниях ЮКОСа привела к падению в городе спроса на товары и услуги. Даже те, кто получает зарплату вовремя, теперь предпочитает на всякий случай затянуть пояса и экономить. Бюджет города пока спасает то, что год назад мы считали большим несчастьем — перераспределение. собранных налогов в пользу Ханты-Мансийского округа и федерального бюджета. С тех пор мы считаемся дотационным городом, но именно эти дотации сейчас держат нас на плаву. По сути, мы сегодня держимся за счет общих средств округа.

Но даже при всех напрягах расходная часть бюджета Нефтеюганска — около трех миллиардов рублей. Это почти на миллиард больше, чем, к примеру, бюджет города Твери, население которого превышает Нефтеюганск в пять раз. Вместе с тем даже до реформы межбюджетных отношений, когда все нефтяные города Ханты-Мансийского автономного округа (Сургут, Нижневартовск, Когалым) были донорами, столица ЮКОСа оставалась дотационной. В деле оптимизации налогов эта компания преуспела больше других.

Южносургутское месторождение. Бригада № 8 ремонтников сервисной компании 000 «РУСРС». Внешне это выглядит так: посреди заснеженного болота два вагончика с надписью ЮКОС, у одной из скважин стоит машина с вышкой, по стропилам которой из-под земли извлекаются трубы. Вокруг видны еще несколько десятков скважин. Выглядят они совершенно несексуально: просто из-под земли выныривает и снова ныряет в землю железная труба, на трубе — кран. Красные трубы — холодные. Это нагнетательные скважины. По ним под землю подается вода, чтобы поднимать нефть в верхние пласты. Синие трубы — теплые. В них расположенный под землей насос качает нефть с глубины 2,5 километра. Традиционные нефтяные вышки — это уже вчерашний день нефтедобычи, их продолжают изображать на всяких буклетах исключительно для красоты.

Идет подземный ремонт нагнетательной скважины. Три человека на ледяном ветру с помощью специального оборудования извлекают из нее трубы. Пока наш фотограф снимает этот процесс, его синий пуховик покрывается черной нефтяной крапинкой. У рабочих нефтью не залиты только лица.

Начальника бригады Вахида Белосарова мы застали в вагончике. Он свое уже отпахал, в нефтянке с 1976 года. Несмотря на то что Белосаров сидит в тепле, вид у него нерадостный. И не только потому, что два месяца не платят зарплату.

— По большому счету нам все равно, кому достанется ЮКОС, — говорит Вахид, не стесняясь присутствия работников идеологического фронта из «ЮНГ». — Лишь бы скорее ситуация как-то разрешилась. Лично к Ходорковскому мы никогда особой любви не испытывали. За что нам его любить? Мы когда-то по пояс в грязи поднимали эту нефть, работали на износ, а пришел Ходорковский, и нас, ремонтников, даже не спрашивая нашего согласия, выделили в отдельную фирму, лишили всех льгот, связанных со стажем работы, в том числе и права помощи при переселении на материк Мы теперь по отношению к ЮКОСу никто. От меня требуют сдать даже удостоверение ветерана. Какая после этого любовь.

— Это называется оптимизация производства.

— Я не разбираюсь в экономике, но я разбираюсь в справедливости, — вмешивается в разговор старший мастер Рафаиль Сабитов. — И я не понимаю, почему законы бизнеса должны им противоречить. Можно было поверить в эту оптимизацию, если бы рядом с нами не было города Сургута. Там зарплаты у нефтяников в два-три раза больше. Я недавно смотрел одну передачу по сургутскому телевидению и чуть не упал со стула. Звонит в прямой эфир помбур (помощник бурильщика. — Д. С. -М.) и задает лидеру профсоюза вопрос: «До каких пор мы будем получать эти несчастные 40–50 тысяч рублей в месяц?

Сколько можно это терпеть?» Мне хотелось позвонить и сказать: «Ребята, а вы знаете, сколько у нас помбуры получают? Максимум 18 тысяч!»

— Пятнадцать лет назад на зарплату и отпускные можно было съездить в отпуск семье из трех человек. — В вагончик за шел Василий Сагорин. Обеденный перерыв. — А сейчас только на билет в один конец хватит. Я сам вахтовик, живу в Нижнекамске, сюда езжу уже 19 лет. До 1997 года мы бесплатно летали на самолетах. Теперь за свои ездим на поезде в плацкартных вагонах. Это тоже оптимизация.

— Но ведь ездите же, никто не заставляет.

— Да, вы правы. Ходорковский платит столько, за сколько люди готовы работать. Ни больше и ни меньше. В том же Сургуте, если сейчас снизить всем зарплаты в два-три раза, люди тоже будут работать. Куда ты денешься с подводной лодки? Тут, на севере, у рабочей силы нет выбора. Просто Владимир Богданов, который возглавляет «Сургутнефтегаз», считает, что если ты зарабатываешь огромные бабки, то вроде как и людям надо платить по-человечески, а не по законам рынка. Вон арабские шейхи, и то со своим народом делятся сверхприбылями, за это их и боготворят. А Ходорковский — это не человек, а холодная сила денег. Даже когда он демонстрирует человеческие чувства — это расчет, и ничего больше. Помнишь, Вахид, как во время кризиса он призывал нас «поддержать родную организацию» и добровольно написать заявления о временном снижении зарплаты на 30 процентов? Написали, и что? До сих пор эти 30 процентов не восстановлены. Короче, Ходорковский — это высокотехнологичная машина, зарабатывающая деньги. Быть таким — это его право, только тогда и на нашу любовь не надо рассчитывать.

Нефтеюганск состоит из 16 микрорайонов. То место, с которого город начинался, называется микрорайон 2-а. Он состоит из нагромождения нескольких десятков домов, которые здесь называют балки (с ударением на последнем слоге). Балок — это убогая хижина, обшитая рубероидом. Ее стены состоят из двух слоев вагонки; пространство между которыми засыпано опилками. Со временем опилки сыреют, проседают и стены оказываются пустыми. Даже если топить эти дома не переставая, в них все равно будет холодно. Тем, кто живет в балках, завидуют те, кто живут в железных вагончиках. Их от 30- градусного мороза отделяет лишь слой ржавого металла. Летом он нагревается так, что люди предпочитают спать на улице. Микрорайон 2-а находится в самом центре города. Люди здесь живут десятилетиями. Каждая предвыборная кампания начинается с того, что сюда приезжают все кандидаты и обещают расселить эти дома в два счета. После выборов все об этом забывают.

— Мы бы давно уже сами нормально отстроились, но нам не разрешают, — говорит Александр Щеглов с улицы Культурной. Он родился и вырос в железном вагончике. — И квартиры не дают, и строиться не позволяют. Говорят: «К 2007 году ваша проблема может быть решена. Не хотите ждать — покупайте по ипотеке». А как я куплю по ипотеке, если у меня зарплата со всеми северными 12 тысяч рублей. Да еще при том, что я вырабатываю полторы нормы, а так бы еще меньше было. А цены на жилье здесь такие же, как в Петербурге.

В одном из таких балков живет самая старая жительница Нефтеюганска — Агрофина Печникова. Ей 70 лет, здесь она с 1963 года, и помнит еще те времена, когда на месте города был охотничий поселок Усть-Балыкский.