Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

Наши критики, что чиновники. Причем зачастую силовых ведомств. Нравится им раздавать оплеухи, вешать ярлыки, работать по сигналам общественности и распутывать клубки тайных заговоров.

То Сергей Беляков выдает: «Накаркали». Это после взрывов в московском метро критик начал рассуждать о «литературе в поясе шахида». И в этих его рассуждениях, конечно, самое забойное было именно в этой привязке современной литературы к поясу смертника. Тем более что тема в прямом смысле кровоточащая.

В основном в своей статье Сергей Беляков рассуждал о Германе Садулаеве и об Алле Латыниной, которая разразилась творческим портретом этого самого Садулаева, русско-чеченского писателя. А этот замес априорно под подозрением.

Тогда мне запомнился пассаж о том, что «Шалинский рейд» — лучшая вещь Садулаева, на порядок выше маканинского «Асана», но при этом необходимость и ценность ее для русской литературы вызывает сомнение. Эта любопытная иерархия меня позабавила, но, зная отношение Сергея Белякова к Садулаеву (а критик еще после первых прозаических вещей назвал его «чеченским шовинистом»), тогда я промолчал. Все вроде складывается в концепцию: у хорошего шовиниста с Кавказа должен быть пояс за пазухой…

И вот в июле тот же «Частный корреспондент» публикует итоги литературного сезона глазами ряда критиков. Здесь уважаемый мной Кирилл Анкудинов говорит о том, что разочаровался в прозаике Ильдаре Абузярове, который, мол, в своем романе «Хуш» оправдывает терроризм. Причем оправдание происходит не в силу некой легковесности и ветрености, что для прозаика может быть вполне простительно, а по идейным соображениям. Это «оправдание» продуманно и «бесстыже».

И вот на этой фразе я запнулся, да так, что нос в кровь. Слов нет, Кирилл Анкудинов — хороший критик, но зачем же табуретки о голову ломать фразой: оправдывает терроризм?! Причем репликой, которая не терпит возражения. Это не дискуссия, сказал — как отрезал. Странно, что доблестные активисты из молодежных дружин «Наши» — «Молодая гвардия» не засуетились. А то бы с удовольствием публичную экзекуцию книги произвели, с них станется.

Хоть убейте, но не понимаю я эту тенденцию критиков. К чему, собственно, они клонят?

Оправдывает терроризм, под писательской футболкой пояс шахида… А что дальше? Давайте достроим логическую цепочку. Дальше: обвинение в экстремизме, суд, а книги под сукно, если не под нож. Органы работают по информации СМИ и заявлениям граждан. Как тут расценить реплику: «бесстыже оправдывает»?

Опять же если вернуться к логической цепочке, то эти многочисленные гневные сигналы литературных работников, то бишь трудящихся, должны привести к созданию списков нежелательной, в лучшем случае, литературы. А в худшем — подстатейной. Нашли на квартире томик Садулаева — то же самое, что хранение оружия или пакетика с дурью.

Как-то, помнится, в 2006 году в отношении Захара Прилепина в ряде СМИ началась травля. Дело все в том, что дома у Александра Копцева, который с ножом набросился на посетителей московской синагоги, на книжной полке был найден роман «Санькя». Как говорят в таких ситуациях: выводы напрашиваются сами собой. Но тогда рассуждали по большей части люди, далекие от литературы, поэтому отрадно видеть, что сейчас профессионалы взяли на себя нагрузку идентификации оправдывающей и поясной литературы.

Это понятно, что, как считал Шаламов, русская классика XIX века повинна во всех бедах России минувшего века. Поэтому, и это мы знаем из телевизора, болезнь лучше предупредить, чем лечить. Волков в овечьих шкурах в особый загон, а там решим, что с ними делать и по какому ведомству разбираться.

Конечно, для начала нужно очертить некоторые контуры этого загона-списка, чтобы копнуть дальше. Без сомнения, в нем должен фигурировать Герман Садулаев. Вы только его рассказ «Неуловимые мстители» прочтите!.. Хотя вообще этот товарищ из разряда тех, на коих клейма негде ставить, то есть достаточно раскрыть любую страницу… Далее Ильдар Абузяров с романом «Хуш». Группа мусульманских шахидов, аутсайдеров в жизни, методично готовится к теракту, который и совершает под занавес романа. Совершенно не понятно, почему автор такого до сих пор не дает показания компетентным органам?! Про Захара Прилепина мы уже сказали — это оголтелый экстремист на каждом сантиметре своей головы. Кто там дальше? Олег Лукошин с «Капитализмом». Этот, которому чуть «Нацбест» не дали, когда в Приморье орудовали «партизаны»?! Так этому субчику не премию, а нечто другое давно пора уже выписывать!..

Но это все еще по верхам, по верхам. А если глубже копнуть?! Литработник должен быть бдительным, ведь литература — ведомство человеческих душ, а там любого можно легко заморочить и на баррикады отправить или в террористы завербовать.

Вроде как забавно, но почему-то не до смеха. Тенденция, однако, как любит повторять один телевизионный персонаж. Разве трудно понять, что литература не агитпроп, что она не может что-то оправдывать и пропагандировать? С другой стороны, у того же Абузярова в романе «бесстыжее оправдание» можно узреть, если только диагонально пробежаться по тексту. Поэтому совершенно не понимаю, зачем нужно раздавать подобные клейма. В чем прикол? Или мы уже по другому ведомству проходим, а не по литературному?..

Отправной точкой послания Елены Невзглядовой «Дочь будетлян» («Вопросы литературы». 2006. № 5) явилось заглавие статьи Дана Джойя «Нужна ли нам поэзия?», вышедшей в одном американском журнале. Ее основной тезис: в Америке поэзия стала субкультурой, особым занятием для небольшого и обособленного от прочих сообщества людей.

Заместитель главного редактора журнала «Знамя» Наталья Иванова поразмышляла над тем же вопросом, но обращенным уже к критике, в статье со ставшим нарицательным названием «Кому она нужна, эта критика?» («Знамя». 2005. № 6). «Критику сегодня (если отвлечься от хроники объявленной смерти), — свидетельствует критик (чудесная на самом деле тавтология. — А.Р.), — можно определять (и выстраивать) по разным параметрам и признакам — поколенческому (шестидесятники, «младоэстеты» etс.), направленческому («правые» и «левые», «демократы» и «национал-патриоты»), по отношению к традиции («традиционалисты» и «радикалы»), по месту публикации, определяющему существо и формат высказывания («журнальная», «газетная», «радио-» и «телекритика»). Но поверх всего этого идет еще одно — деление по взятым на себя обязательствам и по литературной амбиции» (с. 183).

Оговорка «если отвлечься от хроники объявленной смерти» показательна. Если рассуждать по принципу «все хорошо, прекрасная маркиза», то, действительно, можно наблюдать безбрежное бушующее море, безудержное в своей силе, напоре, стихийной энергии. Это не может не радовать, но всегда возникает пресловутое «если». Только избавившись от самообольщения, мы начинаем видеть, что к критике можно применить высказывание уже упоминавшейся Елены Невзглядовой о поэзии («Дочь будетлян»): она «сдвинулась на обочину и перестала занимать умы». Понятно, что тезис «занимать умы» к критике по определению применим в меньшей степени, чем к поэзии, но, тем не менее, сделаем этот допуск и опустим пространные и утомительные рассуждения на тему, была ли критика когда-либо властительницей умов или нет. Потому как литературная критика — все-таки некий синтетический жанр литературы (назвав ее жанром, я уже вижу те камни, которые летят в меня).