Хичкок встал с кровати.

– Вот до чего дошло, – сказал он. – Безумец не только вынул сердце у Лероя Фрая. Он хранит его на льду.

Я пожал плечами. Развел руки в стороны.

– Такое возможно, не более.

– Но ради какой, черт побери, цели?

– О, этого я вам сказать не могу, капитан. Я только что приехал сюда.

В палату уже успела войти сестра-хозяйка, подгоняемая чувством долга: ей для чего-то понадобился доктор Марквиз, не помню, для чего. Я только помню полный сожаления взгляд доктора: ему не хотелось уходить.

Так что мы остались втроем: я, Тайер и Хичкок. И Лерой Фрай. Потом забили барабаны – кадетов призывали на вечернее построение.

– Итак, джентльмены, – сказал я, – деваться нам некуда. Вы вляпались в неприятную историю. – Снова развел руками. – Я и сам немного озадачен. Одного не могу понять: почему вы не обратились к военным властям?

Долгое молчание.

– Такие вопросы требуют их внимания, – сказал я, – не моего.

– Мистер Лэндор, – сказал Сильванус Тайер, – вы не против прогуляться со мной?

Мы прошли недалеко, по коридору и обратно. Потом еще раз. И еще раз. Это очень напоминало военные учения. Тайер был на четыре дюйма ниже меня, но спину держал более прямо, и манеры у него были более уверенными.

– Как вы понимаете, мистер Лэндор, мы оказались в щекотливом положении.

– Не сомневаюсь.

– Эта академия… – начал он. Но его голос прозвучал слишком громко; Тайер тут же приглушил его. – Эта академия, как вам известно, существует менее тридцати лет. Половину этого срока я являюсь здесь суперинтендантом. Думаю, можно с уверенностью сказать, что ни сама академия, ни я еще не стали постоянными величинами.

– Думаю, это вопрос времени.

– Что ж, как и у любого молодого учреждения, у нас появились влиятельные друзья. И грозные недоброжелатели.

Глядя в пол, я высказал предположение:

– Президент Джексон относится ко второму лагерю, не так ли?

Тайер быстро огляделся по сторонам.

– Я не стану делать вид, будто знаю, кто к какому лагерю принадлежит, – сказал он. – Знаю только то, что на наши плечи лег тяжелейший груз. Неважно, сколько офицеров мы выпускаем, неважно, сколько пользы приносим нашей стране, – мы всегда, боюсь, оказываемся в положении обороняющихся.

– Против кого, полковник Тайер?

– О. – Он бросил взгляд в потолок. – Элитарность, вечная тема… Наши критики утверждают, что мы отдаем предпочтение отпрыскам богатых семей. Если б они знали, сколько наших кадетов родились на фермах, сколько среди них сыновей мастеровых, предпринимателей… Это Америка, мистер Лэндор, чья история пишется маленькими людьми.

Как же мило это прозвучало в том коридоре! «Америка, чья история пишется маленькими людьми…»

– Что еще, полковник, говорят ваши критики?

– Что мы слишком много времени тратим на подготовку инженеров и мало – на подготовку солдат[13]. Что наши кадеты поступают на должности, которые должны доставаться офицерам более высокого ранга.

«Лейтенант Медоуз», – подумал я.

Тайер шел по коридору, подладив свой шаг под ритм барабанов снаружи.

– Думаю, нет надобности рассказывать вам о недавно появившемся направлении критики, – сказал он. – О том, в котором утверждается, будто нашей стране вообще не нужна постоянная армия.

– Интересно, чем бы эти критики хотели ее заменить?

– Очевидно, такой же милицией[14], как была в старину. Толпой из деревенских общин. Солдатами понарошку, – без всякой горечи сказал он.

– Но нашу последнюю войну выиграла отнюдь не милиция, – возразил я. – Это были люди типа… генерала Джексона.

– Как приятно знать, мистер Лэндор, что мы с вами придерживаемся одного мнения… Однако факт остается фактом: бо´льшая часть американцев шарахается при виде человека в форме.

– Вот поэтому мы и не носим ее, – тихо сказал я.

– Мы?

– Простите; мы, констебли. Оглянитесь, и вы не встретите констебля – если подумать, то и любого сотрудника правоохранительных органов Нью-Йорка, – который одеждой обозначал бы свою сферу деятельности. Форма действительно отталкивает народ, не так ли?

Забавно, я не стремился к этому, но поднятая тема разожгла между нами искорку братской близости. Нет, я не утверждаю, что Сильванус Тайер улыбнулся – я ни разу в жизни не видел, чтобы он улыбался, – однако торчавших из него иголок поубавилось.

– С моей стороны было бы большим упущением, мистер Лэндор, если б я не упомянул о том, что львиная доля атак была направлена на меня. Меня называли тираном. Деспотом. Варваром – это самый мягкий вариант.

На этом он остановился, чтобы дать словам осесть.

– В общем, полковник, ситуация тяжелая, верно? – подытожил я. – Если взглянуть на нее с вашей стороны. И если станет известно, что под… под вашим жестоким управлением кадеты гибнут, доходят до того, что лишают себя жизни…

– О Лерое Фрае уже стало известно, – сказал он; тон у него был ледяным, как звезда. (Братской близости как не бывало.) – Я не мог помешать этому, как не могу помешать людям делать выводы. В настоящий момент моя единственная цель – не дать определенным кругам взяться за расследование.

– Определенным кругам в Вашингтоне, – предположил я, глянув на него.

– Именно так.

– Кругам, которые враждебно воспринимают само существование академии. Они будут искать повод, чтобы разнести ее по кирпичику.

– Именно так.

– Но если вам удастся показать им, что у вас все под контролем – что кто-то занимается этим делом, – тогда вы сможете дольше сдерживать охотничьих псов.

– Чуть дольше, но да.

– А что, полковник, если я ничего не выясню?

– Тогда я подам рапорт главе инженерных войск, который в свою очередь будет совещаться с генералом Итоном[15]. После это мы будем ждать их коллективного решения.

Так уж получилось, что мы остановились перед палатой Б-3. Снизу доносились голоса: взволнованный сестры-хозяйки и медленный, плавный хирурга. За окнами пронзительно звучала флейта. В палате Б-3 ничего не происходило.

– Кто предположил бы такое, – сказал я, – что из-за смерти одного человека на волоске может повиснуть столь многое… Даже ваша карьера.

– Мистер Лэндор, если в чем-то еще мне вас убедить не выйдет, знайте одно: моя карьера – ничто. Если б я был уверен в том, что академия выживет, то завтра же ушел бы отсюда и даже не оглянулся. – Добродушнейшим образом кивнув мне, он добавил: – У вас, мистер Лэндор, дар вызывать на откровенность. Не сомневаюсь, он вам пригодится.

– Как получится, полковник… А теперь ответьте честно: вы действительно считаете, что я – нужный человек?

– Если б я так не считал, мы с вами сейчас не беседовали бы.

– И вы твердо настроены идти этим путем? До самого конца?

– И даже дальше, – сказал Сильванус Тайер, – если понадобится.

Я улыбнулся и посмотрел туда, где в свете, падавшем через круглое окно, по коридору плавала искрящаяся пыль.

Тайер прищурился.

– Мистер Лэндор, как мне следует интерпретировать ваше молчание? Это «да» или «нет»?

– Ни то, ни другое, полковник.

– Если вопрос в деньгах…

– У меня достаточно денег.

– Возможно, какие-то другие проблемы?

– Не такие, с которыми вы могли бы помочь, – как можно мягче сказал я.

Тайер прочистил горло – всего лишь тихо кашлянул, но у меня появилось стойкое ощущение, что сказано еще не все.

– Мистер Лэндор, наш кадет умер таким юным, собственноручно лишив себя жизни, и это очень трудно пережить… Однако то, что над его беззащитным телом так жестоко надругались, вынести невозможно. Это преступление против природы, и я считаю это ударом в сердце… – Он замолчал, но слово уже было произнесено. – В самое сердце нашей академии. Если это дело рук какого-то постороннего фанатика, пусть так, все в руках Божьих. Если это дело рук одного из наших, я не успокоюсь, пока виновник не покинет Пойнт. В кандалах или по доброй воле, неважно, но он должен уехать отсюда следующим почтовым пароходом. Ради блага академии.