По нужному. По нужному делу.

– И что, по вашему мнению, мистер Стоддард, это означало?

Он не знает. Фрай говорил тихим шепотом, неразборчиво.

– Значит, он куда-то спешил?

Может, и так. А может, просто резвился.

– Значит, он показался вам веселым?

Да, в хорошем настроении. Не походил на человека, который собирается собственными руками лишить себя жизни. Но ведь заранее никогда не угадаешь, правда? Когда-то у Стоддарда был дядька, у которого резко менялось настроение: всего минуту назад он намыливал лицо, насвистывая «Эй, Бетти Мартин», – и вот уже замахивается бритвой, целясь в шею, даже не закончив бритье.

Хичкок смотрел ему вслед. Не отрывая взгляда от двери, он задал вопрос, который донимал его.

– Мистер Лэндор, откуда вы узнали?

– Вы имеете в виду, о Стоддарде? Думаю, все дело в его плечах. Уверен, вы, капитан, заметили, что кадеты, когда их опрашивают в присутствии офицера, от напряжения и волнения как бы сжимаются.

– Я отлично это знаю. Мы называем это «допросным горбом».

– Да, конечно, но когда испытание заканчивается, плечи естественным образом возвращаются в обычное положение, расправляются. А вот у Стоддарда этого не произошло. Он покинул помещение таким же согнутым.

Взгляд красивых карих глаз Хичкока задержался на мне. На губах замаячила тень улыбки. А потом он с излишней серьезностью сказал:

– Мистер Лэндор, вызывать других кадетов?

– Нет, в этом нет надобности. Но я с радостью побеседовал бы с кадетом Лафборо, если не возражаете.

Это заняло немного больше времени. Обед закончился, и Лафборо находился в группе по естественной философии – стоял перед классной доской, – и вызов стал для него благословенной передышкой. Но передышка перестала быть благословенной, когда он вошел в помещение и увидел командира, сидящего за столом со сложенными руками, и меня… Интересно, что он подумал обо мне? Он был из Делавэра. Коротконогий, с ямочками на щеках и блестящими обсидиановыми глазами, которые, скорее, смотрели внутрь, чем на окружающий мир.

– Мистер Лафборо, – сказал я, – вы были соседом по комнате мистера Фрая, насколько мне известно.

– Да, сэр. Когда мы были на первом курсе.

– А потом между вами случился разлад.

– О. Ну, что до этого, я не назвал бы случившееся разладом. Просто наши дороги разошлись, сэр. Думаю, так ближе к фактам.

– И что заставило вас разойтись?

Между его бровями залегла складка.

– О, ничего такого… важного, я бы сказал.

Он вздрогнул, когда прозвучал голос капитана Хичкока:

– Мистер Лафборо, если вам известно что-либо касательно мистера Фрая, вы обязаны изложить нам это. Немедленно.

Признаюсь, я сочувствовал мальчику. Если он действительно болтун, как утверждал По, для него, вероятно, очень мучительно не находить слов.

– Дело в следующем, сэр, – сказал он. – С того момента, как узнал о кадете Фрае, я все время мысленно пересматривал один инцидент.

– И когда этот инцидент случился? – спросил я.

– Давно, сэр. Два года назад.

– Не так давно. Пожалуйста, продолжайте.

И тут он заявил:

– Я не буду рассказывать, черт побери.

Нет, он сказал другое:

– Дело было однажды вечером в мае…

– В мае тысяча восемьсот двадцать восьмого?

– Да, сэр. Я помню, потому что моя сестра написала, что выходит замуж за Гэбриела Гилда; письмо пришло сюда за неделю до свадьбы, и мне пришлось отвечать на адрес моего дяди в Довере, так как я знал, что сестра остановится там на неделе после свадьбы, а то была первая неделя июня…

– Спасибо, мистер Лафборо. – (Он нашел-таки свой источник красноречия.) – Давайте перейдем к инциденту как таковому, хорошо? Вы можете рассказать нам – вкратце, – что произошло в тот самый вечер?

Теперь перед ним была поставлена задача. И он, сдвинув брови, приступил к ее исполнению.

– Лерой сбежал.

– Куда он отправился?

– Не знаю, сэр. Он просто попросил, чтобы я прикрыл его.

– На следующее утро он вернулся?

– Да, сэр. Хотя его и прищучили за отсутствие на утренней перекличке.

– Он так и не рассказал вам, куда ходил?

– Нет, сэр. – Лафборо бросил быстрый взгляд на Хичкока. – Но мне показалось, что он был чем-то обеспокоен.

– Обеспокоен?

– Всего чуть-чуть, сэр, потому что, хоть он и был робок при знакомстве, потом, при тесном общении, его легко было разговорить, а сейчас он вообще не хотел разговаривать, на что я не обратил особого внимания, если не считать того, что он вообще отказывался встречаться со мной взглядом. Я спросил, не обидел ли я его чем-то, но он ответил «нет», что обидел его не я. Я спросил кто, – ведь мы, как-никак, были лучшими друзьями.

– Но он вам не ответил.

– Вот и всё, сэр. Но как-то вечером – дело было в июле – он признался… сказал, что связался с плохой компанией.

Краем глаза я увидел, как Хичкок подался вперед – всего на дюйм.

– С плохой компанией? – повторил я. – Это его собственные слова?

– Да, сэр.

– Он не сообщил вам… какова природа этой компании?

– Нет, сэр. Я, естественно, сказал ему, что, если там творится нечто противозаконное, он обязан доложить. – Кадет второго класса улыбнулся Хичкоку, ожидая одобрения, которого тот не дал.

– Мистер Лафборо, под «компанией» он подразумевал других кадетов?

– Он так и не объяснил. Я предположил, что это кадеты, потому что кто еще это мог быть? Если, конечно, Лерой не задружился с бомбардирами, сэр.

Я уже достаточно долго пробыл в Вест-Пойнте, чтобы знать: «бомбардиры» – это военнослужащие артиллерийского полка, расквартированного на той же территории, что и кадетские подразделения. Кадеты воспринимают их так же, как красивая дочка фермера – старого мула: нужен, но шика недостает. Что до бомбардиров, то они считают кадетов неженками, с которыми приходится нянчиться.

– Итак, мистер Лафборо, несмотря на все ваши усилия, ваш друг отказался распространяться на эту тему. А спустя какое-то время вы двое… разошлись, кажется, так вы выразились?

– Вероятно, сэр. Он больше не хотел дурачиться в комнате или ходить купаться. Даже от кадетских вечеринок держался подальше. А потом вдруг вступил в молитвенный отряд.

Руки Хичкока стали раздвигаться в стороны.

– Что ж, любопытно, – сказал я. – Он обрел веру, не так ли?

– Я бы не… В смысле, я не знаю, терял ли он ее, сэр. Однако, думаю, не особо был ей привержен. Всегда жаловался на пребывание в часовне. Но к тому времени он уже связался с новым окружением, а я, вероятно, оставался старым, и вот так… вот так оно и вышло, сэр.

– А это новое окружение – вам известны их имена?

Пять имен – столько он смог вспомнить, и все они были в той группе, что мы только что опрашивали. Лафборо продолжал называть одни и те же имена, снова и снова связывая их воедино… пока Хичкок не поднял руку и не сказал:

– Почему вы не доложили об этом раньше?

Перебитый на полуслове молодой человек замер с раскрытым ртом.

– Ну, вот сейчас докладываю, сэр. Я не… не предполагал, что это важно. Да и случилось давно.

– И все же, – сказал я, – мы вам очень признательны, мистер Лафборо. Если вспомните что-нибудь еще, что может оказаться полезным, пожалуйста, не сомневайтесь ни минуты.

Кадет кивнул мне, отдал честь Хичкоку и пошел к двери. И там остановился.

– Что-то еще? – спросил Хичкок.

Перед нами снова был первоначальный Лафборо, каким он вошел в помещение.

– Сэр, – сказал он, – есть… у меня есть одна проблема, с которой я давно борюсь. Касающаяся этики.

– Да?

– Если человек знает, что его друг переживает из-за чего-то, и этот друг уходит и делает что-то… неподобающее… В общем, тут возникает дилемма: должен ли этот человек чувствовать себя ответственным? Если подумать: может, будь он хорошим другом, его друг все еще был бы среди нас, да и вообще все было бы лучше?

Хичкок ущипнул себя за мочку уха.

– Думаю, мистер Лафборо, в гипотетическом смысле совесть того человека была бы чиста. Он сделал все возможное.