А то, что бойцы, днём стоявшие в оцеплении, закупили вечером самый дорогой ресторан и гудели в нём всю ночь до утра, никого не касалось — во внеслужебное время каждый волен делать то, что ему заблагорассудится. Если, конечно, действие это не противозаконно и не противоречит уставу внутренней службы.

Гудели так, что и не заметили, как бесповоротно изменилась вселенная.

Высоченные двери-ворота императорского дворца были не заперты. Хайк приотворил одну половину ворот, тяжёлую, словно отлитую из чугуна: диверсанты-золотометатели проскользнули в щель, оставив за собой площадь с её повальной свалкой, мордобоем и криками; когда Хайк прикрыл за собой створку ворот, утихли и крики.

Впереди, чуть дальше недлинного коридора, находился просторный зал с высоким потолком: пол в зале стеклянно поблескивал разноцветной мозаикой; вдоль тёмно-серых гранитных стен, увешанных здоровенными батальными картинами, стояли белые мягкие диваны; в потолочной вышине тянулись ряды зажжённых хрустальных люстр. Широкая мраморная лестница в глубине зала, напротив входа, поднималась к усыпанной драгоценными камнями двери — судя по всему, перед Семёном и его товарищами был зал ожидания для высокопоставленных посетителей, своего рода дворцовая прихожая.

Но войти в ту прихожую мешали частые угольно-чёрные нити в конце коридора, натянутые от пола до потолка точно струны некого музыкального инструмента. Эдакая арфа, играющая всего одну, но убийственную мелодию.

— Всем стоять! — предупредил Семён, хватая Олию и Хайка за плечи. — Впереди магический заслон, серьёзный… То-то я удивлялся, что дворец вроде бы наглухо запечатан, все о том говорят, а снаружи никаких признаков защитной магии не видно! А она вон где…

— Можно я не буду стоять? — робко спросил Мар. — Можно я буду висеть? А то у меня с ножками проблема, — и нервно захихикал. Семён неуместную шутку даже не услышал: подойдя ближе к чёрным нитям, он принялся их внимательно разглядывать.

Собственно, это были не нити, а узкие полоски вроде серпантин, повёрнутые ребром к входным воротам; Семён не сомневался, что если к ним прикоснуться, то смерть наступит мгновенно — природа этой магии была сродни магии нефритового кадуцея в подвале Мастера Четырёх Углов.

— Хайк, посмотри-ка у себя в сумке, есть ли там серебряные перчатки, — Семён пятясь отошёл от колдовской решётки. — Будет очень грустно, если мы их потеряли.

— Вот они, — Хайк вытащил из сумки сначала одну, затем другую перчатку. — Сохранились, на самом дне лежали. А для чего они?

— Симеон, неужели защита настолько опасная? — с испугом спросила Олия. — Вроде дедушкиного кадуцея?

— Да, — Семён взял перчатки, натянул их на руки и, подправив кое-где неплотно прилегающую к пальцам шелковистую материю, убедился, что теперь перчатки сидят как надо. — Уж отгородился Кардинал от всего мира так отгородился, радикальней некуда. Ни войти, ни выйти… Там, Хайк, загородка из чёрных полос, что-то вроде гибельной магии жезла, что дед Олии мне когда-то украсть заказывал. Голыми руками прикасаться нельзя, того и гляди убьёт. — Семён повернулся к полоскам, согнул в локтях руки и пошевелил пальцами, точь-в-точь хирург перед серьёзной операцией. А после подошёл к преграде, глубоко вздохнул и медленно, сантиметр за сантиметром, всунул ладонь между чёрными серпантинами, раздвинув их. Убедившись, что ничего страшного не произошло — лишь слегка нагрелась перчатка в тех местах, где она касалась угольной пустоты, — Семён надавил тыльной стороной ладони на одну из полосок, отодвигая её в сторону; в образовавшийся просвет он сунул вторую руку и, повернув ладони словно намеревался раздвинуть дверцы застрявшего лифта, развёл руки в разные стороны. Поначалу всё пошло легко и замечательно, но вот отодвинутые полоски коснулись других, те следующих, и ещё, и ещё… С каждой отодвинутой полоской Семён чувствовал всё большее сопротивление, как будто он растягивал пружинный эспандер. Мало того — перчатки стали нагреваться, особенно там, где полоски собрались в жгуты. Но главное было сделано: перед Семёном возник достаточно широкий проход.

— Олия, вперёд, — напряжённым голосом сказал Семён. — Не торопясь, боком. И не забывай ноги повыше поднимать, только в коленях их не сгибай! — Девушка послушно поднырнула Семёну под руку, встала перед ним — Семён на миг почувствовал запах её волос — и, повернувшись боком, осторожно вошла в невидимый для неё проход.

— Хорошо. Теперь ты, Хайк, — Семён не отводил взгляда от прохода, чтобы не отвлекаться: держать упругие полоски с каждой секундой становилось всё тяжелей. И горячей.

— У тебя перчатки дымятся, — сказал Хайк, швыряя в проход сумку. — Момент, — он, как и Олия, подлез под руку Семёна и, переступив через незримый порог, последовал за сумкой.

Семён шагнул в проход: руки подались в стороны, давление на ладони усилилось, усилился и жар; резко подавшись вперёд, Семён прыгнул — позади раздался дребезжащий звук, словно кто-то провёл пальцем по ненастроенным гитарным струнам. Семён, чертыхаясь, первым делом сорвал с рук перчатки, швырнул их в сторону и принялся размахивать обожжёнными ладонями в воздухе, словно воду с них стряхивал; упавшие на пол перчатки, остывая, превратились из серебряных в коричневые, а чуть погодя вообще рассыпались мелкими хлопьями; в воздухе запахло горелой пластмассой.

— К полу руки приложи, — заботливо посоветовал Мар, — он стеклянный, холодный. А я сейчас мазь от ожогов поищу, должна у меня где-то быть, в контрабандной аптечке, — Семён рухнул на пол и, постанывая от удовольствия, прижал ладони к разноцветной мозаике.

— Симеон, ты как? — Олия присела перед Семёном, с тревогой поглядела на его руки. — Я, помнится, говорила, что перчатки жгутся… Покажи, что там у тебя! — Семён оторвал руки от пола, сел, поднёс ладони к лицу и поразился — никаких ожогов на них не было, ладони как ладони, покраснели только. Да и боль уже почти прошла.

— Вовремя ты запрыгнул, — Олия встала, поднялся и Семён. — Ещё немного и перчатки развалились бы у тебя прямо на руках. Они же одноразовые, своё полностью отработали… как-то чересчур быстро отработали. Наверное, здесь магия посильнее, чем у кадуцея. Поопаснее.

— Я, гражданин покалеченный, не понял — нужна мазь или не нужна? — увидев ладони Семёна поинтересовался Мар. — Экономить лекарство будем или как?

— Будем экономить, — Семён вытер руки о пиджак, повернулся к серпантинам: чёрные полоски, как Семён и ожидал, вернулись на свои места. Назад дороги не было.

— Кстати об экономии. На организацию беспорядков потрачено ровно двести восемьдесят пять монет, — бойко отрапортовал медальон. — Я сэкономил на каждой сотне по пять золотых! Ну не молодец ли я?

— Молодец, бухгалтер ты наш, — рассеянно ответил Семён, отвлёкшись на превращение ненужного уже костюма в удобную и привычную спортивную форму. — Можешь взять с полочки любую медаль, заслужил. Носи на здоровье.

— Медаль? — оторопел Мар. — А, я понял, ты пошутил. Хотя лично мне идея нравится — медальон с медалью! Типа за офигенную храбрость во время налёта, или за стойкость при допросе с пристрастием… Надо будет подумать. Э, я ж не до конца тебе отчитался! Итого у нас осталось более пяти тысяч монет, что меня несколько успокаивает после столь неожиданной растраты.

— Ну и славно, — одобрил Семён. — А теперь пошли Кардинала искать! Дворец громадный, придётся попотеть.

— Куда пойдём? — несколько растеряно спросила Олия. — По лестнице или в боковые двери? Вон их сколько. — Семён огляделся повнимательнее. И впрямь, дверей в зале хватало: по цвету неотличимые от стен, они располагались между диванами. Семён насчитал штук двадцать тех дверей, плюнул и не стал считать дальше.

— Идём по лестнице, — он направился к мраморным ступеням. — Вперёд меня не высовываться! Боюсь, ежели Кардинал слетел с катушек, то он мог не ограничиться запорными ловушками на входе во дворец. Сдаётся мне, что нас и дальше могут поджидать неприятные сюрпризы.