Ее губы были непередаваемо сладкими, кожа над бюстгальтером — шелковой, а ее первые несмелые ответы на его любовь — волнующими. Руки Говарда соскользнули к талии девушки. Он попытался встать, чтобы, прижавшись к ней всем телом, ощутить ее рядом, совсем близко. С трудом оторвавшись от ее губ, он прошептал:

— Мы выбираем для уединения довольно странные места. Сначала это был лифт. Теперь — далеко не пустынный берег. Я бы предложил подняться ко мне в номер на верхнем этаже, но там Джорджия. Она жаждет продолжить наблюдение за тем, что произойдет дальше. Как будто мы — главные герои ее любительской пьесы.

Саманта пришла в себя.

— А почему я непременно должна хотеть подняться к вам в номер, Говард? — спросила она, избегая смотреть ему в глаза.

Но тут же подумала, что уже поздно разыгрывать невинность. В конце концов, не поцелуи ли этого человека все еще горели на ее губах? И не тепло ли его ладоней она продолжала чувствовать на своей груди? Ее блузка была почти полностью расстегнута, а из-под пояса брюк проглядывало обнаженное тело.

Саманта резко отстранилась от Говарда, лихорадочно застегнула пуговицы на груди и сказала:

— Простите! Дурацкий вопрос. Забудьте о нем.

Он подождал несколько секунд, пока Саманта совсем успокоилась, затем взял ее за руку и повел от берега к бульвару, центральная аллея которого скупо освещалась уличными фонарями.

— А у меня есть для вас подарок, — сказал он. — Джорджия была по-настоящему взволнована, когда я купил ей новую трость. Я долго ломал голову над тем, что же подарить вам. Мне хочется выразить не только благодарность за вашу заботу о матушке и помощь в разработке моего делового проекта, но также и свои чувства.

Саманта подняла голову и сердито взглянула на Говарда.

— Я не просила ни о каком подарке. Вы, верно, забыли, что я — не ваша матушка.

Он отпустил руку девушки и обнял ее за талию.

— Неужели вы думаете, что я этого не знаю? Если бы вы были хоть в чем-то похожи на мою мать, я чувствовал бы себя старше на добрых два десятка лет. Жил бы сейчас безвылазно в Атлантик-Сити, а вы вместе со всем «ужасном трио» вели бы дела с моим юридическим отделом. Я просто хотел купить вам подарок. Разве вам не хочется на него посмотреть? Или вы совсем нелюбопытны?

Саманте неожиданно захотелось, чтобы эти минуты длились как можно дольше. Признание Говарда, что ее общество доставляет ему удовольствие, подействовало на девушку даже больше, чем поцелуи. Она, сама не зная почему, хотела ему нравиться. Даже, пожалуй, чтобы Говард полюбил ее. Так могло произойти… Разве нет? Ведь случаются и не такие странности в этой жизни.

— Итак? — донесся до ушей Саманты голос Говарда, вернувший ее из мира грез на землю. Тут она вспомнила, что так и не ответила на его вопрос. Эллиот повторил его: — Вы нелюбопытны?

Она улыбнулась, вдруг почувствовав себя в его присутствии совершенно раскованной.

— Прикажете мне солгать?

— Зачем? Ведь если вы скажете, что любопытство вам чуждо, я в это все равно не поверю.

Они стояли в небольшом круге света, падавшего от уличного фонаря. Говард полез в карман, вытащил маленькую коробочку с маркой ювелирного магазина и вложил в руку Саманты.

Она смотрела на него глазами, полными горькой обиды. Все ее розовые мечты в одну секунду рассыпались на миллионы мелких осколков. Одно дело — подарок как признательность сына за помощь, оказанную его матери. Но как она могла принять дорогую вещь от практически чужого мужчины! Ведь подобные подарки делают женщине, с которой уже связаны крепкими узами.

— Ну и как? Вы не хотите открыть коробочку? — принялся настаивать Говард, когда они остановились у перехода напротив «Эллиот Дьюнс». — Я долго выбирал подарок и буду очень расстроен, если вы не захотите на него даже взглянуть!

— О, конечно! Хотя, признаться, вы привели меня в состояние полного замешательства!

Она оглянулась на Говарда, стоявшего за ее плечом, потом закрыла глаза и стала молиться, чтобы содержимое коробочки не оказалось уж очень дорогим. Глубоко вздохнув, она открыла коробочку и рассмеялась.

— Очень кстати! Недаром сегодня, проходя мимо домика мистера Пантони, я слышала, как Пуччини вторил своему хозяину, самозабвенно выводившему арию Кармен. Вы, кажется, собираетесь снова навестить его?

— Конечно.

Саманта закрыла коробочку с парой больших розовых серег, усыпанных мелкими бриллиантами. Потом приподнялась на носки, поцеловала Говарда в щеку и впервые прижалась к нему без всякого ощущения какой-то неловкости. Слова, которые она при этом произнесла, шли от чистого сердца:

— Берегитесь, мистер Эллиот! Вы действительно можете мне понравиться!

— Буду очень осторожен, — с улыбкой ответил Говард.

Он снова привлек ее к себе и запечатлел на губах девушки долгий, страстный поцелуй, продолжавшийся до тех пор, пока на светофоре не зажглось: «Идите!»

А тем временем как раз над ними, в окне последнего этажа, бесшумно опустились жалюзи. Джорджия Уоррен, отбросив трость, которой она произвела эту операцию, села в свое кресло и удовлетворенно улыбнулась. Она была убеждена, что ни одна женщина, сколько бы поначалу ни протестовала, не могла устоять против очарования Говарда. Недаром он был ее сыном!

Вы мне так нравитесь, Джорджия! — воскликнула Саманта, когда неделю спустя они с родительницей Говарда сели обедать в просторной столовой миссис Уоррен.

— Очень приятно это слышать, милая, — спокойно ответила та. — Вы не представляете, какое удовольствие доставляет мне ваше общество. Знаете, нам надо будет вместе съездить в Палм-Спрингс. Вам очень пойдет калифорнийский загар. А я…

Саманта замахала на нее вилкой и строго сказала:

— Прошу меня не перебивать!

Она уже поняла, что в отношениях с Джорджией надо один раз утвердиться в роли командира и выдерживать эту линию в дальнейшем.

— Вы совсем как Говард, — трагически вздохнула миссис Уоррен. — Задира до мозга костей. А говорите подчас точно так же, как я. Никак не могу понять, почему все это!

— Не обольщайтесь, — шутливым тоном предостерегла ее Саманта. — Вы не самая покладистая пациентка, с какими мне приходилось иметь дело. И усердно работаете только тогда, когда хотите. Тем не менее, повторяю, вы мне нравитесь!

Голос Саманты заглушило громкое тявканье двух белых пушистых шариков, кружившихся вокруг стола.

— Но это не означает, что я готова взять на себя заботу о Бонни и Элли! — с досадой воскликнула она.

Бонни и Элли. Их только утром привезли из манхэттенской квартиры Джорджии. Присутствие двух породистых собачонок тут же дало о себе знать, испортив первый сеанс физиотерапии. Они чуть ли не танцевали вокруг своей хозяйки.

Говарда не было. Он уехал в Атлантик-Сити в тот же вечер, когда подарил Саманте серьги, ибо должен был уладить какие-то недоразумения в работе своей компании. Так, по крайней мере, он объяснил свой отъезд матери. Саманте даже не удавалось поговорить с ним по телефону, поскольку на все звонки отвечала миссис Грэйди, без разбора отсылавшая звонивших к миссис Уоррен.

У Саманты было свое мнение о причине поспешного отъезда Говарда. Она не сомневалась, что Эллиот намеренно стремится сохранить некоторую дистанцию между ними, прежде чем их отношения получат какое-то дальнейшее развитие.

Она не осуждала Говарда. Их страстные поцелуи в лифте она воспринимала как порцию орехового мороженого после долгой диеты. Если бы он опять нажал кнопку «стоп», когда они возвращались с вечерней прогулки, трудно сказать, что бы могло произойти. Однако кнопку он не нажал. И Саманта была разочарована, хотя и не признавалась себе в этом. Но теперь, когда Говард уехал, она заочно благодарила его за то, что он не воспользовался удобным моментом.

В тот вечер она только на секунду просунула голову в комнату Джорджии, невнятно пробормотала «спокойной ночи» и пошла к себе. При этом молила Бога, чтобы миссис Уоррен не заметила стершуюся с ее губ помаду и воспаленную после поцелуев Говарда кожу на подбородке. Утром она до девяти часов пряталась у себя в комнате, а потом узнала от миссис Грэйди, что Говард еще накануне около полуночи уехал в Атлантик-Сити.