Мерченар небрежно хлопнул ладонью по слегка прикрытой атласом заднице, а его любовник обернулся через плечо.
– Получил, – голос звучал так, точно Ла Сента убеждал сам себя, – ты даже не представляешь, насколько много я получил.
****
Многих должен бояться тот, кого боятся многие. Родриго Реджио, милостью святой церкви герцог Романьи, владыка многих земель, супруг наваррской принцессы и старший сын понтифика, презрел древнюю мудрость. Бык больше полагался на свое грозное имя, чем на стражу. Во дворе замка Беневенто, чьи песчаные шпили терялись в наконец-то показавшейся синеве, каждый занимался своим делом, а лаццарских мерченаров сопровождал едва ль десяток «красно-желтых». Оставляя заложников в пяти милях отсюда, командиры Быка издевательски щерились, своим беспечным видом намекая на трусость явившихся на переговоры. Похоже, Родриго не приходило в голову, что ненависть может толкнуть на самоубийственный поступок. Войти в его покои с тем, чтобы отправиться оттуда прямиком в ад, но уволочь врага с собой. Половина Италии закажет мессы за упокой души героя! Даже жаль, что никто из прибывших сегодня в замок Беневенто не способен на сей подвиг. Ведь не способен же, а, синьор Ла Сента?
Акилле прикинулся, будто не замечает пристального взгляда – замер рядом со своим жеребцом, разглядывая служек, что, расталкивая солдат, торопились привести замок и небольшую, но уютную, церковь в порядок. Неужто надеется, что братец пригласит их обоих на первую праздничную службу? Как знать, если переговоры будут удачны, может, и пригласит. Завтра Успение, сохрани нас всех Мария! Дженнардо запрокинул голову, вздохнул полной грудью. Если не ведаешь, чему ты должен помешать и кому помочь, остается лишь терпеливо ждать развязки. Интересно, сильно ли изменился Бык со времени их последней встречи?.. По правде говоря, Дженнардо не помнил, когда видел нынешнего знаменосца церкви последний раз, зато отменно запомнил первый… Это было накануне свадьбы Джованни и Луизы Реджио – старшие братья невесты, Хуан и Родриго, следуя обычаю, пригласили молодых кавалеров на дружескую пирушку. Жених и его приятели должны напиться вдоволь и нагуляться с доступными девицами, дабы на церемонии вести себя пристойно. Хуан Реджио, которому через год предстояло отправиться на погост, держался вполне просто, а вот Родриго улыбался так, будто хотел передушить гостей, начав с будущего зятя. Его окаянная улыбочка и запомнилась Дженнардо лучше всего… а той же ночью они с братом оказались в другой компании – в римском палаццо герцога Форса собрались враги папы Адриана. Наслушавшись тамошних речей, Дженнардо по наивности спросил отца, для чего тот берет в невестки Луизу, если так хочет смерти ее батюшки. Герцог Форса высмеял сына, и тот махнул на все рукой, решив хотя бы напиться с толком. Он и напился, а потом в обнимку с не менее хмельными приятелями высмеивал гостей, что шушукались по углам. Валентино тоже шептался с Гвидо Орсини и прочими. Тощий юнец в кардинальской мантии, аккуратной красной шапочке, прикрывавшей коротко стриженые светлые волосы. Кто-то из собутыльников брякнул: «Смотрите, он точно ребенок, вырядившийся в костюм взрослого!» Дженнардо захотелось возразить – одеяние князя церкви шло Тинчо, будто он в нем родился. Юный отпрыск семейства ди Марко смотрел на ровесников, как на зверей, по недоразумению вырвавшихся из клеток, и не выпускал из рук молитвенника. И Дженнардо кольнуло острое чувство не то омерзения, не то зависти: Валентино, в отличие от него самого, понимал, что здесь происходит. Ну и пусть, зато ему не вести конницу в бой! За минувшие годы ничего не изменилось, просто прелат начал помыкать военным, а тот не слишком сопротивлялся. «Волей святой матери церкви приказываю вам оставаться живым…» Хорошо, что он взял секретаря ди Марко с собой – священник может проболтаться в нужный момент. Кстати, где этот проныра?
Дженнардо обернулся, отыскивая тонзуру и черную сутану. Хвала Пречистой Деве, прислужник кардинала не растаял в прозрачном воздухе, всего лишь отошел, разглядывая балюстраду, на которой должен был появиться Бык.
– Не вертись, Форса, умоляю, – зашипел Акилле, с досадой комкая перчатки, – они и без того убеждены, что мы уже десять раз наложили в штаны.
Безупречный черный бархат под толедской кирасой, белый плюмаж на шляпе – уж конечно, Ла Сента не упустил случая вырядиться! Он и собрата привел в порядок, придирчиво разглаживая каждую складку на таком же черном камзоле, добытом из сундуков Родриго.
– А то ты еще не обделался, – тихо фыркнул Дженнардо и тут же замолчал: дразнить Акилле сегодня опасно. Они поговорят потом, если, конечно, переживут переговоры. Но горечь комком подступала к горлу, и он не мог прогнать ее. Проклятущий бастард разрушал все его попытки не думать о своей драгоценной персоне хотя бы полчаса!
После приключения в купальне Дженнардо дрых сном праведника и проснулся оттого, что услышал резкий голос Ла Сенты, который во дворе распекал кого-то из гасконцев. Орал, как обычно, не думая, насколько оскорбительными могут быть его слова… тот самый человек, что вчера кончил с его членом в заднице, вис на нем, целуя с благодарной страстью, впиваясь зубами в уплату за свою покорность? Два дня Акилле вел себя так, будто бы ничего не произошло, и Дженнардо уж было подумал, что римлянин решил не продолжать свои опыты. Два дня Дженнардо убеждал себя в безразличии к выходкам бастарда. Они едут на переговоры с Красным Быком, прочее не имеет значения! Какое ему дело до того, с кем развлекается наглый, шумный, бессовестный поганец и что с ним станется? Акилле носился по крепости, не давая задать ни единого вопроса, но все же Дженнардо отловил его за ужином, поинтересовавшись, куда Ла Сента дел своего верного Бальтассаре. Сержант-гасконец был так предан своему капитану, что его отсутствие тревожило… Впрочем, бастард отделался от расспросов в своей излюбленной манере. Ну и пусть ди Марко сожрет тебя, гадина! Два дня… когда спустились сумерки второго, Дженнардо засел с оставшимся хересом в спальне Ла Сенты и постарался смириться с тем, что хозяин сделал из него… что, собственно, сделал? Развлечение, интрижку, инструмент для проверки? А разве не того же хотел ты сам?
Акилле явился после первого же глотка, молча отнял херес и, словно ревнуя, совсем не игриво куснул туда, куда только что прижимались края кубка. Властно потянул Дженнардо к постели, и тут пришлось убедиться – разукрашенное атласом страшилище действительно скрипит, и еще как! Они кувыркались на нем почти до рассвета, и для начала Дженнардо научил Акилле тому, что куртизанки подороже зовут «двумя лебедями», а уличные шлюхи «игрой в обе дудки». С мужчиной проделывать подобное еще забавней и удобней. Он заставил более легкого Акилле развернуться лицом к своим чреслам, и тот охнул, когда его плоть почти полностью погрузилась в чужой умелый рот. Бастард быстро сообразил, что требуется от него самого… о, какой же он умница, когда не упрямится! Огромного труда стоило остановиться вовремя, спихнуть Ла Сенту и подмять его под себя – приучать к болезненному проникновению нужно на пике удовольствия, тут мавр Хасан прав! Заглушив губами стоны, он повалил римлянина на бок и легко вошел во влажное от собственной слюны отверстие. Акилле сопротивлялся, хотя каждое движение его кричало о желании… ругнувшись, он столкнул любовника с себя, прижал плечи к покрывалам, навис сверху. А потом откинул кудри со лба и изрек величественно:
– Мне удобней вот так! – и сам опустился на вздыбленную плоть, заставляя Дженнардо приноравливаться к нему, точно лошади к взыскательному наезднику. Они пользовали друг друга почти в полном молчании, а наутро обменялись лишь сухими, короткими фразами.
