Это была страстная натура, хотя две главные ее страсти — читать и писать — остались неизменны с юных лет до конца жизни. Никакого внешнего распутства, вульгарности. «Своим обхождением, — пишет В. О. Ключевский в своем «Курсе русской истории», — она облагообразила жизнь русского двора, в прежние царствования походившего не то на цыганский табор, не то на увеселительное место. Заведен был порядок времяпровождения: не требовались строгие нравы, но обязательны были приличные манеры и пристойное поведение». Впрочем, «пристойное поведение» понималось широко. По признанию самой императрицы, была она «свободна от предрассудков и от природы ума философского». «Екатерина была очень доверчива и пристрастна к своим избранникам, преувеличивала их способности и свои надежды на них, — пишет далее историк, — ошибаясь в первых и обманываясь в последних…» Еще одно замечание В. О. Ключевского: «Тщеславие доводило Екатерину, от природы умную женщину, до умопомрачения, делавшего ее игрушкой в руках ловких и даже глупых льстецов, умевших пользоваться ее слабостями».

Но не только бездарности возвышала. У Г. Гельмольта в пятом томе «Всемирной истории» читаем: «Ее фаворитами бывали иногда высокоодаренные люди, чьей инициативе Екатерина, может быть, обязана многими своими успехами, которые приписывались ей одной; они были одинаково способны как на поле битвы, так и в мирной работе. Фаворитизм рассматривался тогда почти как придворная должность и стоил русскому государству неисчислимое количество миллионов… Слабость и чувственность Екатерины находят, может быть, оправдание в том, что в ее время всюду господствовало то же самое. Тогда как, однако, другие государи совершенно поглощались своей чувственностью, Екатерина без отдыха работала и от раннего утра до поздней ночи занималась государственными делами».

И В. О. Ключевский отмечает этот «оправдательный» момент фаворитизма при Екатерине: временщики, «поощряемые милостивым вниманием и возбуждаемые взаимным соперничеством, выхваченные наверх чисто житейской случайностью с довольно глубокого низа, внесли в ход дела большое оживление, производили много шума и движения, сделали немало и полезного, при этом тратили страшно много средств. Они, конечно, произвели впечатление на современников: рассказы о екатерининских орлах долго не умолкали в русском обществе…»

Авторитарная власть российского абсолютизма имела в своем распоряжении фаворитизм как непременную (и необходимую) составляющую государственного устройства, как инструмент проведения в жизнь тех или иных концепций, замыслов или групповых влияний и интересов — не курьезный, не шутейный, но реально существующий и могущественный «департамент фаворитов».

Была ли Екатерина счастлива? В письме князю Потемкину в 1774 году, названном ею «Чистосердечная исповедь», Екатерина доверчиво и бесхитростно описывает всю свою нескладную и несчастливую личную жизнь до встречи с ним, которого она называет в письме «Господин Богатырь». Она пишет, что после девяти лет супружеской жизни, когда «обстоятельства остались те же каковы были до свадьбы», по инициативе императрицы Елизаветы, обеспокоенной отсутствием наследника, были предприняты меры, для династической истории естественные: молодым супругам, которых не поразила стрела амура, были подобраны любовники. Для Петра выбрали покладистую вдову Грот, впоследствии выданную с хорошим приданым за генерал-поручика артиллерии Миллера, а для юной великой княгини — Сергея Васильевича Салтыкова, в то время камергера Петра Федоровича. Человек, как можно предположить, влюбленный в Екатерину, гордый и благородный, позволил дать интриге сыграть заданную роль, став отцом (как предполагают) сына Екатерины Павла. В 1754 году Салтыков был послан в Стокгольм с известием о рождении наследника престола и с тех пор в Россию не возвращался, исполняя различные должности за границей. После Салтыкова пришел черед Станислава Августа Понятовского. «Сей был любезен и любим от 1755 до 1761 по тригодишной отлучке, то есть от 1758 и старательства князя Г-р. — Тр. [Григория Орлова], которого паки добрые люди заставили приметить, переменили образ мысли. Сей бы век остался, есть-либо сам не скучал, я сие узнала… и узнав уже яоверки иметь не могу, мысль которая жестоко меня мучила и заставила сделать из дешперации выбор коя какой, во время которого и даже до нынешнего месяца я более грустила нежели сказать могу, и никогда более как тогда когда другие люди бывают довольные и всякие приласканья во мне слезы возбуждала, так что я думаю что от рождения своего я столько не плакала как сии полтора года; с начала я думала, что привыкну, но что далее то хуже, ибо с другой стороны месяцы по три дуться стали и признаться надобно, что никогда довольнее не была как когда осердится и в покои оставит, а ласка его мне плакать принуждала. Потом приехал некто богатырь [Потемкин] по заслугам своим и по всегдашней ласки прелестен был так, что услыша о его приезде уже говорить стали что ему тут поселиться а того не знали что мы письмецом сюда призвали неприметно его, однако же с таким внутренним намерением чтоб не вовсе слепо по приезде его поступать но разбирать есть ли в нем склонность о которой… давно многие подозревали, то есть та, которую я желаю чтобы он имел.

Ну Госп. Богатырь после сей исповеди могу ли я надеяться получить отпущение грехов своих, изволишь видеть что не пятнадцать, но третья доля из них, первого по неволе да четвертого из дешперации, я думала на счет легкомыслия поставить никак не можно, о трех прочих если точно разберешь, Бог видит что не от распутства в которой никакой склонности не имею и если бы я в участь получила смолоду мужа которого бы любить могла, я бы вечно к нему не переменилась, беда та что сердце мое не хочет быть ни на час охотно без любви…»

Хотелось бы, чтобы и этот чисто человеческий аспект учел читатель, перелистывая страницы книги Марии Евгеньевой. Источником для изучения истории она быть не может, ибо представление о любой исторической эпохе, тем более такой противоречивой, как царствование Екатерины II, может сложиться лишь на основе изучения литературных памятников этого и позднейшего времени, исследований серьезных историков, сопоставления их концепций. Тем более что у Евгеньевой имеется ряд неточностей и довольно сомнительных утверждений (например, что Екатерина была незаконной дочерью Фридриха Великого) и в некоторых не до конца «прописанных» фрагментах ощущается авторская поспешность — автору назначили жесткие сроки для подготовки рукописи. (Следует сказать о том, что в данной публикации книги сохранены лексические и пунктуационные особенности первого издания, сообщающие ей колорит времени, когда она увидела свет. За исключением, разумеется, весьма редких случаев, когда без соответствующей правки смысл той или иной фразы будет современному читателю неясен). Предлагаем поэтому отнестись к книге Марии Евгеньевой как к интересному беллетризованному историческому сочинению, любопытной иллюстрации к страницам, повествующим о екатерининской эпохе. При этом мы, однако, не должны упускать из виду закономерностей возникновения фаворитизма в любой авторитарной системе как ее непременной составляющей.

Владислав Козлов

Екатерина родилась 21 апреля 1729 года.

Отец ее, принц Христиан-Август Ангальт-Цербстский, был младшим братом маленького немецкого владетельного князя. Принц Христиан-Август был очень беден, и ему пришлось служить.

Прусский король Фридрих Великий дал ему место губернатора Померании. Жена принца Христиана, урожденная Иоанна-Елисавета Гольштейн-Готторпская, была в молодости очень красива и вела себя довольно легкомысленно. Ею увлекался прусский король Фридрих Великий, и Екатерина Великая была его незаконной дочерью.

Вот почему эта маленькая немецкая принцесса пользовалась его особенным предпочтением, и прусский король делал все от него зависящее, чтобы выдать свою незаконную дочь за наследника русского престола.