— Нам надо какую-нибудь жуткую музыку, тогда совсем не будет смешно, — говорит Вадик.

Я включил проигрыватель и поставил пластинку. Она запела:

— Это, по-твоему, ужасная музыка?! — набросился на меня Вадик. Он стал рыться в пластинках и конечно ничего нужного не нашёл.

— Я придумал! — сказал Борька. — Я поставлю стул около дверей и залезу на него. Придут Вовкины мама с папой, откроют дверь и увидят привидение. — Борька посмотрел на нас. Он всегда так. Мол, здорово я придумал. И тут, если Борьку похвалить, он нахмурится, а сам доволен-доволен.

— Вот это здорово! — крикнул я.

— А мы с Вовкой спрячемся! — кричит Вадик. — Вовкин папа увидит и скажет: «Прямо чудеса в корыте!»

Мы поставили стул у дверей. Борька забрался на стул и закутался в простыню. Даже не видно было, на чём он стоит. Ну, не Борька в простыне, а настоящее привидение!

Мы с Вадиком спрятались так, чтобы всё было видно.

В квартире стало тихо, будто и нас нет.

— Ну, скоро они там придут? У меня ноги уже устали, — заныл Борька.

— У привидений ноги не устают. Они всю жизнь бегают, — говорит Вадик ему.

— Если бы я бегал, я бы тоже, может, не устал.

И тут кто-то вставил ключ в замок. «Пришли», — подумал я.

Дверь открылась. На пороге стояла Раиса Ефимовна, наша соседка. Она взглянула на Борьку в простыне, и рот у неё стал медленно раскрываться, а очки полезли к кончику носа. Оба глаза у неё вдруг расширились, а потом как-то так странно посмотрели друг на дружку.

— Батюшки!.. Что ж это такое?! — сказала она шёпотом.

Раиса Ефимовна хлопнула дверью и повернула ключ.

— Ну как? Здорово?! — спросил Борька, вылезая из простыни.

— Здорово-то здорово… — говорю. — Только это не папа с мамой были, а Раиса Ефимовна.

— А зачем она заходила?

— Зачем, зачем… Ей папа ключ, наверно, оставил, чтобы она посмотрела, как мы тут себя ведём.

— А чего? Мы себя хорошо ведём. Мы же не знали, что она придёт, — сказал Вадик.

— А она хоть немножко испугалась? — спрашивает Борька.

— А ты как думал?

— Ну вот, Вовка, — говорит Вадик, — теперь Раиса Ефимовна больше не придёт. Теперь только твои мама с папой придут. А они не испугаются. Они только засмеются. И мы посмеёмся. Так что давайте я постою привидением, а Борька пусть отдохнёт.

Мы так и сделали.

Кто-то стал открывать дверь.

— Ну, что я вам говорила?.. — раздался дрожащий голос Раисы Ефимовны.

В дверях стояли она и два милиционера.

— Кажется, гражданка Смирнова не ошиблась, — сказал один милиционер другому. — Тут от детей одно привидение осталось. Всё в белом — как положено. Ребятню съело, теперь нами закусить, наверно, не прочь…

— Да какое это привидение?! — отвечает ему другой милиционер. — Так… простыня. Висит и сушится.

— Уж очень странное место выбрали для просушки…

— Я думаю, надо вынести во двор эту простыню и повесить её на верёвку, — сказал первый милиционер. Он обхватил рукой Вадика в простыне и снял со стула. — Ну и тяжёлое…

— То-то-товарищи ми-ми-милиционеры… — раздался голос Вадика. Он никогда не заикался, а тут вдруг научился.

— Ну и дела! Привидение заговорило, — сказал второй милиционер, помогая Вадику выбраться из простыни.

— Ты кто? — спросил его первый милиционер.

— Я-я-я Ва-ва-вадик…

— Это твоя квартира?

— Не-ет.

— Вот так раз! А как же ты очутился в чужой квартире?

— Я-я-я в го-гостях…

— В гостях?! У кого в гостях?

— У Во-во-вовки…

— А где сам Вовка?

— Та-та-там… — И Вадик показал рукой в комнату, где были мы с Борькой.

— А ну-ка, пойдём посмотрим где.

Милиционеры вошли в комнату и стали нас искать. Один милиционер заглянул под кровать и сказал другому:

— Виктор, полюбуйся! Вот ещё два привидения сидят. Правда, не в белом…

— А ну, вылезайте! — сказал другой милиционер.

Мы вылезли.

В коридоре стояли мама и папа. Мама увидела рядом с нами милиционеров, и у неё в глазах появились слёзы.

— Ведь я вас просила: поиграйте в тихие игры… — сказала она.

— Вовка, в чём дело? — спросил папа.

Я посмотрел на папу и нечаянно полез под кровать. Борька полез тоже.

Парусам нужен ветер

Когда Борькин дедушка идёт по улице из магазина, когда он несёт в сетке бутылки с кефиром и всякие другие продукты, вы ни за что не догадаетесь, что он был моряком.

Он идёт в своём стареньком пальто, в валенках с галошами, курит свою маленькую матросскую трубку и кашляет. Люди проходят и не смотрят на него, будто этот дедушка просто пенсионер. Зато мы — все во дворе — знаем деду Гришу. Борька показывал нам жёлтую-прежёлтую карточку. На ней деда Гриша совсем молодой. Он в белой морской форме, и усы у него не седые, а чёрные. Только они кажутся жёлтыми из-за карточки. И деда Гриша, такой сильный и высокий, смотрит на нас и улыбается. Потому что, наверно, он был весёлый человек.

Деда Гриша живёт в маленькой комнате. В ней диван, стол и много полок на стенках. И на этих полках стоят старинные корабли.

Они на таких подставках. Их можно поворачивать, чтобы лучше разглядывать. Когда посмотришь на эти полки, то прямо глаза разбегаются, потому что так много всяких лодок и лодочек, корабликов и кораблей.

И все они с парусами и с канатами, с настоящими бортами и мачтами, с якорями и флагами. И есть даже маленькие блестящие пушечки на самых больших кораблях.

И всё это деда Гриша сделал сам. Своими руками. У него такие толстые и скрюченные пальцы, и прямо непонятно: как у него в руках ничего не ломается?

А на столе у него… чего только нет!.. Маленькие тисочки, шильца, ножички, напильнички, иголки, ножницы, одних молоточков всяких — не сосчитать! А кусочки блестящей жести, картон, бумага, палочки простые и бамбуковые, нитки для канатов, всякая проволока, железки, наждачная бумага с крупными камешками и с мелкими, кусочки кожи, гладкие досочки из всяких деревьев, различные краски в тюбиках! А клей в большой железной банке. И всем этим в комнате так пахнет! Так бы и нюхал всю жизнь.

Ещё на столе стоит большая настольная лампа. Она горит очень ярко. Деда Гриша включает её и днём, если работает.

Мы всегда ждём не дождёмся, когда Борька уговорит своего дедушку, чтобы он разрешил нам прийти и посмотреть такое богатство.

— Ну что, орлы?! — говорит деда Гриша, когда мы приходим. — Попутным ветром занесло?.. — И он щурится и кашляет от дыма из матросской трубки.

А Борька стоит рядом в своей тельняшке. И так сердито хмурится, будто мы пришли только мешать. А ведь он же сам позвал. С разрешения деда Гриши.

— Занесло, — отвечаем.

— На два метра от стола — и не шевелиться! А то вы хоть и маленькие, но всё равно, что слоны в посудной лавке — того и гляди, опрокинете мне что-нибудь. Да и народу-то вас — вон как густо, — говорит деда Гриша и смотрит вместе с нами на свои полки. В это время он уже ничего не делает. Борька говорит, что деда не любит работать, когда у него стоят за спиной.

И когда мы насмотримся издалека, деда Гриша осторожно возьмёт за подставку какой-нибудь корабль и поставит на стол. Потом включит настольную лампу и медленно поворачивает корабль.

Мы рассматриваем его борта, мачты и паруса. Он стоит перед нами как настоящий, как живой. И только паруса болтаются белыми тряпочками, как будто никогда не слышали про морской ветер.

…Однажды была весна. Солнце вставало рано-рано. На карнизах домов выросли длинные прозрачные сосульки. С них сползали капли и шлёпались об асфальт. Капли не замерзали, потому что становилось всё теплее. И воробьи кричали всё веселей и веселей. Они ерошили свои пёрышки, и так им не терпелось слетать куда-нибудь или просто подраться друг с другом, что они минуты не могли усидеть на месте. И почки на берёзах стали совсем светло-коричневыми, и кусты в скверах сбросили с себя снег, распрямились и вздохнули.