— Фальконе, — зевая, сказал Толик. Он так сказал, будто этот самый Фальконе — какой-нибудь старенький пенсионер и живёт в одном доме с Толькой. Будто Толька ему даже однажды помог из ящика вытащить газету.

— Правильно! — сказал папа. — Толя, значит, ты одобряешь моё предложение?

— Одобряю. Только вот у теплохода будет идти дым? Я хочу чтоб из трубы дым шёл.

— При чём тут дым?! — крикнул я.

— Тихо, Вовка! Человек хочет, чтобы у теплохода из трубы шёл дым. — Папа подмигнул Тольке и добавил: — Я думаю, мы уговорим теплоход немного подымить специально для нас. Хорошо?

— Тогда хорошо, — улыбнулся Толик.

И вот мы на Неве. Идём по набережной Кутузова. И столько кругом народу! Все нарядные и ходят туда-сюда. А у девчонок на голове такие большущие яркие банты. Ветер дёргает их за банты, и девчонки кричат: «Ой!..» — и хватают их руками, чтобы они не улетели, потому что без бантов некрасиво.

И на Неве ветер. Он взбулькивает волны, и они хлопаются об гранит. А солнце светит и зажигает всё золотое на ограде Летнего сада. И наш теплоход, прямо как по заказу Толика, пускает дым. Он пускает дым и чуть-чуть трясётся, оттого что работает.

— Давайте быстрее! — закричал Толик. — А то он без нас уплывёт! — и так припустил, что я и папа чуть не потеряли его. Толька хоть и тощий, а бегает — будьте здоровы.

Мы успели. И пока теплоход не отплыл, мы стали выбирать место, откуда нам смотреть. Мы с Толькой и вниз спустились — там ещё такие мягкие сиденья. И вдруг Толик меня чего-то зовёт. Я подошёл к нему. Он открыл железную дверь, и мы увидели теплоходную машину. Там никого не было. Мы спустились по ступенькам вниз и подошли к машине. В ней что-то чухало: чух-чух-чух.

— Во как чухает, — сказал я Тольке.

— Это она работает.

— Ну, а дальше что будет? — услышали мы.

Рядом с нами стоял дядька в синем рабочем костюме. У него были закатаны рукава, и он всё время вытирал мягкой тряпочкой свои жёлтые руки.

— Вы кто? — спросил я дядьку.

— Я механик, а вы кто?

— А мы…

— А мы…

Тут открылась дверь, и мы увидели моего папу.

— Теплоход отошёл, а я бегаю, как гончая, и повсюду разыскиваю вас! — закричал он.

— Неужели мы уже плывём?! — удивился Толик.

— Уже вышли на фарватер Невы, — сказал механик.

— А вы покажите нам винт, который гребёт, — сказал вдруг Толька.

— Винт находится за кормой теплохода. Сейчас его увидеть нельзя. А вот вал, на котором сидит гребной винт, можно увидеть. Пойдёмте со мной.

— Это любопытно, — сказал папа, и мы все пошли по железному полу за механиком.

Мы увидели вал, круглый и толстый, как столб. Он крутился совсем не быстро. А за железной стенкой шипела и хрипела вода. Там грёб винт.

— А вот это уже по моей части! — Папа очень обрадовался, когда увидел чёрный пластмассовый ящичек. Я догадался, что это не просто ящичек, а прибор.

Спереди у него — выпуклое стекло, за стеклом дрожала стрелка. Кончик у стрелки был острый, как птичий клюв. Клюв показывал на цифры.

— Как вы думаете, что это такое? — Папа постучал ногтем по ящичку.

— Это? Прибор! — вперёд меня ответил Толька.

— Правильно, мистер Толя! От прибора, смотрите, идёт провод. Давайте, друзья, проследим: куда же это он направился?

Проводов было много, поэтому мы шли и руками держались за наш, чтобы не спутать его с другими.

— Вот! Вот куда он приходит! — Толька схватился за какую-то железную трубку.

— Нашли! Нашли «карман», — папа погладил рукой трубку.

— Карман?! — удивился я. — А что в него кладут?

— Да. Так называется эта штукенция. В него не кладут, а вставляют датчик, или, точнее, «термометр сопротивления».

Я думал, что карманы бывают только у брюк и пальто, а оказывается, ещё и на кораблях. Да ещё из железа!

— Ясненько, — продолжал папа. — Наш датчик следит за температурой подшипника: чтобы он, дорогой, не перегрелся, не расплавился.

— А где же этот подшипник? — спросил Толик.

— Да вот под этим кожухом! — Папа хлопнул рукой по толстой железяке. — Ну, а температуру подшипника можно увидеть по прибору — сюда и подходить не надо. Умный прибор?

— Это тот, со стрелкой, который мы видели?

— Ну конечно! А называется наш прибор — логометр. Запомнили?

— Запомнили.

Вдруг папа увидел ещё один интересный прибор. Он уже начал про него рассказывать, но тут подошёл механик и говорит:

— Братва, прогулка окончена.

— Как?! Уже?! — крикнул папа.

Он схватил меня и Тольку за руки, и мы выскочили на самый верх.

Здесь было солнце, дул ветер, и теплоход наш стоял у самого Эрмитажа. Как будто совсем никуда не уплывал.

Папа посмотрел на нас, засмеялся и сказал:

— И это называется празднично умытые дети!

У Тольки весь нос был запачкан мазутом. А у папы щёки.

— Вовка, — сказал Толик, — вытри бороду. Она у тебя вся грязная.

— А ты?! Полюбуйся на себя! Сразу видно, что ты своим носом лазал в теплоходную машину!

— Вот что, друзья мои, — сказал папа, — едем домой отмываться. Зато в следующее воскресенье, на самом раннем рассвете, мы вернёмся сюда, сядем на теплоход и будем любоваться нашим Ленинградом…

Тихие игры

— Ну, а спички, — сказал папа, — я забираю, чтобы вы не учинили маленький пожар на весь большой дом.

А мама добавила:

— Остаётесь сами себе хозяева. Играйте в какие-нибудь тихие игры, мы с папой скоро вернёмся.

И вот мы остались совсем одни: Борька, Вадик и я.

До чего же хорошо быть самому себе хозяином! Хочешь — спи! А хочешь — доставай на кухне из шкафа компот и ешь, хоть весь! И никто тебе не скажет, что компот нельзя есть большой столовой ложкой.

Сначала мы даже не знали, с чего начать. Мы с Борькой сидели на диване и подпрыгивали — кто выше. От этого пружины хрюкали, как поросята. Борька хотел подпрыгнуть до потолка. Я — тоже. У нас уже неплохо получалось, но тут Вадик позвал нас из кухни:

— Ребята! Давайте чай пить?! Чайник вон ещё какой горячий. Он потом остынет, а у нас ни спичек, ничего.

Мы с Борькой потрогали чайник. Он был горячий.

— Правильно! — обрадовался Борька. — Надо пить, пока горячий. Ещё неизвестно, когда придут твои папа с мамой. — И он посмотрел на меня.

Маленький чайник с заваркой мы не нашли, а нашли пирог с творогом. Стали пить чай так — с пирогом. Он был вкусный и большой.

— Я себе сам отрежу. — И Борька отрезал от пирога такой кусище, что он у него даже в руках не поместился.

— Вот обжора, — сказал Вадик.

— А мне, может, так вкуснее, — ответил Борька.

Мы выпили весь чай и съели весь пирог.

Пока мы ели, от Борькиного куска отлетали большие крошки. Прямо вся скатерть была засыпана.

— Ну и неряха же ты! — говорю я ему. — Полпирога раскрошил!

— Ни себе, ни людям, — сказал Вадик.

— А я эти крошки съем! Вот сейчас, — отвечает Борька.

Мы с Вадиком подняли скатерть за краешек, а Борька подставил тарелку.

— Ребята! — вдруг крикнул Вадик. — Смотрите! Я привидением буду! — И он набросил на себя скатерть. Тут мы с Борькой испугались: ни рук, ни ног — одно только белое. Мы побежали в комнату, а Вадик за нами. Борька забыл про крошки, бежит с тарелкой в руках.

— Ребята, я же привидение! — кричит Вадик. — Вы от меня не убегайте! Вы меня ловите!

Тут Борька немного успокоился и сказал:

— Я вот сейчас доем и буду ловить.

Борька высыпал крошки из тарелки прямо себе в рот.

— Ну, где привидение?! Сейчас я его поймаю! — И мы с Борькой стали ловить привидение.

Когда Вадик устал, я сделался привидением. А потом Борька. А потом я достал из шкафа простыню, потому что она была больше скатерти и в ней легче бегать. И совсем не было страшно, а только весело. Почему все боятся привидений?