Было в Соне что-то поразительно земное, надежное, приспособленное ко всяким условиям бытия. Будто ее, только родившуюся, тепленькую, еще розово-никакую, слегка растрясли, небрежно, а все же с понятием обжали, затем шлепнули по заднему месту, принявшему должные очертания, и велели — живи! И, получив от этого шлепка заряд жесткой энергии, она жила настырно и беспокойно — на радость синему миру.

Я чувствовал, что в мою жизнь входит что-то огромное, тоже еще розово-никакое, еще не получившее завершенной и точной формы. Я помалкивал, терпеливо прислушиваясь к самому себе. Я не хотел вносить в жизнь Сони какую-то сложность, какое-то смятение. А кроме того, молчала и Соня: кто знает, что она там думала обо мне!

Обогнули сопку — и тотчас завиднелись беленные известью бараки общежитий.

Соня пошла медленней.

— Теперь можно не спешить. Успеем даже пообедать на скорую руку. Видите, во-он еще только «баночки» пошли, я Веру Маломеру узнала. У нее росточек дай боже.

— А почему «баночки»?

— Мы так называем тех, кто подносит банки для спуска на поток. Вот они наготовят банок, а потом можно уже и нам идти на работу. Без банок все равно дела не будет.

Она часто дышала, и от нее чуточку пахло грозовым дождем, как бы очень тонкими духами.

— Пойдем к нам, выпьем чаю цейлонского, — предложила она, — разберем у вас в рюкзаке где чьи одежки…

В комнате у девушек оставалась одна только невзрачная Сидоркина — я знал ее почему-то именно по фамилии, — сейчас она гладила «стильные» брючки, от которых пахло рыбой.

— Никак не вытравить этого запаха, — пожаловалась она, — хоть стирай, хоть не стирай.

— А вы на танцы собираетесь?

— Чего это на танцы? Вообще в магазин пройтись — и то дело. А на танцах — с кем я буду там выплясывать, разве с Адмиралом?..

Соня с ходу занялась чаем, подключила электроплитку прямо к лампочному патрону. Эта плитка заслуживала описания в специальном толстом учебнике, она годилась и для выставки в музее: по просьбе и наущению девушек некий кустарь-одиночка соединил и обрамил жестью два кирпича, а в кирпичах выдолбил замысловатый лабиринт для спирали.

Ввалились Вика и Муза, усталые, запыхавшиеся, но возбужденные.

— Вы как на пожар бежали, — пожаловалась Муза.

— Бежали, — сказала Соня. — А почему было и вам не попробовать?..

Чайник невыразительно сипел. Произошло к тому же замыкание — скипелась уродливая спираль, надсадно возгудел синий глазок сплава, мигая слепящими ресницами.

К плитке подступила Муза — она за эти месяцы поднаторела в электротехнике. Приходилось вести постоянную борьбу с монтерами, по мнению которых девушки грубо попирали правила противопожарной безопасности. Монтеры якобы уличили девушек в том, что они обертывают провода бумагой, тогда как это было злостное измышление: на изоляцию шел добротный лейкопластырь из Сониной аптечки.

Укладывая сведенную спираль на место, Муза поделилась затаенным:

— Хорошо бы на медленном огне этой печки поджаривать в нынешнем модернизированном аду грешников мужчин. Особо вредных изредка с помощью короткого замыкания…

Девушки засмеялись.

— Хоть бы уж портативные атомные реакторы завезли, что ли, — как-то даже не смешно сказала Муза.

Соня поддержала ее:

— Это идея. Для расщепления макарон в кастрюлях на более калорийные продукты.

А Вика уточнила для себя:

— …конечно, жутко способствующие ужиманию наших талий. Иначе я не согласна.

Не дождавшись чаю, Муза занялась туалетом; извлекла из тумбочки флакон со слабым раствором перекиси водорода, обмакнула ватку, вытерла лицо и особенно старательно — красивый, кукольный носик.

Заметив недоумевающий мой взгляд, объяснила:

— Чтобы прыщиков не было. Я здесь, честно говоря, не умываюсь. Здесь вода жирная, и лицо потом жирное.

— Много у вас забот, Муза, — посочувствовал я ей.

— А то, думаете, мало? За собой как приходится следить — не будешь же телепаться неряхой. И стирка и варка…

Я невольно сравнил ее с Соней. Я теперь всех сравнивал с Соней. У Сони было округло-широкое, с азиатчинкой, задорное лицо. Нос ее ни в какое сравнение не шел с уникальным носиком Музы, будто вылепленным из теста пшеничной муки очень тонкого помола, с носиком, будто даже пахнущим ванилью.

И при всем том, казалось бы, очевидная, тщательно оберегаемая и протираемая слабым раствором перекиси водорода красота Музы выглядела какой-то неприятно-стерильной. Правда, Муза могла похвастать вдобавок и отличным сложением.

Ну что ж, кому что нравится, а мне…

Я наклонился к уху Сони, простирывающей в тазу косынку.

— Я приду к вам сегодня на завод, можно?..

— А помогать будете?

— А как вы думаете?

Она посмотрела на меня с недоверием.

— Я шучу, конечно. Но если вас пустят… Ах да, вас пустят! Ну, приходите. — Она поправила плечом прядку. — Только в эти дни идет большая рыба, работаем как проклятые.

— Вот и хорошо, что большая рыба. Я ведь, в сущности, еще толком не посмотрел ваше производство.

— А вам, геологу, это очень нужно?

— Мне нужно это как человеку, интересующемуся здешней жизнью и вами тоже… вашей работой…

Соня засмеялась.

— Ну, если так… если вы такой интересующийся…

Вика глянула на часы и с визгом сорвалась с табуретки.

— Девочки, опаздываем! Кончай чаевать!

В цехе мне вручили почти стерильной чистоты халат.

Я разыскал Соню у стола, куда лента транспортера выносила лотки с уложенной в баночки сайрой. На каждом таком металлическом лотке вмещалось по пятнадцати банок, и он был тяжел. А если лотки шли сплошь, друг за дружкой, их нужно было подхватывать на лету, иначе они становились и боком, и на попа, и неприкрытые банки летели в разные стороны. А потом эти лотки нужно было укладывать один на один, иногда высоко, пока их не отвозили дальше, в автоклавы, и при этом приходилось еще вести учет, собирать с каждого лотка нумерованные бирочки укладчиц.

В общем работы набегало так много, что обычно не всякая девушка тут управлялась, если считать, что иногда и мужчины, грузящие продукцию на многоэтажные тележки, не отказывались от помощи.

Как раз девушка, простоявшая здесь смену накануне, заявила наотрез:

— Что я, дурнее паровоза, такие тяжести ворочать? Я еще рассчитываю детей производить. А заработать — заработаю и на укладке, сколько мне нужно.

— Наверно, придется вам, Соня, стоять пока здесь, — сказала Сонина начальница, технолог цеха. — Вы как будто других покрепче. Вашим будущим детям, надеюсь, это не повредит.

— Ерунда, — засмеялась Соня. — Только боюсь, что с непривычки я тут дров наломаю.

— Можно ей помочь? — попросил я; за полчаса, что я стоял здесь, в общих чертах вырисовался несложный, хотя и напряженный характер предстоящей работы.

Женщина взглянула на меня критически; я как-то встречался с ней в конторе, она меня знала.

— Не пойму, что вам за корысть… А вообще помогать милости просим. Халат у вас есть.

В этот день особенно густо шли лотки, просто потоком. Поступала крупная рыба. Восемь-десять долек — и уже банка. Тогда как мелкой сайры нужно было уложить в банку двадцать, тридцать, а то и больше долек. Естественно, что затормаживался производственный процесс, выработка у девушек падала. Они проклинали дни, когда поступала мелкая сайра. Они ее ненавидели.

Пока Соня разбирала бирки — номерок к номерку — и записывала что-то в учетную ведомость, я подхватывал лотки, складывал их один на один подальше от приемочного стола, помогал их отгружать. В четыре руки у нас как будто стало получаться.

Изредка у меня выкраивалось и совсем свободное время, я наблюдал за цехом, пытался проследить все рабочие циклы. Не знаю, зачем мне это было нужно. Просто интересно…

Над головой, позванивая и мельтеша, скатывались баночки, сливаясь к концу спуска в бронзовеющую тесьму. Внизу их наперебой подхватывали укладчицы, набрасывали в ящики доверху, разносили по своим столам. Не запасешься лотками — будешь стоять, не достанешь вовремя банок — тоже простоишь. Укладчице необходимы не только сноровистые, ловкие пальчики, но и практическая хватка, изворотливость, умение в нужный момент оторваться от работы (а она так спорится, что уйти от стола бывает превыше сил!), оторваться и ринуться на розыски свободных лотков!