— Если вы это твердо решили, то наше управление поможет вам, — серьезно и даже строго ответил полковник Голубкин. — Кончайте школу и приходите. Направим вначале на учебу.

Наступила пауза. Иван Федорович чувствовал, что ребята еще не все сказали, но стесняются продолжать разговор. Чтобы дать им возможность подумать, полковник шутливо нахмурился и нарочно грозным тоном проговорил:

— Хотя вы еще и не мои подчиненные, но приказы должны научиться выполнять. Был приказ съесть все варенье и потребовать добавки. Выполняйте.

Света наполнила опустевшие стаканы. Подцепив на ложку вишневое варенье, Тимур, как бы между прочим, спросил:

— А если девушка захочет работать в розыске? Как тут?

— Что ж. Есть у нас и женщины-сотрудницы, — подавив улыбку, ответил Иван Федорович.

— Это ты насчет Светы, что ли?

— Да, я тоже с ними хочу, — смущенно кивнула Света.

— Только предупреждаю, друзья, — дружески сказал Иван Федорович. — Работа у нас нелегкая. Прямо скажем, тяжелая работа. Да и учиться вам придется немало.

— Этого мы не боимся, — в один голос ответили трое друзей.

Вспоминая сейчас этот вчерашний разговор, Иван Федорович улыбнулся. Горячий порыв ребят, с благородной щедростью юности готовившихся отдать свои лучшие годы борьбе за очищение нашего общества от грязи, тронул и обрадовал его. Это шла чистая в помыслах, честная и непримиримая комсомолия, надежная смена старшего поколения чекистов, «Им, конечно, будет легче, чем нам, старикам, — добродушно улыбнулся полковник. — Они будут выметать последний сор и пыль с первых ступеней коммунизма. Ну что ж. Так оно и должно быть. Об этом времени, наверное, и мечтал Дзержинский, начиная по указу Ленина борьбу не только со шпионажем, террором и заговорами, но и с бандитизмом, спекуляцией, хулиганством. Наше дело разделаться с еще уцелевшими зубрами преступного мира. С зубрами вроде Каракурта.

Иван Федорович взглянул на часы и поднял трубку внутреннего телефона.

— Приведите арестованного Самылкина! — приказал он.

Два конвоира с обнаженными наганами ввели Каракурта в кабинет и, посадив его на заранее подготовленный посередине комнаты стул, в нерешительности затоптались у двери.

— Ничего, идите, — отпустил их Голубкин. — Побудьте за дверью.

— А не боишься, что я тебя опять ножиком пощекочу? — с хмурой издевкой спросил Самылкин.

— Чего ты бравируешь? — презрительно смерил его взглядом Голубкин. — Ни нож, ни наган в твои руки больше не попадут. Хватит землю поганить.

— Грозишь?

— Констатирую факт.

— Значит, меньше расстрела не будет?

— Полагаю, что так. Знал, на что шел.

— Знать-то оно знал, да все-таки… — в невольном замешательстве протянул Каракурт и вдруг, распаляясь, сердито выкрикнул: — Ну так ковыряйся, гад, в моих делах! А я от всяких показаний отказываюсь. Так и запиши: «Обвиняемый Самылкин Игнат Евтифеевич, он же Каракурт, от дачи показаний отказался».

— Не психуй, — обрезал его Голубкин. — Твои показания нужны нам, как покойнику путевка в санаторий. В деле все и так ясно. Завтра мы его передаем.

— Как передаете? — опешил Каракурт. — Уже закончили?

— Мы свою работу закончили. Добавим в дело справку, что «обвиняемый Самылкин Игнат Евтифеевич, он же Каракурт, от дачи показаний отказался» — и все.

— Занятно, — недоверчиво протянул неприятно пораженный Самылкин. Безусловно, старый бандит надеялся использовать время предварительного заключения для организации побега. Голубкин понял это и усмехнулся. Каракурт догадался, что его тайные надежды разгаданы.

— Значит, без меня меня женили, — с ненавистью глядя на Голубкина, сквозь зубы проговорил он. — Навешали на меня всех собак, сволочи!

— Вот прочтешь обвинительное заключение, узнаешь, много ли чужих собак на тебя повешено? Хотя основные пункты обвинения уже ясны и я могу вкратце перечислить их. Поскольку ты отказываешься от показаний, то я остановлюсь только на безусловно доказанном.

— Интересно, — с независимым видом процедил Каракурт. Полковник понял, что бандит не пропустит ни слова из того, что он ему скажет.

— В начале этого года, точнее 6 января, ты бежал с места заключения, отсидев всего три с половиной года из пятнадцати по приговору, — начал Голубкин. — Приехал в Краснодар и совершил там несколько ограблений. В числе ограбленных был и Караулов Иван Семенович, по документам которого ты проживал до момента ареста. После Краснодара ты побывал в Свердловске, Новосибирске, Алма-Ате. Подолгу в этих городах не задерживался. Три-четыре ограбления — и дальше. Но при ограблениях ты брал только наличные деньги и золото. В мае месяце ты приехал в наш город. С помощью освобожденного по амнистии уголовника Косого и Жорки Мухаммедова создал небольшую, но активную банду грабителей. Часть твоих подручных действовала на мотоциклах. Тебя больше всего интересовало золото. Решив сразу взять крупное количество драгоценностей, ты организовал ограбление Ювелирторга. Но здесь дело сорвалось. Вынужденный бежать, ты застрелил двух своих напарников — Зарифова и Клебанова. Ну как, верно я излагаю ход событий?

— Это еще надо доказать, — хрипло ответил Каракурт.

— Уже доказано показаниями Косого, Мухаммедова и экспертизой пуль, извлеченных из тел Клебанова и Зарифова. Пули были выпущены из нагана, отобранного у тебя при аресте. Продолжим. Сам ты принимал личное участие только в грабеже Ювелирторга и квартиры Арских. Для легализации ты поступил работать шофером в гараж райпотребсоюза и зарекомендовал там себя как отличный работник.

— Смягчающее вину обстоятельство, — искривился в улыбке Каракурт.

— Наоборот, просто маскировка гадины под честных людей.

— Но за все, что ты мне рассказал, расстрел не обязателен. «Принимая во внимание чистосердечное раскаяние…» — елейным тоном процитировал бандит. — Могут и заменить…

— Не рассчитывай. Ведь, кроме того, ты пытался убить Гани Рустамова, узнавшего о твоих бандитских делах. Чтобы сбить следствие с правильного пути, ты сунул в карман оглушенному ударом молотка Рустамову пачку папирос с анашой: мол, наркоман вел машину и сделал аварию. Ты велел Мухаммедову убить Григория Молчанова и, наконец, лично тобою убит в колхозе «Счастливое» Александр Данилович Лобов.

Последние слова полковника упали на Каракурта как тяжелый камень. Он даже покачнулся вперед и тяжело задышал.

— Врешь, вот это врешь, — прохрипел он, — липу лепишь, гад!

— Если хочешь, дадим очную ставку с Сивоконем, с Жоркой Мухаммедовым, да и «вальтер», принадлежащий полковнику Гурину, из которого ты стрелял в Лобова, разыскан.

— До всего докопался, — с бессильной злобой бросил Каракурт. — Поумнел, видать.

— И поумнел, конечно, — спокойно согласился Иван Федорович, — да и для тебя простора меньше стало. Подручных надежных не имеешь. Даже Мухаммедов с Сивоконем от тебя отвернулись.

— Под вышку подводишь, — не обращая внимания на слова Голубкина, все более наливаясь злобой, хрипел Каракурт. — За старое мстишь…

— Нет, — внимательно вглядываясь в искаженное злобой лицо Каракурта, ответил Иван Федорович, — не мщу, а исправляю ошибку молодости. И как я тебя тогда, в тридцатом году, не разгадал? Даже в комсомол рекомендацию дал.

Воспоминание о днях юности необычно подействовало на старого бандита. Он несколько секунд сидел молча, глядя в глаза Ивана Федоровича, и вдруг дрогнувшим голосом проговорил:

— А какая лично для тебя выгода в том, что меня расстреляют?

— Огромная, — спокойно ответил Иван Федорович. — Тогда лично мне, — подчеркнул он, — не придется возиться с распутыванием твоих подлых дел.

— Да тебе и так больше не пришлось бы возиться со мною, — неожиданно тихим голосом проговорил Самылкин.

В глазах Голубкина промелькнуло удивление. «Что еще задумал Каракурт? Разжалобить меня собрался, что ли?»

— Иль ты в монастырь уйти собрался? — усмехаясь, спросил он. — О спасении души задумался?