Подпоручник не мог усидеть в караульном помещении и отправился обходить посты, ругая себя за то, что не захватил хотя бы несколько гранат.

Метель не утихала. Завывания ветра напоминали временами человеческие голоса. Офицер и караульные, вслушиваясь в эти звуки, улавливали в них какие-то крики, команды…

Ночь тянулась медленно. Мешковский ни на минуту не сомкнул глаз. Он насквозь промочил сапоги, промерз до костей и уже не мог понять, дрожит ли от холода или от нервного возбуждения.

Когда же начало светать, он с облегчением повалился на нары и заснул мертвецким сном. Даже не почувствовал, как разводящий — курсант Клепняк — осторожно снял с него мокрую шинель и накрыл своей сухой.

Его разбудили чьи-то голоса. Это прибыли Брыла и курсант с термосом.

После завтрака Мешковский вместе с хорунжим прошли по темным коридорам тюрьмы. Охранники, которых вечером и ночью вообще не было видно, выползли откуда-то и теперь разносили завтрак.

Заключенных было немного: подозрительные личности в форме немецких вспомогательных служб, несколько типичных уголовников.

К Мешковскому подошел охранник, тот самый, который привел их вчера после инструктажа, и фамильярно усмехнулся:

— Ну и как? Натерпелись, наверное, страху? Ну и ночка выдалась!

Коридор подметал заключенный в довоенной форме польского полицейского. Брыла заговорил с ним. Конечно же, тот был невиновен и попал сюда по ошибке! Ждал только окончания следствия. Жаловался на недоброжелательность людей, на злые языки. Совесть его чиста. Во время оккупации он сделал людям столько хорошего, а теперь они его вот так отблагодарили.

— Вот врет! — засмеялся охранник, когда заключенный вернулся в камеру. — Брешет как сивый мерин! Наводил ужас на всю округу. Люди боялись его больше, чем немецких жандармов.

Дневной свет разогнал ночные тревоги Мешковского. Он уже мог иронизировать над своей «храбростью».

— И ты веришь, что они хотят освободить этих уголовничков? — спросил он хорунжего.

— А почему не верить? — удивился Брыла.

— После знакомства с ними мне кажется, что это какое-то недоразумение…

— Не думаю.

— А я вот думаю. По правде говоря, вчера я настолько проникся мнимой опасностью, что всю ночь места себе не находил…

— А сегодня ты уже в это не веришь?

— Нет! Что им даст освобождение нескольких уголовников? Вряд ли станут рисковать ради них!

Брыла пожал плечами:

— Наивно рассуждаешь! Неважно, кто сидит. Реакция постарается обработать соответствующим образом общественность, представить бандитов национальными героями…

Мешковский скептически усмехнулся:

— Это только предположения.

— Конечно, — согласился Брыла. — Но не лишенные оснований.

— А я все-таки считаю, что никакого нападения не будет… — заключил командир взвода.

После неприятных ночных переживаний нервное напряжение у Мешковского спало. Он находился в приподнятом настроении, шутил с курсантами, никак не мог дождаться конца дежурства. «Успею еще, наверное, забежать в госпиталь. Ольга в шесть кончает работу. Провожу ее домой», — решил он.

Когда пришла смена из седьмой батареи, Мешковский водил ее командира по территории тюрьмы и, показывая расположение постов, успокаивал взволнованного офицера:

— Конечно, надо быть бдительными и соблюдать все меры предосторожности! Но вам повезло с погодой, вот-вот взойдет луна. На этом поле все будет видно как на ладони!

— А вчера была отвратительная погода. Наверное, натерпелись тут страху, а? — сочувственно расспрашивал начальник нового караула.

— Да, невесело было… — признался Мешковский и добавил: — Но я, откровенно говоря, не очень-то верил в возможность нападения.

Спустя несколько дней это мнение стало преобладать в училище. Поговаривали даже, что караулы в тюрьме вот-вот снимут.

Шестая батарея жила в ожидании приближающихся экзаменов.

Новость принес Вирчиньский. Он влетел в учебный класс, запыхавшись от быстрого бега.

— Внимание! — заорал курсант таким голосом, что все моментально затихли. Отдышавшись, взволнованно сообщил: — Экзамены начнутся в понедельник… На них будет присутствовать начальник училища.

Кто-то недоверчиво спросил:

— А ты откуда знаешь?

— Знаю, — отрезал Вирчиньский. — Экзамены будут по всем предметам.

Прижатый товарищами к стене, он рассказал, как разузнал об этом. Все в батарее знали, что Вирчиньский ухаживает за Зосей, официанткой из офицерского клуба. Их последнее свидание состоялось в укромном уголке рядом со входом в клуб. Уединение было нарушено голосами двух офицеров, выходивших из столовой после обеда. Их беседа заинтересовала Вирчиньского, когда он услышал, что речь идет о шестой батарее.

— В шестой экзамены начинайте самое позднее в понедельник, — сказал один из них.

— Я тотчас же доведу это до сведения Казубы, — ответил другой.

— Полковник Ольчик обещал присутствовать…

В этот момент офицеры миновали влюбленную парочку. Курсант узнал в одном из них заместителя начальника училища по учебной части, а в другом — командира дивизиона.

Когда они удалились, Вирчиньский, даже не попрощавшись с девушкой, со всех ног бросился в батарею, чтобы поделиться с товарищами этой сенсационной новостью.

Всю вторую половину дня продолжались споры относительно достоверности этих сведений. Сомнения были окончательно рассеяны Казубой во время вечерней поверки.

— Ну, ребята! — сказал он. — Не подкачайте! Мы должны занять первое место в дивизионе! Кто хорошо сдаст, будет повышен в звании! Хотелось бы, чтобы в нашей батарее прибавилось подофицеров!

Со следующего дня началась подготовка к экзаменам. Преподаватели волновались ничуть не меньше курсантов. Экзамены должны были показать результаты их труда. Консультации продолжались с утра до позднего вечера. Пользуясь случаем, Брыла поближе познакомился с преподавателем матчасти капитаном Воловским.

Капитан — кадровый офицер Советской Армии — был родом из-под Житомира. Уже с первого взгляда в нем угадывался солдат и артиллерист по призванию. Воловский не пожелал уйти в отставку, хотя имел инвалидность. У него были страшно изуродованы руки, все в шрамах. Приходилось только удивляться, как он мог держать авторучку.

Воловский же только посмеивался:

— Все это ерунда. Могло быть и хуже! Руки — не самое главное. Для артиллериста важнее голова. А она на месте.

Его никогда не покидало хорошее настроение. Многое довелось ему испытать во время войны. On был юмористом и отменным рассказчиком. В его интерпретации даже самые трагические ситуации приобретали комический оттенок. В таком ключе капитан рассказал Брыле о своем боевом крещении в сорок первом.

Война застигла Воловского в Бресте. Получив контузию уже в первом бою, он пролежал в каком-то саду, пока не стемнело. Когда пришел в себя, город уже заняли фашисты.

Воловский, в то время молоденький лейтенант, двинулся догонять фронт, ушедший в глубь Белоруссии. Брел через топи, болота, по бездорожью, лесами, укрывался в высоких хлебах. Поначалу шел один, но вскоре собрал под своей командой небольшой отряд из таких же, как он, бойцов, мечтавших вернуться к своим.

Его одиссея продолжалась почти месяц. Однажды в лесу они натолкнулись на батарею 76-мм пушек. Все командиры в батарее погибли, а расчеты понесли тяжелые потери. В Воловском заговорил артиллерист. Уничтожить пушки?! Ни в коем случае! Он пополнил расчеты своими товарищами, приободрил бойцов. Сам являл пример бодрости духа.

— А чего мне было грустить? — объяснял он свое тогдашнее состояние Брыле. — У меня ведь снова были пушки!

В баках тягачей не осталось горючего. Лейтенант отправился на поиски тягловой силы. Вернулся с лошадьми и волами. Тягачи привели в непригодность и двинулись дальше на восток. Обходя опасные места, попали в болота. В течение нескольких дней пробирались по болотам, вытаскивая пушки и зарядные ящики из трясины, и наконец вышли уже за линией фронта.