Последнюю фразу она произнесла шепотом. После короткой паузы заговорил Маккарти:

– А вас-то… не мучила совесть?

Она немного помолчала. На ее пересохших губах мелькнула усталая, горькая улыбка.

– Хотите знать, было ли мне стыдно? Чувствовала ли я себя шлюхой, девкой, которой попользовались? Так?

Маккарти покраснел, скривил губы под своим переломанным носом.

– Вспомните, мне было всего девятнадцать. Я выросла в стране, где людей расстреливают, сажают в лагеря. Нас убедили, что таков закон революции. «Сдайся, враг, замри и ляг! Партия – рука миллионопалая, сжатая в один громящий кулак», – писал Маяковский. Сталин его назвал лучшим, талантливейшим из наших поэтов. Кстати, Маяковский тоже застрелился.

Из ее прически выпала еще одна прядь. Теперь она это заметила. Прикрыв глаза, она двумя руками поправила шиньон. Ее усталость делалась все заметнее. На лбу выступили капельки пота. Она постоянно облизывала кончиком языка пересохшие губы, стирая остатки помады. Стоявший перед ней графинчик с водой она давно уже прикончила.

Кон копался в своих бумажках, готовя очередные каверзы. Это был воистину неутомимый садист. Он уже собирался задать вопрос, но Вуд остановил его.

Он наклонился к Никсону и Маккарти, заслонив рот ладонью, чтобы никто в зале не смог прочесть его речь по губам. Мундт и другие сенаторы подались к троице, чтобы тоже пошушукаться. Они тревожно поглядывали на нас, журналистов. Русская их порядком озадачила. Теперь им приходилось биться на чужой территории.

Марина была похожа на загнанную лань, переводящую дух, пользуясь тем, что охотники чуть поотстали. Тут я совершил поступок, которого сам от себя не ждал. Схватив со столика прессы полный графин, я поставил его перед женщиной, надеясь, что она хоть взглянет на меня. Так и случилось, когда Вуд выкрикнул мою фамилию.

– Господин Кёнигсман! Господин Кёнигсман, что это вы делаете?

Я наполнил стакан, глядя прямо в ее синие очи, расширившиеся от удивления. Вуд угрожающе бурчал, коллеги-журналисты посмеивались. Копы уже стояли у меня за спиной. Я улыбнулся женщине, стараясь своей улыбкой выразить ей сочувствие, хотя бы немного подбодрить. Ее глаза были чуть покрасневшими, но не от слез, а от плавающего в зале сигаретного и сигарного дыма. Еще до того, как копы мне стиснули плечи, я заметил, что в глубине ее глаз словно бы затеплились крошечные огоньки, растопившие синий лед ее зрачков.

Копы бесцеремонно подтолкнули меня в направлении столика прессы. Наблюдая краешком глаза, я отметил, что Гусеева пьет воду с такой жадностью, будто пересекла пустыню Мохаве. Я покаялся перед Вудом:

– Извините, господин председатель, но свидетельнице забыли подлить воды.

Не удостоив меня взглядом, он снова бахнул молоточком, чтобы восстановить тишину.

– На сегодня слушание закончено! Оно продолжится завтра. Час будет объявлен особо.

Кивнув копам, которые мигом приблизились к женщине, он возгласил:

– Мисс Гусеева, вы нарушили законы Соединенных Штатов Америки. Обязанность нашей Комиссии передать вас органам правосудия. Прокурор Кон сопроводит вас к судье, который вам зачитает ваши права.

Это сулило женщине следующую ночь провести в кутузке. И еще целую кучу неприятностей.

По моей спине пробежал холодок. А ей, казалось, хоть бы хны. Русская заранее знала, что этим кончится. Думаю, она была рада теперь помолчать. Когда копы схватили ее за руки, женщина инстинктивно попыталась вырваться. Сейчас я уже не сомневался, что ей пришлось многое испытать. Наверно, нечто и похуже этого ареста.

Копы повели женщину к двери в глубине зала. Кон следовал по пятам. Пока она не скрылась за дверью, я все надеялся, что она ко мне обернется. Понятное дело, чепуха! Но я был теперь настроен даже слишком романтически.

Репортеры уже повскакивали с мест. Их группка увлекла меня в сторону Вуда. Стоя в компании с Маккарти и Никсоном, он жестом подозвал нас. Когда мы сгрудились вокруг них, как послушные детишки, он нас попросил не галдеть.

– Мы вам будем благодарны, если вы несколько дней подождете с отчетами об этом слушании. Обсудив показания нынешней свидетельницы, Комиссия пришла к выводу, что их огласка может нанести ущерб безопасности Соединенных Штатов. Значит, следующее заседание будет полностью закрытым, даже для прессы. Как и положено, когда существует угроза национальной безопасности.

Ясно, что последовал взрыв негодования. Вуд и ухом не повел. А Маккарти не преминул прочитать нам мораль. Он просто обожал при любом удобном случае напомнить всем и каждому обязанности добропорядочного гражданина Соединенных Штатов, истинного патриота. Мол, газетчик должен с пониманием отнестись к этому решению Комиссии, «если только он не большевистская подстилка». Сенатор очень любил хлесткие обороты, казалось, смаковал их будто конфетку. А Вуд нас заверил, что мы будем вскоре проинформированы о результатах слушаний.

– Когда наконец разберемся, что в показаниях ложь, что правда, мы устроим пресс-конференцию. Позовем только вас, здесь присутствующих. Поверьте, господа, вам будет о чем написать.

Перевод: Кон и вся банда Маккарти собирались терзать русскую до тех пор, пока она не согласится возвести на себя любую напраслину. Плотно закрытые двери позволят им с ней совсем уж не церемониться. А если она выдержит все эти пытки, то они обольют ее еще большей грязью, оболгут, а нам придется их ложь повторять, как попугаям.

Я предоставил коллегам возмущаться, сам же придумал кое-что получше. Бочком пробрался к стенографисткам. Одна из них работала в секретариате Вуда. Эта красивая блондинка под тридцатник звалась Ширли Лимен. Пару лет назад мы с ней собирались пожениться. Но даже и раздумав, не порвали отношения, встречались время от времени.

Ширли уже вытягивала испещренную значками ленту из стенографической машинки. Затем она смотала ее в рулон, чтобы поместить в специальную деревянную коробочку, судьба которой – упокоиться в сейфе Вуда, где хранятся все его перлы. Девушка мне улыбнулась.

– А я думала, подойдешь ко мне или нет.

– Ну, Ширли, как ты могла сомневаться? Ты ж меня знаешь.

Она хмыкнула, плотно прижимая крышку коробочки.

– Да, ты настоящий джентльмен, так галантно преподнес графин.

– Маккарти и вся эта компашка просто инквизиторы.

Ширли не возразила. В политических вопросах у нас с ней было такое же полное согласие, как и в сексе. То, что она теперь работала на Вуда, ничего не меняло. Боссов не выбирают.

– Но только на этот раз им попался крепкий орешек.

– Похоже…

– Ты когда-нибудь такое видела? Эта женщина притворилась еврейкой, чтобы спастись. Лично я – нет!

Ширли была еврейкой по отцу, полукровкой. Еврейская тема ее раздражала.

– И я никогда. Как и никогда не слышала о Биробиджане. Выходит, я не лучшая еврейка, чем Кон еврей.

Ширли спрятала коробочку с лентой в свою просторную сумку, накинула пиджак и взяла меня под руку. Мы вышли из зала, помахав на прощание знакомым. Когда мы, спустившись по лестнице, оказались на парковке у западной стены здания Сената США, она решилась задать вопрос:

– Думаешь, она не врет?

– Еще рано делать выводы.

– Интересно, зачем я тебе понадобилась?

– Решил пригласить на обед…

– Ну и дела! Значит, я тебе просто необходима.

– С твоей стороны было бы очень любезно, если бы ты сделала для меня копию стенографической ленты. И следующих заседаний тоже.

– Так и знала.

– Я с тобой никогда не хитрил, Ширли. Сама слышала, что заявил Вуд. На следующие заседания прессу не допустят. Значит, мы будем питаться только их объедками.

– А ты представляешь, чем мне это грозит, Ал?

– Ничем особенным. Никто не узнает…

– Пока не выйдет твоя статья.

– Да я не собираюсь ничего публиковать. Просто хочу узнать продолжение истории. Понять, врет русская или нет. Но и сейчас могу дать голову на отсечение, что тут есть хотя бы доля правды.