— Слышала, как он тебя распекал, — утешала ее секретарша.

— Честное слово, с Савиным легче было. Он никогда так не говорил…

— Почему было? Савва еще прокурор, — сказала Земфира Илларионовна. — А во-вторых, я тоже сперва опасалась Алексея Владимировича. Потом привыкла. Сухарь он. Требовательный. У каждого свой стиль.

— Прокурор тоже требовательный. Может быть, даже больше. Но он доверял мне, не опекал так мелочно…

— Это верно… Навестила я вчера его жену. Говорит, что поправляется наш Савва.

— Я рада. Его здесь действительно не хватает. Земфира Илларионовна, ко мне никого нет?

— Нет, Верочка, — ответила секретарь.

— Пойду на почту. По делам.

— Больше, больше двигайся. Полы мой, стирай, работай.

— Знаю, — улыбнулась Седых.

— Вот-вот, рожать будет легче. Перед тем как в роддом идти, я сама весь дом перемыла, прибрала….

Вере Петровне трудно было представить, как эта хрупкая, маленькая и сухонькая женщина когда-то ходила беременной, рожала.

— Страшно было? — спросила она.

— Конечно. Врут бабы, что не страшно. Конечно, если четвертого, пятого, тогда наверно. Первого — не весело идти. А как показали мне мою Анку — слезами от радости залилась… И все забыла. Так, наверное, и все.

Вера Петровна счастливо улыбалась чему-то своему.

Чижак вел себя в кабинете следователя совершенно спокойно.

— Я отношусь к жизни философски, — сказал он, поглаживая бороду. — Все, если так можно выразиться, крутится вокруг главного — любви. Верно я говорю?

— Любовь очень много значит в жизни человека, — подтвердила Вера Петровна, с любопытством поглядывая на его экстравагантную внешность. — Но неужели вы своей профессией тоже обязаны любви к кому-нибудь?

— Нет. Если девушка нравится мне и спрашивает, чем я занимаюсь, я говорю — герпетолог. Загадочно. Привлекает. Если не нравится, говорю, что змеелов. Всё! Больше данная особа ко мне не подойдет. Психология женщины, как я успел заметить, довольно примитивная штука… Я, разумеется, не имею в виду присутствующих.

— Интересно, — засмеялась Седых. — И у вас достаточно оснований для таких обобщений?

— Вполне. Женщин я делю на восемнадцать категорий. Классификация строго научная, с учетом большого опыта. И знаете, разговаривая с мужчинами, в общем-то каждый раз убеждаюсь, что мои наблюдения и выводы абсолютно правильны. Но при разнице у всех восемнадцати категорий наблюдается ряд общих черт…

— Например, какие категории?

Чижак взял в кулак бороду.

— Категория первая. У которых тяга к семье, верности. Типичный представитель — наша Зиночка Эпова. Знаете?

— Да, конечно.

— Типичный комплекс семейственности. Хочет замуж. Нет, я ничего плохого в этом не вижу, но думаю, что замужество — это следствие, а не самоцель…

— Ясно. А Оля Гриднева? — как бы невзначай спросила Вера Петровна.

— Та похитрее будет. Четвертая категория. Ей подавай что-нибудь из ряда вон. И обязательно во всех отношениях на голову выше всех остальных…

— Деньги любит?

Чижак на секунду задумался.

— Да не просто деньги, это каждой дуре… простите, девчонке нравится, а с гарантией…

— То есть как?

— Очень просто: ведь сотню можно рублями, а можно одной бумажкой. Значит, не переведутся. Мне думается, Гриднева из тех, кто крупную купюру выискивает. А чего бы ей тогда мотаться то к геологам, то к нам? Мы все-таки поденежней будем.

— Может быть, вы, Чижак, несправедливы к ней?

— Я? Несправедлив? А с чего мне быть к ней несправедливым?

— Между людьми разное бывает, — улыбнулась Седых.

— Нет, я к ней не питал ничего. Этот тип девушек для меня ясен. А если ясен, значит — не интересен.

— А она была к вам неравнодушна?

Веня развел руками:

— Это уж спросите у нее.

— Хорошо, знаток женского сердца и души. А как по-вашему, могла бы Гриднева похитить яд?

Веня ошалело посмотрел на Веру Петровну.

— Вы можете не отвечать, если не хотите, — сказала следователь, глядя на растерявшегося Чижака.

— Нет, почему же, — пробормотал тот. — Значит, могла ли она того, ну… увести флакон?.. А черт ее знает! — Веня наморщил лоб. Видимо, в его голове происходила невероятная для него работа. Он посмотрел на Веру Петровну, потом в окно, затем снова на следователя. Встряхнувшись, Чижак вдруг расплылся в улыбке: — Нет, не могла!

— Почему?

— Женщина, — развел руками Вениамин. — Этим все сказано.

Седых рассмеялась:

— Что именно?

— Поймите: барахло там, тряпье, ну мех еще — куда ни шло. Но яд? Нет. — Чижак решительно рубанул ладонью.

После поездки в областную прокуратуру Холодайкин стал проявлять к делу о пропаже сухого яда все больше и больше внимания.

Он тщательно ознакомился с материалами следствия и решил дать кое-какие указания Вере Петровне.

— Вы должны проверить всех, — сказал врио прокурора. — Хорошо, Кравченко опускаем. Ей одной это во вред. Давайте рассуждать: Эпова Зинаида могла быть тем самым человеком, который похитил яд?

— Нет.

— Почему же? То, что она строила определенные виды на бригадира Азарова, ясно.

— Обыкновенная романтическая влюбленность.

— Вы плохо знаете талышинцев. Между прочим, это всегда были зажиточные, крепкие люди. И при царе, и при Советской власти. Места здесь богатые. Нравы суровые. Ее бабку выдали замуж в пятнадцать лет, мать — в шестнадцать. А Эповой уже девятнадцать. Так вот допустим, что Зинаида Эпова задумала женить на себе Азарова. Парень он грамотный, постоянный хороший заработок, внешность отличительная. А здесь появляется Гриднева и отбивает кавалера. Разве не повод для ревности? А где ревность — там всякое может быть. Так что Эпову со счета сбрасывать нельзя.

— То есть вы хотите сказать, что Эпова предрасположена к совершению преступления? Но это неверно вообще!

— Погодите вы со своими теориями! Я вас нацеливаю… Теперь возьмем шофера.

— Пузырева?

— Да. Выпивает. А на выпивку нужны деньги. И немалые. Пьяницы все свое добро пускают по ветру. Зыркают по сторонам — где что плохо лежит. А здесь под рукой яд. Бери спокойно — и дело с концом. Маленький флакончик, а более четырех тысяч рублей. На водку хватит во-о! — Холодайкин провел рукой по горлу. — Эту версию тоже следует отработать.

— Я уже о нем думала. Но вы представьте себе личность шофера: простой, деревенский парень, освоивший профессию водителя в армии. Честно относится не только к своему прямому делу — вождению машины, но и к другим обязанностям. Хорошие руки у парня. Он может и проводку в избе провести, и кран сменить, и смастерить что-нибудь полезное из ненужных деталей. А это верный и никогда не исчезающий приработок. Не очень большой, но всегда достаточный для того, чтобы выпить. И этот смекалистый крестьянский парень отлично понимает, что хоть яду цена четыре тысячи, но никуда он его не денет. Примусную иголку продать можно, чайник, паяльник, наконец, аккумулятор и покрышки — товар быстро и незаметно реализуемый, но яд… Таким образом, личность Пузырева довольно ясна.

— Для меня тоже, — усмехнулся Холодайкин. — Алкоголик. Они ради водки пойдут на любое хищение. Это же потенциальные преступники.

— Главный критерий в оценке личности — это факт совершения или несовершения преступления, — заметила Седых. — Нет факта преступления — нет преступника. Так считают виднейшие советские криминалисты. Фактов против Пузырева нет.

— Пока нет. Вот я вам расскажу случай из своей практики. Появился у нас здесь в Талышинске после войны конокрад — Тит-Косой. Машин тогда почти совсем не было, все на лошадях ездили. И вот две лошади пропали у хозяев. Задержали Тита-Косого, дали два года. Дело было запутанное. Короче, легко отделался. Возвращается он снова. Год всего отсидел. В лагере скостили за хороший труд. Я вызвал его к себе и провел беседу. Парень клянется-божится, что завязал. Ну, завязал так завязал. Но проверять надо. В базарный день иду на рынок. Смотрю, Тит-Косой возле коней отирается. Там длинная коновязь была. Вы старый рынок не застали, не можете знать… Я ему повестку на завтра к себе. Всегда ношу с собой пачку. На следующее утро парень ко мне явился. Я ему опять профилактику. И так раз шесть-семь. И что вы думаете? Не крал лошадей Тит. Во всяком случае, в нашем районе. Потом исчез куда-то… Вот, собственно, так, Вера Петровна.