Видит Иля — у высокой пихты чум стоит. Поставил он упряжку в стороне и пошёл к чуму. Вокруг тихо. Вошёл Иля в чум. У огня сидят старуха и молодая девушка. Возле них на полу лежат кучи шкур выделанных, а они шьют из них сахи (Саха — тёплая меховая шуба), малицы, унты и топоги (Топоги — меховые сапоги мехом наружу).

Вдруг вскочила со шкур старуха да как закричит страшным голосом. Закружилась на одном месте, замахала руками и давай рвать на себе волосы и бросать их в огонь. Вспыхнули волосы, и полетели вверх искры огненные.

— Говорите, в какой стороне ваших мужиков искать? — сердито спросил Иля.

Заплакала девушка, смотрит украдкой на старуху и дрожит от страха. А старуха кричит на разные голоса, бормочет что-то, понять Иля не может.

— Не ори ты! — закричал ей Иля. — Говори: в какой стороне ваших мужиков искать?

Замолчала старуха, села, спрятала лицо в подол широкого платья, а девушка прикрыла лицо и кивнула Иле в сторону, откуда солнце встаёт по утрам.

Выбежал Иля из чума, подбежал к своей упряжке, и помчали его оленихи в сторону, откуда по утрам солнце встаёт.

Скоро на снегу показались следы от нарт, а ещё подальше большое стадо оленье. Косматые собаки в снегу прыгают, сгоняют стадо в кучу, а мужики торопятся, кричат, ловят оленей, впрягают их в нарты.

Как увидели оленихи стадо, замычали. Подняли вверх головы олени в стаде, стали бить копытами снег.

Закричали мужики на собак, а старый старик с редкой белой бородой выскочил на середину болотины и давай сам бросать тынзян на большерогого быка. Кричит старик хриплым голосом: «Гоните оленей по нашей тропе!. Гоните оленей по нашей тропе!»

И погнали они стадо. Видит Иля, что много тут оленщиков, не справиться ему одному, повернул свою упряжку обратно, а на душе всё равно радость: нашёл своё стадо. Узнали олени олених!

Едет, а сам всё думает: как перехитрить оленщиков да стадо в родные края угнать?

Вернулся он опять в чум, где старуха с девушкой шкуры выделывают. Увидев его, старуха опять закричала, да скоро от крика голос совсем потеряла, дрожит вся и одно твердит: род Лазарин, род Лазарин!

— Правда твоя, — ответил Иля. — Я из рода Лазарин, который ваши мужики на голодную смерть оставили.

Услышала его слова девушка, заплакала.

— Зачем ты пришёл сюда? — спросила она. — Они убьют тебя.

— Ты не реви, а лучше скажи: где мои бритья, которые давно ушли за своим стадом да так и не вернулись?

— Твои братья давно замёрзли в тундре! — закричала старуха. — Их кости давно растащили голодные волки.

— Нет, нет, — шепчет девушка. — Ты иди в тундру. Там у реки стоят семь чумов. В одном из них живёт всесильный шаман, а в остальных — твои братья. Только все они бессильны. Шаман отобрал у них силу, и лежат они на шкурах, как дети маленькие, подняться не могут.

Как услышала это старуха, вскочила, схватила девушку за волосы и стала их рвать и в огонь бросать. Оттолкнул старуху Иля, взял с собой девушку, посадил на нарту, и понесли их оленихи!

К вечеру на берегу речки показались чумы, послышался звук бубна, из крайнего чума дым валил чёрный, искры яркие летели в небо. Прижалась девушка к Иле, дрожит вся, слова сказать не может.

— Ты чего это?

— Это наш главный шаман Саян духов по тундре послал. Тебя искать велит, дорогу путать тебе велит. Метели шлёт, чтобы следы они замели.

— Не бойся! Всё равно шаман старый! Разве у него столько силы, сколько у меня?

— У него колотушка сильная. Кого он ею заденет — все сразу силу теряют. Так и братья твои силу потеряли!

Ничего ей не сказал Иля. Поставил упряжку в стороне, а сам тихонько к чуму шамана подкрадывается. Слышит: бьёт с силой шаман по бубну, в тугую оленью шкуру, и кричит во всё горло:

— Неужели у Лазарин младший сын вырос? Неужели у Лазарин младший сын вырос? Зря Майпа свои волосы жечь не будет, у неё и так их осталось на одну драку со мной.

Услышал это Иля, подошёл к оленихам, призадумался, сел на нарту рядом с девушкой, думает, как бы ему перехитрить шамана. Скоро стало темнеть, стал гаснуть огонь в чуме шамана, меньше искр летело из него, а тут вышел из чума и сам шаман Саян. Повертелся вокруг, схватил в пригоршню снег и стал им мыть лицо и руки. Вскочила с нарты девушка и спряталась под шкуру, упала в снег между оленихами и притаилась ни жива ни мертва.

— Видно, много я сегодня багульника пил, — пробормотал шаман. — Всё перед глазами у меня внучка была, будто где-то она здесь, рядом с моим чумом.

Услышал это Иля, ещё одну шкуру на девушку положил. Прижали её между собой оленихи, лежат в снегу, водят ушами, прислушиваются.

Походил вокруг чума шаман да скоро и ушёл обратно.

Встал Иля, пошёл к чуму. Выскочила из-под шкур девушка и шепчет ему:

— Ты только колотушку у него возьми да сломай её! Как сломаешь — братья твои сразу сильными будут! А одному тебе с шаманом не справиться.

Идёт Иля тихо, к чуму пробирается. Только хотел отбросить шкуру, закрывавшую в чуме вход, как из-под неё выскочила собака, взлаяла, а тут и шаман — вот он стоит. Высокий, горбоносый, с распущенными волосами, с большими оленьими рогами на голове.

— Ах, ты подумал, что я уснул? — закричал шаман. Выхватил Иля саблю, занёс её над головой шамана. Один взмах — и оказалась голова у Илиных ног, но не успел он моргнуть, не успел дух перевести, как голова шамана подскочила и снова оказалась на месте, а шаман хохочет Иле в лицо. Растерялся Иля, а шаман руку под шкуру толкает, достать колотушку хочет, задеть ею Илю — и тогда всё, тогда потеряет Иля си-лу и станет беспомощным, как все его братья.

— Не ту саблю смастерил! Не ту! — кричит ему шаман, а сам всё рукой под шкурой шарит. — Эта сабля не возьмёт моей шеи! Не возьмёт!

И засвистел шаман голосами разными. Поднялся вокруг ветер, задрожали стены чума, а у шамана вместо глаз загорелись огоньки.

Испугался Иля, но вида не подал, снова размахнулся, и опять покатилась голова шамана к его ногам, погас свет в глазах, да только снова вскочила голова — и ещё громче стал смеяться шаман.

— Хватай скорее колотушку да ударь его! — услышал Иля девичий голос.

Взвыл шаман, обернулся назад, а в это время и схватил Иля колотушку, замахнулся да как ударит ею по голове шамана, и тихо вокруг стало. Упал шаман к ногам Или обессиленный и застонал:

— Пощади!

— Руби скорее ремни сыромятные на чумах, освобождай братьев своих! — кричит девушка. — Коли оленя из шамановой упряжки. Напои их горячей оленьей кровью, и придёт к ним прежняя сила!

Сделал Иля всё, как говорила ему девушка. Ожили братья. Обнимают Илю, домой зовут.

— Разве можно домой без родного стада возвращаться? — сказал Иля. — Или вы забыли, зачем сюда шли?

— Мы истосковались по родным местам! — говорят братья. И тут Иля заметил, что нет рядом с ним девушки, которая помогала ему во всём. Заметался он из стороны в сторону. Стал кричать, звать её, а её будто и не было, даже следов на снегу не может найти Иля. Подошёл к оленихам, а у них на глазах слёзы. Большие их чёрные глаза смотрят грустно, жалобно мычат они.

«Ох ты, беда какая! —думает Иля.— Я даже и имени её не знаю!»

— Давай, Иля, скорее своё стадо искать! Давай скорее домой ехать!—торопят его братья.

Вздохнул Иля, да делать нечего, сам виноват. Обрадовался, забыл девушке доброе слово сказать, а и надо было сделать-то совсем немного.

— Ладно, поедемте стадо искать. Оно где-то тут недалеко. Мои оленихи нашли его.

И пошли братья. Кто на лыжах, кто на упряжку рядом с Илей сел.

Вышли они с разных сторон к большому болоту. Стадо пасётся.

— Это наши олени! Наши! — закричали братья. — Смотрите: у всех на шее наш родовой знак стоит: утка со стрелой в клюве! Смотрите!

Услышали пастухи, что хозяева стада пришли, — и бежать в разные стороны. Бегут, кричат: «Лазарины пришли! Лазарины пришли!» Собаки за ними. Так и оставили стадо.

Домой дорога хоть и труднее была, но короче всем показалась. Бежит стадо к родным местам весело, только топот стоит.