— Знаю. Я подумал об эффекте филопсихика.

— Психоголика! — поправляет мудрый цирюльник, чья эрудиция почерпнута из журнала «Психическое здоровье нации».

Я осторожно нажимаю на лапу стопоходящего Берю, закончив, таким образом, процесс открывания дверцы без материальных потерь. Затем резким движением выдавливаю его из машины.

— Послушай, Толстяк, — кричу я ему вдогонку, — не забудь, я мозг, а ты член, и член низшего порядка. Поэтому постарайся избежать проблем, иначе не найдешь свою кукушку.

Бормоча что-то насчет недоразвитости всего человечества и голода его отдельно взятого организма, он удаляется в сопровождении своего брата по оружию.

Как только посреди увядающей природы в доме графа начинает дребезжать далекий колокольчик (красиво сказано, не правда ли? Но ведь если есть буквы, их надо распределять по словам — любой вам скажет), я в свою очередь тоже выхожу из машины. Но никуда не иду, а снимаю ботинки, связываю вместе шнурки, а ботинки закидываю на плечо. Затем лезу на крышу своей тачки. Толчок ногами — и я цепляюсь за ветку дуба, проходящую чуть выше острых пик чугунной ограды. Этот сук позволяет мне перебраться через грозное препятствие. Тихо соскальзываю на землю и возвращаю ботинки на законное место, что, если разобраться, значительно рациональнее, чем носить их на плече.

Прямиком через газон и кусты захожу за угол дома. У входа горит свет. Я вижу, как из двери появляется няня Эстелла в таком халате, что перехватило бы дыхание у бегуна на марафонские дистанции. Она держит в руке фонарь и направляется к воротам. Вы вместе со мной должны признать, даже если никогда ее не видели, что у этой девчушки по венам течет мужественная кровь. Поскольку, между нами (и стеной дома) говоря, не всякая осмелится идти в темноте через парк в четыре утра, чтобы ответить на зов дверного колокольчика, когда вокруг на деревьях ухают совы.

Я высовываю свою интеллигентную физиономию из-за угла, чтобы, как только девушка скроется из вида, быстро войти в дом.

Обувь я вернул в исходное положение раньше, поэтому чувствую себя вполне прилично. Бросаю последний взгляд в направлений, ворот и стремглав скачу по лестнице. Голоса на входе вступают в диалог, усиленный могучим баритоном Толстяка, развешивающего лапшу на уши и соседние деревья.

На втором этаже комнаты пусты… В одной из них спит Эстелла. Там горит приглушенный розовый свет. Я вижу ее брошенные на спинку стула шмотки, смятую постель и приветствую эту панораму, способную взволновать любого нормально появившегося на свет мужчину.

Затем бегу на третий, мансардный, этаж. Здесь также все комнаты пусты. Я просто потрясен смелостью моей маленькой швейцарки. Чтобы жить в таком огромном пустом доме на отшибе, нужны хорошие нервы и, конечно, засовы, испытанные на специальном станке.

Ночные поиски вновь не дают результата и бессмысленны, как бабочки-поденки. И вообще, Мезон-Лафит начинает мне сильно давить на предстательную железу. Еле слышно я спускаюсь по лестнице, ведущей на первый этаж. Теперь самое главное — выйти незамеченным. Для этого нужно подождать, когда моя птичка пойдет провожать моих друзей восвояси.

В углу площадки, прижавшись к зеркалу в нише, представляющему трюмо с изображением марокканской фантазии и прекрасный сортир для мух, я напрягаю слуховой нерв.

До меня доносятся разглагольствования Толстяка, для пущей важности использующего витиеватые грамматические обороты…

Он говорит, он уговаривает, он запугивает… Объясняет, что очень неразумно и неосторожно жить девушке одной в таком пустынном месте. Он спрашивает, есть ли в доме вещи, представляющие ценность… И я чувствую, в его вопросе скрывается подвопрос о Берте как о самой главной ценности, становящейся с годами все дороже. Словом, целый спектакль. Эстелла, похоже, была немного ошеломлена поначалу, но вот уже приходит в себя и начинает вести партию. Она находит слишком глупым подобный ночной визит. И она говорит им об этом прямо в лицо. Братьям во Христе приходится ретироваться. Эстелла, выговаривая им за нахальство, снова провожает их к воротам. Но нужно еще дать им отойти на безопасное расстояние, и, чуть подумав, я решаю подождать в доме.

Ух, как мне повезло! Как раз удалось спрятаться!

Птичка срочно возвращается на базу, запирает дверь на два оборота, кладет засов и, выйдя в переднюю, остается несколько мгновений в задумчивости, будто проводит инспекцию в своей голове.

Теперь ваш Сан-Антонио стоит на четвереньках за банкеткой в стиле Людовика Какого-то. Эстелла идет к лестнице, не галопом, но решительно. Но это мне так кажется. Поскольку она вдруг останавливается, держась за перила. Мне даже приходит в голову, что она меня заметила или, скорее, почувствовала мое присутствие, поскольку у женщин в уши вделан детектор. Но нет. Она привыкла слушать голос только своего сердца…

Красавица няня идет к телефону, снимает трубку и набирает номер. Вот это уже очень интересно! Я был прав, когда остался…

Проходит некоторое время, прежде чем нужный человек Эстелле отвечает. Понятное дело, он был в отключке — все-таки ночь на дворе. Наконец на другом конце снимают трубку.

— Отель «Карлтон»? — говорит няня. Похоже, отвечают утвердительно.

— Могла бы я поговорить с миссис Лавми?

Ей, видимо, делают выговор за неподходящее время для телефонных разговоров. Действительно, если в четыре утра кого-нибудь позвать к телефону, тому может не понравиться, да еще с испугу расшибет себе, чего доброго, башку об пол.

— Это очень серьезно! — безапелляционно режет Эстелла.

Парень, который женится на этой малышке, сделает очень хорошо, если не забудет взять запас успокаивающих нервы снадобий, прежде чем отправится с ней в свадебное путешествие.

— Говорит мисс Эстелла!

Служащий или телефонист отеля «Карлтон», видимо, не выдерживает натиска, поскольку срочно соединяет с номером законной жены величайшего актера мирового масштаба.

Соединенные проводом кумушки начинают болтать по-американски так здорово и так быстро, что я со своим скудным запасом слов совершенно не успеваю следить за разговором.

Что-то мне, конечно, удается вычленить, но всего лишь отдельные слова. Я узнаю, например, слово «полиция», затем «бэби» и, наконец, «утро». Прежде чем я расшифровал последнее слово, Эстелла кладет трубку.

Она гасит свет в прихожей и поднимается по лестнице, чтобы закончить эту неспокойную ночь в еще неостывшей постели. Вот стерва!

Жду еще немного, затем, решив, что она не сможет меня больше услышать, вылезаю из укрытия.

Толстяк и его заместитель, должно быть, уже совсем состарились в моей машине. Пора бежать к ним, а то они, чего доброго, полезут сюда опять…

Осторожно отпираю дверь. Когда я ощупываю замки, вы можете мне играть Брамса хоть на скрипке… и сами слушать без опасений за меня…..

Заперев за собой дверь, неслышным шагом направляюсь к своему дубу-помощнику (я говорю о дереве у ограды). Теперь самое сложное — перескочить обратно через решетку, но мощный сук вновь предоставляет свои услуги.

Я приземляюсь около машины. Из обоих опущенных окон валит сигаретный дым. Толстяк и заместитель курят, стараясь не уснуть.

— Откуда ты взялся? — удивляется Берю.

— Угадай с трех попыток.

Толстяк поворачивается к Альфреду.

— Ну, что я тебе говорил? Я же знаю повадки своего Сан-Антонио. — И шепчет мне: — Что нового?

— Осечка!

— А у меня, представь, есть! И с видом триумфатора протягивает черепаховый гребень, один зуб которого отломан.

— Вот, смотри! Когда мы шли по дорожке за девицей, я случайно наступил. И, конечно, поднял.

— И что это?

— Гребешок моей Берты!

Я рассматриваю вещдок. Изначально он состоял из трех зубьев. На верхней толстой части блестит маленькая бриллиантовая звездочка.

— Ты уверен?

— Еще как!

— Я тоже, — быстро вставляет мудрый парикмахер, — понимаете, этот гребень от меня.

— Во всяком случае, даже если ваша толстуха здесь была, то больше ее нет, — уверяю я. Берю принимается хныкать.