- Ты жестока, Регина…

- Разве? Неужели стало бы лучше, если бы я сейчас лгала тебе, будто папа вернется?

- А ты думаешь, он не вернется? — ухватилась Сима за наиболее важную для себя часть фразы.

- Вряд ли, мам. Не стоит тешить себя напрасными надеждами. Не стоит… — покачала головой дочь.

- Значит, все кончено?

- Неужели ты приняла бы папу, вернись он?

- Приняла бы… — Серафима прошептала это еле слышно, опустив голову, чтобы не встречаться с дочерью взглядом. Ей и самой было стыдно, но она сказала чистую правду.

- Ну и зря. Я бы не простила.

- Ты еще слишком молода, доченька… — вздохнула Сима.

- А какая разница, сколько лет тебе и мне?

- Есть разница. У тебя еще вся жизнь впереди. Даже если расстанешься с одним мужчиной, то можешь снова выйти замуж.

- И ты можешь, — уверенно заявила Регина. — Конечно, я не захочу называть отчима «папой» и даже не буду считать его отчимом. Он станет просто твоим мужем, вот и все. Посмотри на себя — ты красивая, ухоженная женщина с чувством собственного достоинства, твердо стоящая на земле, к тому же, состоятельная. Чем не пара приличному мужчине? Да ты еще утрешь папику нос — не ему одному развлекаться с молодыми.

- Зачем мне молодой… Я ведь уже в возрасте. Да к тому же больна.

- А вот для того, чтобы привлечь молодого мужчину, нужно встряхнуться и заняться здоровьем. Давай после вашего развода я возьму отпуск и махнем куда-нибудь отдохнуть!

- Мне нельзя… Врачи запретили ездить в жаркие страны.

- Ладно, поедем в страну с умеренным климатом. Хочешь в Австрию или Голландию? Или в Париж? Мы были в Париже семь лет назад, и я бы с удовольствием еще раз навестила город, который Хемингуэй называл “Праздник, который всегда с тобой”.

- Что-то нет настроения, доченька.

- Сейчас нет, а когда окажешься в Париже, сразу появится. Париж — это ж просто праздник души!

- Я подумаю, — уклончиво ответила Серафима.

Всю ночь она мучилась без сна, решая, идти ли завтра в суд. С одной стороны, бессмысленно тянуть, раз Гоша уже все решил. А с другой стороны, штамп в паспорте — хоть и эфемерная, но все же связь с мужем.

Так ничего и не решив, Серафима встала с больной головой. Увидев ее серое лицо, Регина лишь покачала головой:

- Не спала всю ночь?

- Я не знаю, как поступить, дочуля…

- Хочешь, я пойду с тобой для поддержки? — предложила дочь.

Серафима не сказала ни да, ни нет, а Регина уже набирала номер домашнего телефона начальника. За пару минут она договорилась об отгуле и обратилась к матери:

- Мамуль, давай-ка приводи себя в порядок. Покажись папику во всей красе.

- Нет, дочуля, я не поеду в суд, — неожиданно сказала Сима.

- Это ничего не изменит, мам. Три раза назначат судебное заседание, а потом вас разведут. Только нервы себе потреплешь.

- Думаешь, твой отец будет так упорен? Трижды настоит на судебном заседании?

- Разве ты его не знаешь? Если уж папику чего-то желается — вынь да положь!

- Но почему он хочет развестись? Сейчас я готова примириться даже с его любовницей. Пусть тешится, пока она ему надоест.

- Да я, честно говоря, и сама удивилась. Мог бы и дальше пользоваться услугами этой соски. Зачем ему развод?

- Дочуля, давай не пойдем в суд. — Сима невольно заговорила просительным тоном.

- Ладно, — согласилась дочь.

Больше они неприятную тему не поднимали. Отключили телефон и сидели на кухне, болтая ни о чем. В половине первого услышали, как открылась входная дверь, и переглянулись.

- Папик явился, — со смешком произнесла Регина.

Она оказалась права. Через минуту на кухню ворвался Гоша, кипящий, как паровой котел.

- Почему не пришла в суд? — еле сдерживаясь, спросил он, даже не потрудившись поздороваться.

- Потому что мама плохо себя чувствует, — ответила за Симу дочь. — На улице ветер и слякоть, самая подходящая погода, чтобы простудиться. Напомню, что она вчера выписалась из больницы. — Регина подвесила выразительную паузу, надеясь, что отца проймет. Не проняло. — Мамин врач сказал, что ей нужно поберечься и от простуды, и от эмоциональных волнений, и категорически запретил идти в суд.

На это у него не нашлось ответа. Но Георгий Новицкий не привык к противодействию.

- Следующее заседание через две недели, в то же время, — не терпящим возражений тоном бросил он, не пожелав тратить драгоценное время на расспросы о самочувствии больной жены, и, не прощаясь, вышел.

- Папик, ты произвел сильное впечатление своей бессердечностью. Неужели ты не в силах хотя бы произнести “до свидания”? — крикнула ему вслед дочь. В ответ хлопнула входная дверь. — Надо забрать у него ключи, — заявила Регина, вернувшись на кухню. — Какого черта он приходит, будто имеет право! Нет уж — разводиться так разводиться!

Хотя ситуация не располагала к веселью, Серафима рассмеялась. Теперь новый облик мужа казался ей наигранным и искусственным. Что за приказной тон?! Видно, в глубине души Гоша отчаянно трусит, вот и надел маску бессердечного хама, как неуверенный в себе подросток, пытающийся продемонстрировать старшим, какой он взрослый, независимый и уверенный в собственной правоте.

- Ты молодец, мамуль, — обрадовалась дочка. — Если будешь такой же веселой во время развода, для папика это станет большой неожиданностью. Твоя пассивно-выжидательная позиция ему на руку, а боевое настроение озадачит.

На следующее судебное заседание Регина опять вызвалась ее сопровождать. Мать и дочь поднялись по обшарпанной лестнице на третий этаж и увидели главу семьи в обществе его пассии, которая с видом собственницы держала его под руку.

Екатерина Зинчук произвела на Симу еще более неприятное впечатление, чем раньше. Наглый взгляд, капризно надутые губки, высокомерное выражение лица, тонна косметики. Всем своим обликом девушка подчеркивала собственную неотразимость, — она и в самом деле очень красива, — но при этом чувствовалась фальшь, будто ее повадки скопированы с кого-то, а сама Екатерина не слишком верит, что ее ужимки произведут нужное впечатление, и боится, что с нее сдернут маску, обнажив убогое нутро.

“Курица в павлиньих перьях, — мысленно охарактеризовала любовницу мужа Серафима. — Плохо воспитанная провинциальная девица, с детства привыкшая к побоям и унижениям, а теперь напялившая дорогую одежду и пытающаяся вести себя как дама высшего света”.

Георгий Новицкий одарил жену и дочь холодным взглядом, а Екатерина еще крепче вцепилась в локоть любовника.

- А ты, шлюха, что здесь делаешь? — напустилась на нее Регина, оставив без внимания напускную холодность отца.

Та обиженно скривила губки и типичным тоном содержанки, явно позаимствованным у играющей аналогичную роль киногероини, капризно произнесла:

- Го-ошик…

- “Го-ошик”, - передразнила ее Регина. — Как ты смеешь называть моего отца, будто комнатную собачку?! А ты, пап, почему позволяешь этой сучке компрометировать себя? Ты же в общественном месте! В суде, между прочим. Посмотри на себя, неужели не стыдно? Тебе шестой десяток, и не надейся, что выглядишь хоть на день моложе. Виски седые, веки набрякли, лицо помятое… Небось, псевдо-Клеопатра из Мухосранска всю ночь тебя терзала, изображая африканские страсти? Да Катька же притворяется, неужели не догадываешься? — Увидев, что любовница отца, изобразив возмущенную гримасу, порывается протестовать, девушка презрительно обронила: — Не возникай, лживая тварь. Все парни с нашего курса с тобой переспали, а потом ржали и над твоими застиранными трусами производства мухосранской швейной фабрики, и над твоими потугами подражать порнозвездам. Правильно ребята говорили, что у тебя, дебилки, всего две извилины: одна жевательная, а другая е…ательная. Как была ты Катькой-всемдавалкой, так ею и осталась, курва подзаборная. Наверняка ты и сейчас даешь раком всем подряд или отсасываешь по-быстрому, а, потаскушка?