Как же им повезло — встретить таких людей, как Латам и его жена Мэвис! Все-таки какое-то беспокойство в ней оставалось даже после того, как она укрыла одеялом Хантера, а сама закуталась в другое, развесив свои вещи сушиться. Успокоилась только, когда услышала, что Мэвис ловит цыпленка на обед. Вот теперь они действительно в безопасности. Ни один тори не будет кормить мятежника — скорее скормит его акулам.

Наступил четвертый день — а Хантер все еще бредил. Мэвис вовсю старалась сбить лихорадку, поила его чаем с травами, куриным бульоном. Дэвон влажным полотенцем обтирала его. «Черный ангел» давно уже уплыл на юг — а Хантер только-только пошел на поправку.

На шестой день после побега он впервые открыл глаза. С впавшими щеками, обросший щетиной, он потерянно осмотрелся вокруг Пытаясь вспомнить, где он и как он сюда попал, он повернул голову и увидел спящую на сене рядом с ним Дэвон. Как он по ней истосковался! Он буквально пожирал ее взглядом: чудесные черты ее лица, такие манящие выпуклости ее грудей, стиснутых рубашкой, мягкая линия бедер… Он нахмурился: почему это в мужской одежде? Зачем ей опять понадобилось стать Тенью? А где же живот? Ведь он должен был стать еще больше? Нет, что-то явно не так… Что-то случилось…

— Боже мой! — громко пробормотал он, в его срывающемся голосе выразились печаль и сочувствие.

Звук его голоса сразу разбудил Дэвон. Она встрепенулась, привстала на локте, положила руку ему на лоб. Несмелая улыбка тронула ее губы, глаза наполнились слезами: лоб был холодный!

— Твоя лихорадка прошла, — шепнула она. Неужели Бог внял ее молитвам?

Хантер слабо пожал ей руку.

— Да, у меня все прошло, а что с тобой, Дэвон?

— Я чувствую себя хорошо. Это ты болеешь, — сказала Дэвон, стараясь уйти от невысказанного вопроса в его глазах. Она не могла говорить о ребенке. Не сейчас.

— Ребенок? — это все, что мог вымолвить Хантер.

Дэвон глянула куда-то в сторону и вновь ощутила пугающую пустоту там, где был ребенок. Сразу охрипшим голосом она тихо сказала:

— Я потеряла его в тот день, когда тебя арестовали.

— Прости, Дэвон, — сказал Хантер. Сердце у него разрывалось от жалости к ней. Он хотел сказать ей, что у них еще могут быть дети, но слова замерли у него на устах: она высвободила руку и села. Не время сейчас об этом. Слишком больно, словами здесь не поможешь.

— Ты был очень болен, Хантер, — сказала Дэвон, решительно натягивая на него одеяло и подтыкая его со всех сторон. Она заставила себя улыбнуться. — Ты не думаешь, что хорошо было бы тебе поесть? Мэвис сделала сегодня чудесную тушеную курицу Это тебе полезно.

Хантер вновь нахмурился, сделал усилие сесть, но от резкого движения все у него перед глазами закружилось. Он вновь откинулся на соломенный тюфяк. Сердце застучало как бешеное. Тяжело дыша, он только теперь понял по-настоящему, как он ослаб от лихорадки и от тюрьмы. Посмотрел на Дэвон.

— Кто эта Мэвис и как ты меня вытащила из «Джерси»? И где мы теперь? Последнее, что я помню, — это мысль, что я никогда больше не увижу восхода солнца… потому что мне никогда не выбраться живым из этой плавучей тюрьмы.

— Пусть Дэвон идет за курицей, а я тебе на все отвечу, — сказал Мордекай, забираясь на сеновал и устраиваясь поудобнее. — Много что произошло с тех пор, как тебя забрали там, в Баркли-Гроув.

Хантер вновь и вновь поедал глазами тоненькую фигурку женщины. Кивнул. Да, верно, многое произошло, многое изменилось. Но сейчас речь не о семье.

— У меня есть кое-что интересное для генерала Вашингтона. Эти там, на «Джерси», они много говорили о военных планах и всяком таком. Не стеснялись: знали, что заключенные все равно никому не смогут ничего передать.

— Тогда вы вдвоем поговорите, а я правда пойду и устрою тарелку курицы Хантеру, — сказала Дэвон, уже направляясь к лестнице.

Она рада и счастлива, что Хантер пришел в себя и что его лихорадка прошла, но ей нужно время собраться с мыслями. Она даже и не подозревала, как тяжело ей будет ему сказать о том, что нет больше ребенка. Ей нужно найти в себе силы рассказать ему все: что он будет свободен, как только выздоровеет, что его теперь с ней ничто не связывает. А ведь это так мучительно — просто сердце разрывается.

Прошло два дня. Хантер сидел, потягивая крепкий, настоенный на травах чай Мэвис. Он был свежевыбрит и чувствовал себя как и раньше, до тюрьмы и болезни. Дэвон и Мэвис собирали горох на огороде около дома. Аккуратно огороженный — чтобы не потравили коровы и лошади, которых тут не принято было привязывать или держать в стойлах, — этот маленький участок обеспечивал Латама и Мэвис свежими овощами и позволял еще сделать кое-какие запасы на зиму. Хантер не отрывал от них внимательного взгляда. Не замечая, что на них смотрят, обе женщины весело пересмеивались, о чем-то беззаботно болтали они хорошо поладили друг с другом.

Почувствовав, что кто-то остановился рядом, Хантер посмотрел вверх и увидел, что это Мордекай. Он тоже поглядел на женщин, потом бросил взгляд на Хантера.

— Ты сказал Дэвон, что собираешься к Вашингтону и не поедешь пока в Виргинию?

— Хочу сегодня сказать. Латам поехал в город. Попытается купить для меня лошадь. Если сумеет, то утром уеду.

— Дэвон не понравится эта твоя поездка — ты же еще не совсем поправился.

— Я вполне здоров, и мне нужно обязательно встретиться с генералом Вашингтоном. Все, что было в бумагах Браггерта, — подтверждается. Наши должны перебросить силы на юг и блокировать группировку Корноуллиса. Сейчас — самое время, если Вашингтон хочет выиграть войну, — Хантер снова глянул в сторону своей жены. — Я хочу, чтобы ты взял Дэвон и вернулся в Уитмэн-Плейс. Там она будет с Элсбет в безопасности, пока я не вернусь.

— Как знаешь, — ответил Мордекай, втайне очень довольный перспективой побыстрее увидеть свою возлюбленную.

Вечер был прохладный. Светила полная луна, вся природа была в серебре. Хантер и Дэвон тихо сидели рядом на скамейке у ворот сарая, наслаждаясь тишиной и покоем, которые царили вокруг.

Мэвис и Латам уже пошли спать, Мордекай тоже деликатно оставил их наедине; спать ему не хотелось, но, изобразив зевок, он отправился на сеновал.

Хантер обнял Дэвон за плечи и привлек ее к себе. Она положила голову ему на грудь, обняла, прислушиваясь к мерному биению его сердца. Как ей мирно и спокойно в его объятиях!

— Дэвон! — сказал тихо Хантер. Он не хотел нарушать очарования ночи, но знал, что надо сказать Дэвон о своих планах. — Завтра утром я уезжаю к генералу Вашингтону. У меня есть сведения, которые ему нужны; время не терпит. Я попросил Мордекая, чтобы он отвез тебя в Уитмэн-Плейс — пока я не вернусь. Тогда все решим насчет будущего, ладно?

Дэвон не двигалась. Ей стало и легче, и тяжелее в одно и то же время. Теперь она могла просто исчезнуть, не посвящая его в свои планы. А он вернется в Уитмэн-Плейс — к своей любимой женщине, уже не обремененный этим нежеланным браком. Дэвон зажмурилась. Боже! Как же тяжело думать, что она никогда больше не увидит Хантера! Но нет, она не изменит своего решения, чего бы это ей ни стоило. Из-за нее он и так чуть не погиб, она слишком любит его, чтобы заставлять его еще из-за себя страдать. Он хороший человек, он заслуживает счастья.

Дэвон посмотрела на него. Серебряный свет луны освещал ее лицо; все чувства, которые она так старалась скрыть, выступили наружу В озерах ее зеленых глаз бриллиантами сверкала ее любовь.

— Тогда полюби меня сегодня на прощанье, — шепнула Дэвон и притянула его губы к своим. Жадно прильнула к ним, застонала от наслаждения, изо всех сил прижимаясь к его телу.

Хантер оторвался от ее губ. Тяжело дыша, он тревожно заглянул ей в глаза:

— Господи, я так тебя хочу, но боюсь, я могу тебе что-нибудь повредить — ведь так мало времени прошло после ребенка… Ты уверена, что все у тебя в порядке?

— Чтобы выздороветь совсем, мне и нужна твоя любовь, — шепнула Дэвон, пытаясь отогнать от себя чувство печали, которая стала ее постоянной спутницей с того момента, как она потеряла своего ребенка. Она хотела его любви, ей было это нужно, чтобы вернуться к жизни.