12 мая в Лондоне был произведен налет на помещения советского торгпредства и англо-русского кооперативного общества для ведения торговых операций между СССР и Англией («Аркос»). Налетчики обыскали все столы и шкафы, взломали сейфы. А незадолго до этого, в апреле, банды Чжан Цзолина в Пекине устроили инспирированный Англией налет на советское полпредство. Следующим шагом в нагнетании антисоветской истерии был разрыв 27 мая 1927 г. английским кабинетом /130/ министров торговых и дипломатических отношений с СССР. Эта акция была объявлением нового «крестового похода» против страны социализма, сигналом в тех сложных условиях для форсированной подготовки войны.

Выступая с интервью, опубликованным «Правдой» 26 мая 1927 г. в связи с действиями английского консервативного правительства Болдуина, заместитель народного комиссара по иностранным делам М. М. Литвинов напомнил, что оно пришло к власти, использовав во время избирательной кампании подложный антисоветский документ — так называемое «письмо Зиновьева». За все время своего существования это правительство не прекращало антисоветских интриг, имевших целью изолировать Советский Союз, ослабить его, чтобы с большим успехом его уничтожить. Действуя открыто против СССР, английское правительство надеялось, что это будет примером для антисоветских выступлений в других капиталистических странах.

Такой ход событий явно устраивал авантюристические элементы белой эмиграции. «За последнее время международная обстановка решительно изменилась в нашу пользу» — этими словами А. И. Гучков начинал свое строго доверительное письмо П. Б. Струве. Для некоторых стран, рассуждал Гучков, борьба с большевизмом стала вопросом национальным: «Для Англии, например, вопрос крушения Советской власти, и притом в ближайшие годы… стал вопросом жизни и смерти». Он писал о создании «новых русских активных групп», о разработке «новых русских активных планов» применительно к новой обстановке, складывающейся в Европе вокруг «русского вопроса». Гучков надеялся, что все это встретит обновленный интерес и среди правительств, и среди политических партий, и среди иных групп. Как будто, утверждает он, и в Европе сейчас просыпается «активизм» по отношению к Советской власти. Но обстановка такова, что, но мнению Гучкова, «старые пути» — создание своих либо «белых» русских фронтов — этому «активизму» заказаны, и «без нас» (т. е. без зарубежной русской контрреволюции) он не обойдется. «Как видите, — уверял Гучков Струве, — задача, которая предстоит нашей группе, ясна, и, как видите, она не безнадежна» Гучков советовался со Струве и по сугубо практическому вопросу — как «конструировать» террористическую группу. Он напоминал», что Струве назвал одно-два имени, два-три имени назвал Гучков. В заключение Гучков сообщал, что получил письмо от Врангеля, который, отправился на Балканы в объезд частей своей армии и к 1 июня (1927 г.) предполагает быть в Париже. «Очень хотелось бы к этому времени продвинуть наше дело настолько чтобы и его приобщить к нему»²⁰.

Примечательно в этом отношении также заявление, сделанное через год Н. А. Цуриковым — одним из пропагандистов белого террора. Он писал 26 мая 1928 г. в одной эмигрантской газете, что летом 1927 г. противобольшевистский лагерь приступил /131/ к активной террористической борьбе внутри России. И действительно, в ночь со 2 на 3 июня (всего через несколько дней после разрыва Англией дипломатических отношений с СССР) имела место попытка осуществить крупную диверсию в Москве²¹.

Эта акция белогвардейцев была своевременно пресечена и стоила жизни террористам. Оказалось, что их группу возглавляла племянница генерала Кутепова, известная террористка М. В. Захарченко-Шульц, в течение ряда лет очень активно участвовавшая в антисоветской борьбе. Вместе с ней действовал бывший савинковец Стауниц-Опперпут. После провала акции террористы двинулись из Москвы к западной границе. Но здесь местные жители — смоленские и витебские крестьяне приняли самое активное участие в их обнаружении. Сначала в 10 верстах от Смоленска, застигнутый крестьянской облавой, был убит Опперпут. Захарченко-Шульц и еще один террорист — Вознесенский пытались скрыться на захваченном ими автомобиле. Когда же водитель испортил машину, они бежали, но в районе станции Дретунь наткнулись на красноармейскую засаду и погибли во время перестрелки.

Тайная и явная борьба зарубежной контрреволюции и иностранных разведок против Советского государства достигла в то время высокого накала. Убийства из-за угла, покушения, диверсии, изготовление фальшивок — все ее способы перечислить было бы очень трудно. В «Правительственном сообщении», а также в сообщении «От коллегии Объединенного государственного политического управления», опубликованных 9 и 10 июня 1927 г., назывались многие факты, указывающие на открытый переход к террористической и диверсионно-разрушительной борьбе со стороны монархической белогвардейщины, действующей из-за рубежа.

Достаточно сказать, что только 7 июня в разных местах были совершены три крупные террористические акции. В этот день на главном варшавском вокзале посол СССР в Польше П. Л. Войков получил четыре пулевых ранения в область сердца и легких и скончался в больнице. Его убийцей оказался монархист-эмигрант Б. Каверда. В тот же день в Белоруссии в результате диверсии погиб видный чекист И. Опанский, а вечером группа террористов-монархистов, перешедших из Финляндии, бросила бомбу во время заседания партийного клуба в Ленинграде. В результате взрыва было ранено около тридцати человек. Террористы — офицеры-белогвардейцы Строевой, Самойлов, Болмасов, Сольский, Адеркас — были задержаны и в сентябре предстали перед судом. Все они сотрудничали с иностранными разведками, неоднократно переходили границу для сбора шпионских сведений.

В ходе судебного разбирательства выяснилось, что в марте 1927 г. в Териоках (на явочном пункте финской разведки) состоялось совещание террористов, на котором присутствовал /132/ генерал Кутепов. Он заявил о необходимости «немедленно приступить к террору», указывая, что английское и другие иностранные правительства дадут деньги только в том случае, если белая эмиграция докажет свою жизнеспособность тем, что будет активно бороться с Советской властью²². Один из террористов, Ларионов, врангелевский офицер, которому удалось бежать за границу, в разговоре один на один с генералом фон Лампе тоже признался, что «работал по поручению Кутепова»²³.

Установленные на том процессе в Ленинграде связи террористов-монархистов с английской разведкой теперь подтверждаются еще свидетельствами Врангеля из его переписки. «К сожалению, — писал он из Брюсселя, — процесс удачно использовался большевиками с целью доказать вмешательство Англии во внутренние дела России»²⁴. Врангель жаловался, что эти события помешали ему поехать в Англию, так как Министерство иностранных дел отказало в визе, опасаясь враждебных выступлений в печати и запросов в парламенте.

Факты говорят и о том, что в период непосредственно после разрыва английским правительством Дипломатических отношений с СССР некоторые белоэмигрантские организации пытались играть своеобразную роль маклера. Вот как рассуждал тот же Врангель: ««Русский вопрос» — это главный козырь настоящей политической игры. Для того, чтобы одна из сторон могла заглянуть в карту другой, «русский», имеющий возможность говорить и с той, и с другой стороной, может весьма пригодиться»²⁵.

В данном случае речь шла о тайных встречах известного врангелевца фон Лампе с неким Феттером — представителем влиятельных германских кругов. Полагая, что Врангель и его организация тесно связаны с английскими верхами, Феттер пытался выяснить мнение руководителей РОВС о планах Англии по борьбе против Советской России. Его интересовало, какое место в этих планах отводится Германии, по отношению к которой Англия в то время проводила своего рода политику заманивания. Вопрос ставился еще более конкретно: что получит Германия за участие в выступлении? Крайне интересовали Феттера и проблемы использования Польши в этой борьбе²⁶.