Однако, несмотря на явное превосходство в вооружении, колонизаторы не сумели сломить африканцев, внушить им постоянные страх. Может быть, местный «телеграф» — дымовые сигналы, боевые барабаны — разносил весть о страшных пришельцах, но они стали чаще сталкиваться — не с сопротивлением, так как открытое сопротивление португальцам, вооруженным огнестрельным оружием, было невозможно, а с постоянной, повседневной враждебностью, когда использовалась малейшая возможность для нападения. Внезапные атаки, засады в лесу, отравленные стрелы — со всем этим все чаще встречались европейцы.

Гонсалу ди Синтра, один из первых португальских моряков, вступивших на землю Западной Африки, был убит около острова Арген.

В 1455 г. Кадамосту и Усодимаре, впервые достигнув Гамбии, решили подняться вверх по реке. Однако африканцы так настойчиво атаковали их корабли, что матросы отказались плыть дальше и настояли на возвращении.

Через несколько лет после постройки Элмины замок стал центром торговли с африканцами. Но вскоре португальцам стало мало золота, получаемого от местных жителей, и они решили захватить золотые рудники, которые, как предполагалось, были расположены недалеко от побережья. На поиски рудника отправили отряд численностью несколько сот человек. Африканцы племени фету преградили путь завалами из деревьев. Пока португальцы пытались разобрать завалы, выяснилось, что обратная дорога тоже завалена деревьями. Потом фету подожгли лес. В Сан-Жоржи-да Мину не вернулся ни один человек.

Стараясь закрепиться на побережье, колонизаторы, как правило, при упорном сопротивлении африканцев спешно возводили укрепления. Это не были непрочные, наспех воздвигнутые сооружения. Форты строились в виде замков, с высокими стенами, множеством орудий на них, а строительные материалы для них нередко доставлялись из Европы.

Начиная от мыса Арген вдоль всего западного побережья до Анголы, а также на восточном побережье европейцы поставили десятки таких фортов, где находились постоянные военные гарнизоны. Укрепления принадлежали различным государствам, торговые представители которых нередко враждовали между собой. Однако форты не могли защитить европейцев от своих собратьев: пушечные ядра, как об этом пишут современники, легко перелетали через стены.

Вначале европейцы большей частью отбивали атаки африканцев. Однако когда африканцы научились пользоваться огнестрельным оружием, им удавалось не только разрушать фактории, но даже иногда и захватывать форты.

Такие случаи были особенно часты во второй половине XVII в. [64, с. 146; 21, т. I, с. 77, 78; 314, с. 129, 263, 268; 482, с. 35, 39].

По книгам, авторами которых были чиновники африканских торговых компаний, можно четко проследить, в каких районах африканцы подчинялись европейцам — жителей этих областей называют очень хорошими и приветливыми людьми — и где сопротивлялись. В последнем случае авторы не скупятся на различные нелестные эпитеты в адрес непокорных. Например, на картах Западной Африки в течение нескольких столетий был Берег хороши людей и Берег плохих людей.

В области Акрон (на побережье современной Ганы) во время постройки форта в 1697 г., сообщает Босман, «негры оказывали постоянное сопротивление». Большим влиянием среди них пользовался родственник вождя, руководивший военными отрядами. «Это мерзкий человек, исполненный коварства и злодейства, — в гневе восклицает Босман, — и он является единственной причиной тех оскорблений, которые мы здесь получаем» [67а, с. 16, 19].

Упорно сопротивлялись европейцы фанти [67а, с. 284, 285]. «В середине области, населенной фанти, находится наш маленький форт, — замечает Босман, — мы назвали его форт Терпения потому, что наше терпение испытывалось во время его постройки беспрерывным сопротивлением негров» [67а, с. 64–68].

В зарубежной литературе нападения на форты и фактории обычно объясняют присущими якобы африканцам кровожадностью и страстью к грабежам. Иногда их враждебность объявлялась результатом политики колонизаторов, стремившихся руками местных жителей причинить возможно больший вред своим сначала торговым, а потом колониальным соперникам.

Несомненно, политика «разделяй и властвуй» оказывала влияние на действия африканцев, но объяснять нападения на европейцев только этим — значит сильно недооценивать борьбу африканцев. В первую очередь эти выступления объяснялись ненавистью к завоевателям.

Борьба против европейцев как захватчиков и колонизаторов относится в основном ко времени до XVIII столетия. XVIII век для Африки — век работорговли. Вся политика европейцев в Западной Африке в эти годы определялась ее интересами, поэтому и сопротивление африканцев в XVIII столетии должно было бы оказаться направленным против работорговцев. Но, как ни парадоксально на первый взгляд такое утверждение, пи одного восстания, направленного против работорговли, Африка не знала. По крайней мере до сих пор сведений о таких восстаниях нет.

Однако, и об этом имеются многочисленные свидетельства, в течение «среднего переходам восстания невольников были очень распространены, и не было конца восстаниям рабов-африканцев в Новом Свете. Вывод, который делали из этого буржуазные историки, широко известен и всегда поддерживался работорговцами и колонизаторами: африканцам рабство было известно давно, оно стало для них привычным состоянием. Поэтому и нет восстаний рабов в Африке. На кораблях и на плантациях Нового Света с африканцами обращались очень жестоко, поэтому они и поднимали восстания и бежали от своих хозяев. Бежали, по утверждениям сторонников работорговли, не оттого, что хотели перестать быть невольниками, а оттого, что не выдерживали жестокого обращения. «Обращайтесь лучше с рабами-африканцами, и не будет восстаний», — говорили те, кто защищал торговлю невольниками. В то же время, доказывая возможность и даже желательность продолжения Атлантической работорговли, эти же люди утверждали, что вывоз африканцев с родной земли — благо для них, так как якобы рабство в Африке гораздо более жестко, чем в Новом Свете, и невольникам на плантациях Америки живется лучше, чем на родине. Почему-то до сих пор никогда не сравнивали первое и второе утверждение работорговцев. Ведь, исходя из них, надо ожидать в Африке бесконечных восстаний против работорговли и работорговцев. А этого не было.

Почему получилось так, что против трансатлантической работорговли было лишь сопротивление одиночек, старание спасти только себя и свою семью от захвата в рабство? Почему убежавшие из невольничьих караванов не могли, как правило, рассчитывать на помощь окрестных жителей, на то, что их спрячут и помогут добраться до дома?

Для того чтобы понять, почему так получилось, надо вспомнить африканскую действительность XVIII в., попробовать понять психологию людей, которые уже третье столетие жили в условиях развращающего хаоса работорговли.

Политика европейцев, направленная на всемерное расширение работорговли, не привела к развитию или значительному укреплению рабовладельческого уклада у народов Африки. В экономике Африки за это время не произошло перемен, которые требовали бы большего применения труда рабов, чем до появления европейцев. Система торговли невольниками, сложившаяся в это время на континенте, была вся направлена на вывоз рабов за океан.

Длительность работорговли сделала ее чем-то обыденным для африканцев. Как само собой разумеющееся воспринималась ее жестокость. Люди сделали торговлю рабами своей профессией, постоянным источником доходов. Каждый украденный, похищенный, каждый, кто оказался слабее тебя, мог принести конкретно осязаемую, немедленную прибыль: товары, оружие, вино.

Во времена работорговли самым выгодным занятием стали не производительный труд, а охота за людьми, войны, целью которых был захват пленных на продажу.

Никто не хотел быть жертвой, и поэтому для того, чтобы не быть захваченным в рабство, надо было самому стать работорговцем, продавать в рабство других и все равно постоянно помнить о том, что кто-то, более ловкий, более удачливый, может в любой момент схватить и продать в рабство европейцам и тебя.