Кузьмин в сопровождении нескольких советских офицеров открывает дверь одной из камер. В двери появляется изможденный старик.
Глухов открывает ключом кандалы на его руках.
К у з ь м и н. Ваше имя?
З а к л ю ч е н н ы й. Краус, Хельмут Краус.
Офицер, стоящий рядом с Кузьминым, читает в книге записей.
О ф и ц е р. Хельмут Краус, заключен гестапо за критику нацистского режима. Активный антифашист.
К у з ь м и н. Вы свободны.
Краус щурится от света, кашляет. Собрав силы, растроганно говорит:
— Спасибо, товарищи! Поздравляю с победой!
Кузьмин с сопровождающими его офицерами и солдатами идет по двору. Его внимание привлекает большая каменная голова, валяющаяся около печей для сжигания трупов. Она окутана колючей проволокой.
Кузьмин останавливается у каменной головы, сбрасывает ногой проволоку. Это разрушенный фашистами памятник Генриху Гейне.
К толпе людей, заполнивших тюремный двор, подходит освобожденный из концлагеря коммунист Курт Дитрих. Он взбирается на большой камень и, взяв железный прут, стучит им по металлической балке. Толпа стихает.
Преодолевая слабость и волнение, Курт начинает говорить.
К у р т. Бесконечно велики жертвы, которые в течение двенадцати лет гитлеровской диктатуры несла Германия, несла наша коммунистическая партия…
Группа выпущенных из тюрьмы коммунистов слушает Курта.
Г о л о с К у р т а. Но коммунисты и в тюрьмах боролись за создание единого фронта, боролись за счастье Германии…
К у р т. …Солнце свободы пришло с востока. Сегодня великая Советская Армия освободила нас, дала нам свободу…
Толпа освобожденных бурно аплодирует.
Слышны возгласы:
— Да здравствует Советская Армия!
— Да здравствует Советский Союз!
— Да здравствует великий Сталин!
— Да здравствует свободная Германия!
К у р т. Мы, немецкие коммунисты и социал-демократы, клянемся германскому народу, что будем крепить единство рабочего класса и всех трудящихся и построим наше новое, свободное демократическое отечество!
Бурная овация. Друзья Курта тесным кольцом окружают его.
Стихийно возникает мелодия песни «Братья, к солнцу!»…
Из ворот лагеря выходит демонстрация освобожденных антифашистов, их друзей и родственников. Все дружно поют немецкую революционную песню «Братья, к солнцу!»…
Жители Альтенштадта со всех сторон присоединяются к демонстрации. Некоторые из них с плакатами, знаменами.
Демонстрация выходит на набережную, обгоняет колонну идущих из немецкого плена французов, англичан, американцев, становясь все мощнее, растягивается по набережной.
Зал в старинном немецком замке. По углам статуи рыцарей, закованных в латы. Следы разрушения видны на стенах, выбит угол паркета.
Картина «Похищение Европы», сорванная со стены, стоит на полу.
Генерал Мак-Дермот и Фишер ведут беседу.
М а к-Д е р м о т. Не угодно ли кофе? Я счастлив, что мне удалось познакомиться с вами лично.
Ф и ш е р. Благодарю. Я со своей стороны рад приветствовать в вашем лице свободную демократию Америки.
М а к-Д е р м о т. Можем ли мы рассчитывать, что немецкие социал-демократы создадут специальное восточное бюро, которое не допустит объединения рабочих партий и подорвет доверие к коммунистам?
Ф и ш е р (кивая головой). Безусловно.
М а к-Д е р м о т. Мы надеемся, что члены вашей партии в советской зоне помогут нам в сборе сведений о русских, которые вызывают наше любопытство. Ну, а деньги и поддержку мы обеспечим. (Меняя тему разговора.) Посмотрите-ка эту картину. Мне принесли ее как курьез мои офицеры. Она напоминает знак нашей дивизии. Бизон. (Показывает на свой нарукавный знак.) Бизон и герл!
Ф и ш е р. Это «Похищение Европы», господин Шранк вывез ее из Италии.
М а к-Д е р м о т. Кстати, какие сведения о Шранке?
Ф и ш е р. Пока нет, он в восточной зоне.
М а к-Д е р м о т. Знают ли там, что он нацист?
Ф и ш е р. Его мало кто знает.
М а к-Д е р м о т (откинувшись в кресле). Ну и прекрасно. В наше время хозяевам лучше находиться в тени. (Снимает трубку зазвонившего телефона.) Хелло! Дэви? Что? Тридцать процентов оставьте немецким владельцам. Мы победители, чорт возьми! (Фишеру.) Заводы господина Шранка, кажется, не сильно разрушены?
Ф и ш е р. Нет, они не пострадали.
Мак-Дермот поднимает бинокль. В бинокль виден общий план разрушенного города Альтенштадта. И только оптический завод не затронут бомбежкой. Его белые корпуса резко выделяются среди темных и серых развалин, как оазис, спасенный каким-то чудом.
М а к-Д е р м о т. Американские летчики молодцы!
Ф и ш е р. Американские летчики оказались недальновидны — русские первыми вошли в Альтенштадт.
На башне завода видно широко развевающееся советское знамя.
Мак-Дермот подходит к окну.
М а к-Д е р м о т. Русские уйдут рано или поздно. Наше дело сорвать демонтаж и сохранить специалистов. Пейте виски.
Ф и ш е р. Благодарю.
М а к-Д е р м о т. Пять тысяч долларов на организационные расходы вы получите. Мы рассчитываем, что немецкие социал-демократы не болтуны, а деловые люди.
Ф и ш е р. А как же союзнические соглашения?
Мак-Дермот берет соглашения, рвет их и бросает в корзину под письменным столом.
По течению реки плывут приветственные лозунги американцев: «Американский привет доблестным русским союзникам!», «Американцы никогда не забудут подвига русских солдат!»
Библиотека Дитриха.
Дитрих разбирает книги, чтобы освободить одну из полок, заваленных при разрушении. Входит Кузьмин.
Д и т р и х. Доброе утро, господин майор.
К у з ь м и н. Доброе утро! Разрешите мне задать вам один вопрос? (Присаживается на стол.) Мне известно, господин Дитрих, что у вас хранятся патенты военной оптики.
Д и т р и х. Да, но вам я их не отдам.
К у з ь м и н. Вы считаете их своей личной собственностью?
Д и т р и х. Нет, я считаю их собственностью Германии.
К у з ь м и н. Собственностью какой Германии? Фашистской?
Д и т р и х. Если я вам скажу, господин майор, что я давно презираю нацистов, вы сочтете это за ход с моей стороны, и чтобы вы так не думали, я скажу, что не люблю их так же, как и вас.
К у з ь м и н. Кого же вы любите?
Д и т р и х. Германию!
К у з ь м и н. Что же, спасибо за откровенность.
Д и т р и х. Пожалуйста!
Кузьмин у шкафа берет с полки книгу. Дитрих тревожно наблюдает за ним.
К у з ь м и н. Поэма «Германия» Гейне? Вам удалось сохранить Гейне от нацистов? Ведь это был большой риск.
Д и т р и х. Да…
Дитрих торопливо вставляет другую книгу на место взятой Кузьминым и закрывает таким образом щель.
В окно видно, как по саду прогуливается Шметау, прислушиваясь к разговору и стараясь быть не замеченным ни Кузьминым, ни Дитрихом.
К у з ь м и н. Считаете ли вы, что Германия должна платить долги?
Д и т р и х. Да, платить придется, но пусть это будут репарации, а не военные трофеи. Мы, немцы, любим порядок, и если мы платим, то хотим получить хотя бы квитанцию.
К у з ь м и н. В таком случае наши стремления совпадают. Мы тоже любим порядок. (Подходит к Дитриху и пристально глядит ему в глаза.) Можете ли вы мне гарантировать, что до установления репараций эти патенты не попадут в третьи руки?
Д и т р и х. Я могу дать только одну гарантию — свое слово.
К у з ь м и н. Что ж, мне этого достаточно.
Дитрих взволнован неожиданным ответом Кузьмина.
Д и т р и х. Благодарю, я сдержу свое слово. (После паузы.) Но позвольте мне задать вопрос вам.
К у з ь м и н. Слушаю.
Д и т р и х. Вы сказали — в третьи руки. Вероятно, из деликатности вы не назвали американцев. Но я вас прекрасно понимаю и, кроме того, я хорошо знаю, что американцы действительно охотятся за нашими патентами… но… ведь и вы, как я вижу, не безразличны к германским секретам…