Грохот взрыва сотрясает здание цеха. Вспыхнувшее в глубине пламя на миг освещает станки и лица изможденных голодом рабочих. Никто не бежит в укрытие, все остаются на местах, хмурыми взглядами провожая носилки с пострадавшими товарищами.

Жданов поворачивается к Кравцову и с волнением говорит:

— Расскажите об этом донбасским шахтерам!

В глазах Кравцова стоят слезы и, заметив их, Жданов сурово напоминает:

— В Ленинграде не плачут!

— Простите, товарищ Жданов, — едва слышно произносит Кравцов.

— … А сейчас мы уже мечтаем не о восстановлении, а о новом техническом подъеме Донбасса! — взволнованно произносит министр.

Кравцов все еще весь во власти воспоминаний… Но вот он улыбнулся.

— А когда-нибудь мы и этот вечер вспомним!

Держась за сердце, подбегает запыхавшийся Сидор Трофимович. Он тяжело дышит.

— Сердце, да? В Кисловодск выгоню! — строго замечает министр.

— Срочная телефонограмма! — задыхаясь, говорит Горовой. — Вас вызывают в Москву… в правительство!

Спасская башня. Шесть часов вечера. Музыкальный звон кремлевских курантов, гулкий звон ударов.

И снова кабинет в Кремле.

За длинным столом сидят товарищ Сталин и его боевые соратники — товарищи Молотов, Маленков, Берия, Ворошилов.

Перед ними министр, молча ожидая вопросов.

С т а л и н. Таким образом, наши расчеты оправдали себя? Горный комбайн, как мы и предполагали, намного увеличивает добычу угля? Так?

М и н и с т р. Да, товарищ Сталин.

С т а л и н. Это хорошо! Вы лично убедились, что горный комбайн облегчает условия труда наших шахтеров? Значит, наше стремление устранить на шахте профессии, связанные с тяжелым физическим трудом, становится сегодня реальным делом? Так?

М и н и с т р. Так, товарищ Сталин! В связи с появлением комбайна на шахте исчезнут навсегда профессии навалоотбойщика, бурильщика и запальщика.

С т а л и н. А это совсем уж хорошо! Но далее. Работа на горном комбайне потребует повышения технических знаний шахтеров, потребует высококвалифицированных рабочих, и таким образом решится вопрос постоянных кадров в Донбассе? Так?

М и н и с т р. Совершенно верно, товарищ Сталин!

С т а л и н. И это очень важно! И, наконец, сокращая количество рабочих в лаве, горный комбайн тем самым резко увеличит производительность труда на каждого подземного рабочего? Так?

М и н и с т р. Так, товарищ Сталин! Производительность труда повысится почти в два раза!

С т а л и н. Какие же выводы? Облегчение условий труда наших шахтеров и устранение ряда профессий, связанных с тяжелой ручной работой на шахте. Это — первое. Второе — повышается техническая культура шахтерского труда. Третье — создаются постоянные кадры высококвалифицированных рабочих в Донбассе. И, наконец, увеличение добычи угля и резкое повышение производительности труда каждого подземного рабочего. Вот, товарищи, что означает горный комбайн!

М о л о т о в. Это еще один шаг к коммунизму!

С т а л и н. Совершенно верно! А что говорят в Донбассе о комбайне?

М и н и с т р. Не только говорят, товарищ Сталин, но даже песни уже поют.

С т а л и н. Очень интересно! А вы случайно не вспомните хоть одну?

М и н и с т р (смущенно). Девушки пели…

С т а л и н. И правильно сделает! Дальновидная девица!

Все весело смеются.

В о р о ш и л о в. Узнаю Донбасс!

Б е р и я. Года через два его уже не узнать.

М о л о т о в. А в тридцатом году такие же песни складывали об отбойном молотке. Работают люди хорошо, потому и поют.

М а л е н к о в. Донецкие рабочие всегда были инициаторами великих дел.

С т а л и н. Молодежь, конечно, за машину, это закономерно. А что думают старые шахтеры? Кадровики?

М и н и с т р. Запомнилась мне одна фраза, товарищ Сталин, ее сказал старый шахтер: «Врубовая машина мне двадцать лет жизни прибавила, а комбайн, рассчитываю, еще десяток лет позволит трудиться на шахте!»

С т а л и н. Очень хорошо сказал! Очень глубоко понял основное: механизация даст нашему рабочему возможность как можно дольше жить полнокровной трудовой жизнью! Кто сказал эту фразу?

Б е р и я. Почетный шахтер «четыре-бис» товарищ Недоля.

Повернувшись к Ворошилову, Сталин, вспоминая, спрашивает:

— Недоля?!

— Он! Степан Павлович! — улыбаясь, подтверждает Ворошилов.

Сталин улыбается и довольно разглаживает усы.

— Вы говорите, он уже почетный шахтер? Очень приятно слышать! Ну что ж, комбайн приветствуют, как говорится, и стар и млад. Сколько же вы предполагаете на первых порах внедрить комбайнов на шахты?

Министр отвечает не сразу. Он вспоминает цифру «пятьдесят», о которой только вчера договорились с Кравцовым: «Тяжело будет? Ничего, сделаем!»

Его ответа ждут… И он совершенно неожиданно для себя отвечает:

— Сто пятьдесят комбайнов, товарищ Сталин!

Товарищ Берия лукаво усмехается: он знает, что министр хотел сказать «пятьдесят».

Сталин обращается к Молотову, Маленкову, Берия и Ворошилову:

— Сто пятьдесят комбайнов? Это выходит меньше, чем по одному комбайну на шахту. Так? — Он покачал головой. — Нет, одна ласточка весны не делает. Я думаю, будет более правильно, если для начала мы внедрим триста комбайнов! Триста! А? Это возможно?

Просторный кабинет директора завода угольного машиностроения.

За длинным столом с моделями врубовок, вентиляторов и других образцов заводской продукции сидят вызванные на совещание инженеры и руководители цехов.

Рядом с уже знакомым нам директором завода и конструктором Трофименко сидит секретарь обкома Кравцов. Они внимательно слушают выступление инженера Акимова — высокого человека в рабочей спецовке, но с идеально белыми и выглаженными углами шелкового воротничка. У Акимова приятный, ласкающий ухо тембр голоса:

— Создание такой машины, безусловно, огромная заслуга ее автора — конструктора Трофименко. Многие до него пытались решить эту задачу, но безуспешно. А сейчас нашему заводу поручено выпустить серию в пятьдесят машин. Хорошее дело, нужное, — кто смеет возражать? Но между искренним желанием, желанием выполнить задание, и готовыми пятьюдесятью комбайнами к концу этого года лежит еще область, именуемая реальными возможностями. Нам, инженерам-конструкторам, неразрывно связанным с производственной жизнью завода, полагается считаться с таким серьезным фактором, как реальность намечаемых планов, и именно поэтому мы все и должны здесь честно заявить руководству, что не видим никаких возможностей для реализации поставленной задачи.

Неожиданный вывод Акимова вызывает сначала удивление, а затем и гнев директора завода:

— Вы уполномочены выступать от имени всех конструкторов завода?

— Нет, нет! — раздаются в кабинете возмущенные восклицания.

Акимов спокойно пожимает плечами:

— Я лично говорю от своего имени. Как мне известно, выпуск пятидесяти комбайнов не освобождает наш завод от обязательств по производству тяжелых врубовок, вентиляторов и другой продукции по годовой программе, утвержденной правительством по нашему пятилетнему плану. Задание это является, очевидно, сверхплановым. А после испытания на шахте в комбайн нужно внести еще много чисто авторских коррективов и изменений, нужно заново составить рабочие чертежи, изготовить сложную оснастку, разработать технологию производства и т. д. и т. п., что, по-моему, невозможно в столь короткие сроки. Конечно, Дмитрию Ивановичу Трофименко, не работающему у нас на заводе, легко обойти эти вопросы, ибо не ему за это дело отвечать… Да и любой на его месте рассуждал бы, наверно, так же: в конце концов, он автор этой машины, и это его личный успех!