Владимир протягивает руку:

— Рад представиться. Недоля Владимир Степанович.

— Позвольте, — снова удивляется Трофименко, — только что здесь был Недоля — парторг шахты.

— Мой старший брат.

— Ага, это, значит, он вас прислал ко мне на выручку?

Смущенно улыбаясь, Владимир признается:

— Нет… Я тут у вас частый гость, стою в сторонке и наблюдаю. Интересно. А сейчас шел домой и решил заглянуть…

— Спасибо! — горячо пожимая ему руку, говорит Трофименко. — Спасибо вам от души, прямо вам скажу, — спасли вы меня сегодня… Теперь спокойно подымусь на-гора́!

— Спать? — улыбается Владимир.

Конструктор добродушно отмахивается:

— Меня теперь никакой сон не возьмет, пока не решу дело с этими салазками… Пошли, товарищ!

Повеселевший Трофименко и Владимир направляются к выходу из лавы.

Ночь. Колеблемый ветром, качается уличный фонарь…

У калитки прощаются Вася и Лида, прощаются давно, а все никак не могут расстаться. Крепко обнимая свою любимую, Вася целует ее еще и еще раз.

Внезапно из темноты раздается кашель и затем робкий женский голос:

— Простите, пожалуйста…

— Ой! — испуганно вскрикивает Лида и закрывает рукавом пылающее от смущения лицо.

Застигнутый врасплох Вася мгновенно поворачивается и бегом исчезает в ночной темноте.

— Ради бога, милая, простите, что я вас потревожила, — снова слышится голос, и из темноты появляется едва освещенная фигура молодой женщины с портфелем в руке.

Лида робко смотрит на нее сквозь разжатые пальцы.

— Я только что приехала на шахту, — виновато улыбаясь, говорит женщина, — понимаете, никого не могу найти… А уже полночь. Вот и пришлось нарушить ваше свидание.

Лида тихо спрашивает:

— Кто вы?

— Кто я? — переспрашивает женщина и тихо смеется. — Я ищу Трофименко, конструктора. Вы не знаете его?

— Трофименко? — оживляется Лида. — Конечно, знаю… Это который с комбайном? Да?

— Да, который с комбайном! Что он, жив еще? Не умер? Или женился? — смеется она.

Лиде нравится эта женщина, и, улыбнувшись, она отвечает:

— Нет, что вы, что вы!.. Зачем же? Жив. Не ладится у них пока с комбайном… Вот он по целым дням из шахты и не выходит…

— Узнаю товарища Трофименко… — с ласковой усмешкой говорит женщина. — Значит, мне на улице ночевать придется!

— А вы у нас переночуйте… А? Ей-богу! А утром мы его найдем…

— Нет, нет, утром надо обратно в город. Я ведь на работе… А где он живет, не знаете?

— А на четвертой линии, — быстро объясняет Лида, — как за балку перейдете, там мостик такой, так вы не прямо, а по правую сторону, а потом снова улица, которая к шахте, и на этой улице дом стоит трехэтажный. Так просто…

— Да-а, — усмехается женщина, — проще некуда.

— А хотите, я вас провожу, а? Пойдемте! — решительно произносит Лида и берет свою спутницу под руку. — Меня зовут Лида.

На идущих вдоль деревянного тротуара женщин падают тени от качающегося фонаря.

— А хорошо целовал тебя, Лида, твой милый! Даже завидно стало! — усмехается жена Трофименко.

— Ой, стыдно-то как! — опускает голову Лида.

— Жених?

— Ну да… жених… только мы еще не объявились…

— Жаль, в лицо его не разглядела, сбежал… Красивый он парень?

— Хороший он… — смущенно отвечает Лида.

— Хороший? — это даже лучше, чем красивый. А далеко еще нам итти?

— Сейчас придем, не беспокойтесь! — успокаивающе говорит Лида. — До самого дома провожу.

Обняв девушку за плечи, приезжая женщина тепло обращается к ней:

— Когда будешь в городе, Лида, зайди в конструкторское бюро «Углегипромаша», — запомнишь? Спроси там конструктора Трофименко.

— Нашего Трофименко?.. А зачем?..

— Нет, не его. Меня, Веру Николаевну. Я тоже конструктор и тоже Трофименко.

— Вы что же… сестра Дмитрия Ивановича?

— Да-а… — загадочно улыбается Вера Николаевна. — Сестра… Ему — сестра. А тебе теперь подруга. Хочешь?

— Ой! — радостно восклицает Лида.

Они подходят к большому трехэтажному дому. Дом спит.

— Здесь вот, — говорит Лида, — на втором этаже… — Она нерешительно топчется на месте. Ей очень любопытно узнать, кто же такая ее новая подруга. — Идемте… я и комнату вам покажу.

И вот они стучатся в дверь комнаты Трофименко.

Он открывает дверь, щурится и вдруг радостно восклицает:

— Вера! — и бросается к женщине. — Вера! — говорит он, сжимая ее в своих объятиях. — Женушка ты моя!

— А-а!.. — насмешливо говорит Вера Николаевна, не освобождаясь из его объятий. — Вы еще помните, что я ваша жена, товарищ? Вы еще не отказались от этого?

— О, Вера!..

— А я приехала за разводом. Да, да… Закон на моей стороне: муж не пишет, не помнит, не любит.

— Вера! — отшатывается в ужасе Трофименко.

— А-а! Напугала! Лида, будь свидетельницей: он испугался! Милый ты мой! — говорит она нежно мужу и проводит рукой по волосам его, потом по его глазам.— Замучился? Устал? Что же не ладится у тебя, мой дружочек? Ты мне все, все расскажешь…

Лида тихонько, на цыпочках, выходит из комнаты. На ее лице умиление и слезы.

— Вот как настоящие-то люди любят… — шепчет она уже в коридоре.

А в комнате Трофименко с женой уже сидят за столом.

— Да, Верочка, — говорит он, — врать не буду: трудно. Очень трудно. Одно дело — пустить машину на кальке, другое — пустить ее в шахте. Знаешь, у меня такое чувство — она уже не мое, не наше создание. Мы ее породили, а она сама по себе живет теперь своей, самостоятельной жизнью. Не подчиняется… То вдруг закапризничает, то захворает, а то сделается такой беспомощной, что хоть плачь!..

— Я понимаю это, понимаю… — шепчет Вера Николаевна. — Так все дети себя ведут… А ты ведешь себя, как все мамы, — насмешливо качает она головой, — расстраиваешься, бросаешься в панику, не спишь ночей, не веришь докторам…

Трофименко смеется:

— Да, да, Верочка…

— Успокойся, милый! — тихо говорит она. — Успокойся! — и медленно треплет его волосы. — Чем больше мук у тебя сейчас, тем меньше будет их у людей потом… Ведь в этом-то счастье конструктора. — Она привлекает его к себе и тихо продолжает: — Ты победишь, милый! Ты все трудности победишь. Ты умный, сильный, талантливый… — она словно заговаривает его, — ты победишь…

Утро.

Вера Николаевна у умывальника. Вытерла руки, отдает полотенце мужу.

— Какой конструктор придумал воду, простую воду? — смеется она. — Ничего нет лучше воды. Вот я опять молодая.

— А у меня такое чувство сейчас, — говорит он, — будто я месяц пробыл в санатории, на отдыхе. Да, да… У спокойного моря… на золотом песке… Спасибо тебе, дорогая! Мудрая ты моя, ясная… Ты всегда так действуешь на меня: теперь у меня — сил, сил!..

— И комбайн пойдет? — смеется она.

— Ого! Еще как пойдет-то!

— Ну, вот… и славно! — говорит она и смотрит на часы. — А мне пора.

— Ты уезжаешь? — испугался он.

— Да… Надо. Ты разве забыл, что я тоже… работаю?

— Ах, какой я свинья! — со стыдом восклицает он. — Я и не спросил, как твоя работа!..

— Ты не свинья, ты просто эгоист, — мягко усмехается она. — Милый, но эгоист. Как все мужья.

— Ты все еще работаешь вместе с Ковтуном над транспортером?

— Нет. Мне дали… возможность… попробовать одну… самостоятельную работу…

— Да? — обрадовался он. — Поздравляю! Какую же?

Она не отвечает. Подходит к окну. Раздвигает занавески.

На горизонте, совсем близко, — терриконы. Заря над ними. Молодая заря. Под ее лучами помолодели и потеплели хмурые громады, стали легкими и летучими, заулыбались. Розовый дымок вьется над ними.

— Смотри, терриконы… — прошептала она.

— Да-а… Красиво!

— Красиво? — усмехнулась она. — Знаешь, Митя, а я родилась под терриконом. Наша хатка как раз под ним стояла. И в жаркий, сухой день мы не могли окошка открыть. Пыль. Страшная пыль с террикона. И запахи серы… Они до сих пор преследуют меня… И я думала… тогда, в детстве: почему терриконы, а не сады над моею хаткой? Почему не сады?..